Нина Кочубей - Артем Скворцов — рабочий человек
Какая-то жуткая девица с неопрятной рыжей гривой, в затасканных до неприличия джинсах почти улеглась на витрину, впилась в нее глазами.
Артем тоже просто оторопел от этого сияющего великолепия! Он еще крепче сжал кулак, где томились его девять рублей и восемьдесят семь копеек.
Мама, в общем-то, эти самые бирюльки любит. Правда, она никогда не обвешивается ими, как новогодняя елка, но кое-что у нее есть. Например, когда у них на заводе случается торжественное собрание, мама надевает черное платье с закрытым воротом и вдевает в уши крошечные сережки. Они блестят, как две росинки, которые скатились к мочкам маминых ушей и никак не могут от них оторваться. В серых маминых глазах тогда тоже появляются вдруг какие-то блесточки, а сама мама становится красивой и чуть торжественной. Еще есть у мамы бусы. Но с тех пор, как не стало отца, бусы ни разу не вынимались из коробочки. Мама говорит: «Зачем я буду носить чужую вещь?» Чужую…
Артемке давно хочется подарить маме какое-нибудь украшение. Кулон, например. Или колечко с красивым камушком. Сегодня для этого как раз подходящий момент.
Артемка скользит взглядом по ящикам, подбитым бархатом. Какое тут все необычное, праздничное. Но и дорогое! К каждой безделушке прикреплен ярлычок с ценой.
И вдруг Артемка замер: вот оно! То самое кольцо… У одной маминой знакомой есть такое. Ажурная серебряная оправа, а в центре крупный, с мелкими гранями камень. Сейчас камень кажется фиолетовым, вынести его на свет — в нем появятся зеленые отблески, на солнце камень порозовеет, а вечером, если включить электричество, вспыхнет рубиновым огнем!
Когда мама впервые увидела такое кольцо у своей знакомой, она прямо вся изахалась. То наденет его на палец, то так разглядывает, то поднесет к окну, то к зажженной настольной лампе, а то помчится в кухню, куда как раз заглядывало солнце, и все кричит:
— Ты только погляди, Артемка, какая прелесть! Погляди, какое чудо! Никогда не знала, что есть на свете такие камни!
Артемка думал, что это редкостное кольцо, а выходит — нет. Лежит вот себе на витрине. Пожалуйста, покупай. Вот бы обрадовалась мама такому подарку! Интересно, сколько оно стоит?
Артемка нагнулся, прислонившись одной щекой к витринному стеклу, разглядел цифры. На малюсеньком ярлычке цена: тридцать четыре рубля! Умереть можно! Где же Артемка возьмет такие деньги? Если бы знал — копил бы целый год. А теперь, видно, от кольца придется отказаться. Не по карману. Шаль. Уж очень бы мама обрадовалась. Что же тогда Артемка ей купит? Тут, небось, за девять восемьдесят семь ничего и нет. Может, вон то колечко недорогое? Камушек у него маленький, светлый. Оно подошло бы к маминым сережкам-росинкам. Пожалуй, надо попросить, чтоб показали его поближе…
Между тем рыжая гривастая девица в джинсах сказала что-то продавщице, и та, достав с витрины только что облюбованное Артемкой колечко с маленьким камушком, положила его на прилавок. Девица примерила. Артемку поразили грязные руки с отросшими ногтями, покрытыми каким-то ядовито-малиновым лаком. Он перевел взгляд на ее лицо и…
— Акула!
— А… Привет, Артемий.
— Ты откуда взялся?
— Где был — там нет.
— Домой заходил?
— Забыл я там что-нибудь?
— Обокрали вас недавно ночью.
— Да ну! Что же вы там так крепко спите? Вор ушел?
— Ушел. — Артемка потупился.
— Нехорошо. Милиция была?
— Была.
Пашка вернул колечко продавщице и, взяв Артемку за рукав, стал выбираться из толпы.
— Выйдем… — Они отошли в сторонку, стали у огромного трехстворчатого окна. — Ну и что, напали на след преступника?
Артемка хотел было подробно рассказать., как все было в ту тревожную ночь, но вспомнил младшего лейтенанта, его просьбу поменьше об этом рассказывать:
— Нет, по-моему, не напали. Я, в общем-то, мало что знаю, я спал.
— Может, ничего и не было? — предположил Пашка. — Приснилось?
Артемка пожал плечами:
— Говорят, что было.
— Ну, а что унесли, слыхал?
— Будто бы костюм твой.
— На что позарились, крохоборы! — Пашка презрительно дернул гривой. — На потрепанный костюм!
— Кондратьевна говорит, новый. Продать можно.
— Новый! Ха! Это она со страху.
— И еще вроде бы деньги. Они в кошке без головы лежали. Ты зашел бы к тетке. Она тебя потеряла.
— Да ну! — отмахнулся Акула. — Надоели мне ее махинации. Работаешь на эту сквалыгу, как ишак, а она тебе потом — рупчик! Жила! Ты помалкивай, что меня видел, понял? А то она еще разыскивать начнет. Я домой больше не вернусь.
— Где же ты живешь? — поинтересовался Артемка.
— Ха! — ощерился Пашка. — Я живу как бог! — Он огляделся по сторонам. — Пошли с этого базара.
Артемка беспрекословно подчинился.
Никогда бы не произнес Артемка вслух то, что знал лишь он один, что было его сокровенной тайной, никому бы не признался в том, что боится Акулы. И всегда боялся. Еще когда Пашка учился и они часто встречались то в школе, то во дворе, Артемка не мог постоять за себя, дать Пашке отпор. А тот действовал уверенно, нагло. Однажды мама подарила Артемке к Новому году перочинный нож. Классный был ножичек! Два лезвия, отвертка, все, что хочешь, а сверху — зеленый перламутр. Пашка увидел: «Ничего инструмент, смотрится!» — и положил себе в карман. Артемка знал: требовать обратно — бесполезно. Лучше молчать. И жаловаться нельзя. Вон Женька Мельник пожаловался, когда Акула точно так же забрал у него красивую шариковую ручку, — потом три дня в школу не ходил. Избили его после уроков почти у самого дома. Нет, Акула к нему не прикасался. Били какие-то незнакомые парни. Но каждому было ясно, что это дело рук Пашки. А попробуй докажи!
Нет, Акула — тип страшный. С ним лучше не связываться. Ишь как размалевал себя, дурень… Интересно, что ему надо?..
Они вышли из магазина. Акула окинул Артемку насмешливым взглядом:
— А ты что, брыльянты покупаешь?
— Да я так… посмотреть зашел, — смутился почему-то Артемка. А про себя сердито подумал: «Брыльянты!» Еще издевается. Ишь, Ротшильд нашелся».
Ему захотелось тоже как-нибудь уколоть Акулу, сказать что-нибудь обидное. Он изобразил на лице брезгливость:
— Я тебя сначала не узнал. Ты чего такой грязный, заросший? Аж страшно.
— Мода!.. — пожал плечами Пашка.
— Тоже мне — мода! — засмеялся Артемка. — Как девка! Только юбки не хватает.
— Заткнись, зародыш. И вообще заткнись. Ты меня не видел. Понял?
— Так ведь договорились уже, — сразу сбавил Артемка тон.
— А ты, может, все равно звонить будешь.
— Что я, звонарь?
— Смотри…
Тучка, нависшая над городом, сбрызнула крыши домов и улицы мелким, уже совсем по-летнему теплым дождиком, прибила пыль и покатилась дальше, а в окнах задрожало, заплясало солнце.
Пашка запрокинул голову в небо, — блаженно зажмурился.
— Каникулы скоро?
— Не очень. Еще учиться и учиться.
— Небось учителке подарочек присматривал?
— Нет, это я маме хотел… — Артемке опять почему-то стало неловко.
— Ах, маме! Мамуленьке!.. — закривлялся, задергался Пашка. — Ах ты, маменькин сыночек!
— Такой уж у нее сегодня день, — словно оправдывался Артемка.
— Что, круглая дата?
— Сразу две.
— Как это? — удивился Пашка.
— Сорок лет маме и двадцать пять, как она на заводе работает.
— О, ветеран! Что же ты по такому случаю отхватил в «Сапфире»?
— Ничего, — совсем смутился Артемка.
— Что так?
— Дорого все. А у меня только девять рублей и… — Артемка замолчал, спохватившись: «Зачем я это говорю! Акула последние отберет!..»
— Ну, чего язык прикусил? Девять рублей и…?
— …И восемьдесят семь копеек, — с трудом выдавил Артемка.
Тут из-за угла Пионерской вышли ребята. Артемка сразу же узнал своих. Женька Мельник, Славка Смирнов и Рим Нагаев, размахивая руками, о чем-то шумно разговаривая, пересекли дорогу. В руках у Женьки был портфель.
— Артем, — закричал Женька, — пошли с нами кинокамеру покупать!
Акула ощерился:
— Кинокамеру? А знаете ли вы, детки, сколько эта игрушка стоит? Хватит ли у вас талеров?
— Не печалься, хватит! Вот, видел? — Женька, торжествуя, раскрыл портфель. Там, на дне, лежало несколько денежных пачек. Тугие стопки пятерок, плотно опоясанные крест-накрест бумажными лентами.
Акула выразительно свистнул:
— Сила! — и вдруг сощурил глаза, потянулся к портфелю: — Где взяли?
Женька ловко увернулся, свирепо закричал:
— Не трогай! Не твое!
— А чье, — не отставал Акула, — твое?
Женька держался храбрецом: ребят было много, и среди них Рим Нагаев со своим «аперкотом». Женька прямо-таки лез на рожон. Он закричал в лицо Пашке:
— Наше! А ты катись, куда катился, со своим маникюром!
Рим, до сих пор спокойно, молча стоявший чуть в сторонке, вдруг расхохотался:
