Вячеслав Сукачев - Белые птицы детства

Вначале Карысь улыбнулся и хотел сказать, что они стоят перед кроватью, там, где всегда стояли его ботинки, но потом вспомнил, что из леса домой шёл босиком, и ему тут же захотелось крепко уснуть.

— Не знаю, — испуганно прошептал Карысь и зажмурил глаза.

— Он их потерял. Он босиком пришёл, я видела, — тоже строго сказала Вера, собираясь спать и прежде укладывая свою куклу.

Вера, тебя пока не спрашивают. Ты был в лесу?

— Ага. — Теперь Карысь совсем проснулся и вспомнил, как стояли его сандалии под берёзкой.

— Ты лазил на деревья?

— ...

— Ты, может быть, ещё и гнёзда зорил?

— Нет,—честно сказал Карысь, — там никого не было.

И ему влетело. Больше всего — за гнёзда. Мать подняла его и повела долгий разговор. Отец и Вера слушали, не вмешивались. Но когда мать сказала, чтобы Карысь собирался и шёл сейчас за сандалиями, отец вздохнул и вмешался. Он сказал матери и Карысю:

— ...Завтра утром мы съездим и найдём сандалии. Никуда они не денутся.

Мать с упрёком посмотрела на отца, Веру, Карыся и одна ушла спать.

Но сандалии куда-то делись. Их не было под первой берёзой и под остальными, на которые лазили ребята, — тоже. Их нигде не было, и получалось так, словно вообще никогда не было. Карысь вспомнил, какие они были жёлтенькие, из города, с блестящими металлическими пряжками и дырочками на носках, и заплакал. И чем дольше он плакал, тем лучше казались ему пропавшие сандалии.

— Ну что ты, Карысь, — удивился отец, — не плачь. На следующий год здесь десять пар сандалий вырастет. Мы весной приедем и все заберём. У тебя будет десять пар сандалий. Тебе на десять лет хватит. Договорились?

Карысь задумался и кивнул головой. Плакать он перестал.

Весну Карысь ожидал с нетерпением. И как только сошёл снег, а вниз по реке проплыли последние льдины, он пошёл в лес. Пошёл один, никому ничего не сказав и оставив дома новые, купленные зимой сандалии. Ещё издали он приглядывался к голым веткам берёз, думая, что сандалии можно увидеть далеко. Но на ветках они не росли, не росли они и под берёзкой. Тогда он сел на землю и крепко задумался.

— Нету, — сказал он дома отцу.

— Что такое? — не понял отец, собирая шприцы в чёрную сумку с красным крестом.

— Сандалии не выросли, — вздохнул Карысь, устав от размышлений.

Отец удивлённо посмотрел на него, потом улыбнулся, потом легко подхватил и посадил к себе на колени.

СКАЗКА

Лето было в разгаре, и Карысю не сиделось дома. Дома ему всё время хотелось или спать, или плакать. И то и другое Карысю очень не нравилось, и в каждый удобный момент он норовил удрать на улицу. Но не так-то просто это было сделать, особенно когда у Верки начались каникулы и она уже больше не бегала в школу.

— Вера, — сказала однажды мать, — тебе нужно больше заниматься с Серёжей. Он растёт совершенным дикарём, а через год ему идти в школу.

— А он не хочет, — Верка всегда хотела быть невиноватой.

— Ну мало ли что он не хочет, — нахмурилась мать, — ты старшая сестра, ученица второго класса.

Карысь, с жадным любопытством и тоской смотревший на улицу, насторожился и затаил дыхание. Он сразу же понял, что сейчас решается его судьба и решается не на день или два, а на всё лето. И если это решение связано с Веркой...

— А как мне с ним заниматься? — В голосе Верки послышалось любопытство и готовность начать занятия хоть сейчас.

От этого голоса Карысь тяжело вздохнул, завозился у окна, мучительно стараясь отдалить ответ матери. Он даже зажмурился — так ему хотелось, чтобы мать дольше не говорила, как с ним надо заниматься. Но ровным, спокойным голосом мать сказала:

— Почитай ему книжки. Сказки например. Каждый день по одной сказке. А чтобы они закрепились у него в памяти, пусть он потом тебе их пересказывает.

— Как в школе? — Верке обязательно надо было знать всё до конца.

— Примерно. — По голосу Карысь почувствовал, что мать улыбнулась.

— Ладно, мама. — Кажется, Верка начала искать сказки, и сердце у Карыся тоскливо заболело.

— Надо говорить не «ладно», а «хорошо», — поправила мать Верку, и тут Карысь, окончательно потерявший надежду вырваться на речку, легонько всхлипнул. Он и сам не знал, как это у него получилось, но только солнечная улица, молоденькие яблони под окном, светло-белая полоска реки между дебаркадером и утёсом вдруг показались ему до того недосягаемыми, далёкими и манящими, что слёзы сами собой выкатились из глаз. Карысь всхлипнул раз, потом ещё раз и ещё, и каждый новый его всхлип был громче прежнего.

Когда из комнаты на кухню вышла мать, Карысь уже плакал не стесняясь, тяжело всхлипывая, шмыгая носом и утирая глаза кулаками.

— Что такое, Серёжа? — удивилась мать, остановившись напротив Карыся. — Ты почему плачешь?

— Да-а...— Карысь отвернулся к окну, ещё сильнее плача и жалея себя.

— Ну вот, — огорчилась мать, — это уж совсем не по-мужски.

— Да-а, — опять выдавил из себя Карысь, — а на речку не пускаете.

— Ну почему же. Кто тебя не пускает? — мать погладила Карыся по русой голове и огорчённо заметила: —Ты опять давно не стригся.

— А книжки читать? — Карысь чуть притих, осторожно высвобождая голову из-под материной руки.

— И книжки надо читать, сынок. — Мать села рядом и забрала его на колени, и Карысь, уткнувшись лицом в её плечо, почувствовал покой и облегчение. — Ты хочешь в школу?

Карысь немного подумал, вспомнил, как скучно на улице, когда ребята в школе, и тихо сказал:

— Да.

— Ну вот. А для этого уже сейчас тебе надо учиться. Пока что — слушать.

— А на речку потом можно? — Карысь приободрился, слёзы его моментально просохли, и он завозился на материных коленях.

— Потом можно. Только с Верой.

Конечно, ходить с Веркой на речку не интересно, но уж лучше с Веркой, чем совсем не ходить. Это Карысь понял сразу и, окончательно успокоившись, нечаянно соскользнул с материных колен.

— «...Стали жить-поживать да добра наживать»,—закончила читать Верка и захлопнула книжку. Они сидели за кухонным столом, задёрнув от солнца занавеску, и там, за занавеской, пока Верка читала сказку, всё время жужжала муха. Даже слышно было, как она стукается о стекло, сухо дребезжа крыльями. Сказка Карысю понравилась, только он никак не мог понять, как это мальчик вдруг стал козлёнком. В этом месте Карысь задумался и дальше уже почти ничего не слышал. Сколько он помнил и знал, никто в деревне ещё в козлят не переделывался, и Карысю очень захотелось быть первым.

— Теперь рассказывай,—Верка нахмурилась, как мать, и равнодушно посмотрела в потолок.

— Не буду,— вдруг категорично тряхнул головой Карысь.

Такого ответа Верка не ожидала и растерялась. Она непонимающе глянула на Карыся, поцарапала маленький нос и удивлённо спросила:

Почему?

— Там неправда,— теперь уже нахмурился Карысь, но нахмурился так, как это делал отец.— Так не бывает.

— Как? — Выгоревшие на солнце Веркины брови поползли вверх.

— Люди козлятами не бывают. — Карысь подумал немного и уже менее решительно добавил: — У нас ещё никто не был.

— Это же сказка,—искренне удивилась Верка и вдруг засмеялась и спросила Карыся: — Это ты про себя подумал, да?

Карысь, почувствовав какой-то подвох в смехе сестры, недовольно засопел, тоскливо глянул на улицу и вдруг выпалил:

— А мне Витька говорил про тебя.

— Что? — насторожилась Вера, машинально закрывая книжку.

— Говорил.

— Что говорил?

— Что ты ябеда и подлизываешься в школе.

Вера покраснела, открыла рот, но от возмущения ничего не могла сказать. Карысь довольно засмеялся и поболтал ногами под столом,

— Твой Витька двоечник,— наконец нашлась Верка,— двоечник и хулиган... А ты зачем с ним дружишь? Тебе мама разрешила? Вот я спрошу её сейчас...

Ровно через час Карысь наконец-то выбрался из дома, дав матери твёрдое обещание на речку не ходить. Конечно, ничего интересного на улице теперь не оставалось, но всё равно было интереснее, чем сидеть дома с Веркой.

— Верный,—позвал Карысь, подождал и ещё раз позвал. Но рыжего щенка нигде не было. Заглянув в собачью будку, где лежало лишь умятое Верным сено, Карысь вздохнул и побрёл на огород. Здесь он постоял в задумчивости над морковной грядкой, потом присел на корточки, погладил ладонью шелковистую ботву и вырвал одну морковку. Очистив её от земли, Карысь с огорчением убедился, что за два дня морковка почти не выросла, была всё такой же тонкой и в волосах. Но он всё-таки съел её всю без остатка, пошоркал ботвою руки и пошёл через огород на деревенские зады. Карысь шёл медленно мимо картофельных грядок, и буйная картофельная ботва была ему почти по пояс.