Астрид Линдгрен - Пиппи Длинныйчулок
— Почему вы такие сердитые! — упрекнула полицейских Пиппи. — Мы ведь только играем в пятнашки, значит, мы друзья!
Полицейские немного подумали, а под конец один из них смущенно сказал:
— Эй, послушай, не будешь ли ты так добра приставить к крыше лестницу, чтобы мы могли спуститься вниз?
— Ясное дело, буду, — ответила Пиппи и мгновенно приставила лестницу к крыше. — А теперь мы можем выпить по чашечке кофе и приятно провести время вместе?
Но до чего же, право, коварны эти полицейские! Лишь только они спустились на землю, как тут же кинулись на Пиппи с криком:
— Сейчас ты у нас получишь, противная девчонка!
Но тут Пиппи сказала:
— Нет у меня больше времени с вами играть. Хотя, признаюсь, это было весело.
И, крепко схватив за пояса обоих полицейских, понесла их по садовой дорожке и вынесла через калитку на дорогу. Там она посадила их на землю, и прошло довольно много времени, прежде чем они пришли в себя и смогли пошевелиться.
— Подождите минутку! — закричала Пиппи и помчалась на кухню.
Выйдя из сада с несколькими пряниками в форме сердечек в руках, она дружелюбно сказала:
— Хотите попробовать? Наверное, ничего, что они немножко подгорели.
Потом она вернулась к Томми и Аннике, которые так и стояли, вытаращив глаза и не переставая удивляться. А полицейские поспешили обратно в город и доложили там всем тетям и дядям, что Пиппи, по всей вероятности, не совсем подходящий экземпляр для детского дома. Они ни словом не обмолвились о том, что побывали у нее на крыше. А тетям и дядям показалось, что, пожалуй, лучше всего оставить Пиппи в покое, пусть живет на Вилле Вверхтормашками. Ну а уж если ей захочется пойти в школу, то пусть сама и улаживает это дело.
Пиппи с Томми и Анникой отлично провели послеобеденное время. Они продолжили прерванный пир. Они пили кофе, и Пиппи одна съела четырнадцать пряников, а потом сказала:
— По мне, эти полицейские вовсе не экстракласс! Нет уж! Слишком много они болтали о детском доме, и о помножении, и о Лиссабоне.
После этих слов она на руках вынесла из дома лошадь, и дети, все трое, стали ездить на ней верхом. Анника сначала боялась и не хотела, но, увидев, как веселятся Пиппи и Томми, позволила Пиппи и себя посадить на спину лошади. И лошадь бегала трусцой вокруг дома, по всему саду, и Томми пел: «Вот шведы шагают и трубы гремят!..»
Когда вечером Томми с Анникой залезли в свои кроватки, Томми сказал:
— Анника, верно, здорово, что Пиппи поселилась рядом с нами?
— Ясное дело, здорово, — ответила Анника.
— Я даже не могу вспомнить, во что мы играли до того, как она переехала сюда. А ты помнишь?
— Помнится, мы играли в крокет и всякие другие игры в этом же роде, — сказала она. — Но мне кажется, что с Пиппи куда веселее. Да еще с лошадьми и мартышками!
Пиппи идет в школу
Томми и Анника, разумеется, ходили в школу. Каждый день в восемь часов утра они, взявшись за руки, пускались в путь с учебниками под мышкой.
В это время Пиппи большей частью чистила свою лошадь или надевала на господина Нильссона его маленький костюмчик. Или же занималась утренней гимнастикой, которая заключалась в том, что она, вытянувшись в струнку, вставала на пол и прыгала ровно 43 раза на одном месте. После этого она обычно садилась на кухонный стол и в тишине и покое выпивала большую чашку кофе и съедала бутерброд с сыром.
А Томми с Анникой по пути в школу с тоской смотрели на Виллу Вверхтормашками. Гораздо охотней они шли бы туда играть с Пиппи. Но если бы Пиппи, по крайней мере, ходила в школу, все было бы, наверно, несколько иначе.
— Подумать только, как нам было бы весело, если бы мы все вместе возвращались из школы, — сказал Томми.
— Да, но для этого надо было бы и ходить туда вместе, — поправила брата Анника.
Чем больше они об этом думали, тем печальней им становилось оттого, что Пиппи не ходит в школу. В конце концов они решили попытаться уговорить Пиппи пойти в школу.
— Ты даже представить себе не можешь, какая добрая наша фрёкен! — схитрил однажды Томми, когда, хорошенько выучив уроки, он и Анника пришли после полудня на Виллу Вверхтормашками.
— Если бы ты знала, как весело в школе! — уверяла подругу Анника. — Я бы просто рехнулась, если бы мне не позволили туда ходить.
Сидя на скамеечке, Пиппи мыла ноги в лоханке. Ничего не ответив, она только повертела немного пальцами ног, так что вода брызнула во все стороны.
— И там вовсе не надо быть очень долго, — продолжал Томми. — Только до двух часов.
— Ага, зато потом у тебя и рождественские, и пасхальные, и летние каникулы, — добавила Анника.
Пиппи задумчиво кусала большой палец ноги, по-прежнему не говоря ни слова. Внезапно она решительно выплеснула всю воду из лоханки на пол кухни так, что у господина Нильссона, сидевшего немного поодаль и игравшего с зеркальцем, совершенно промокли брючки.
— Это — несправедливо! — заявила Пиппи, совершенно не обращая внимания на господина Нильссона, впавшего в страшное отчаяние из-за промокших насквозь брючек. — Это — абсолютно несправедливо! Я этого не потерплю!
— Чего не потерпишь? — поинтересовался Томми.
— Через четыре месяца Рождество и у вас будут каникулы. А что будет у меня?
Голос Пиппи звучал печально.
— Никаких рождественских каникул, никаких даже самых коротких рождественских каникул, — жалобно сказала она. — С этим надо кончать. С завтрашнего дня я начинаю ходить в школу.
Томми и Анника захлопали от восторга:
— Ура! Тогда мы ждем тебя у наших ворот в восемь часов утра.
— Ну уж нет! — возразила Пиппи. — Идти в школу так рано я не могу. И вообще я, пожалуй, поеду в школу верхом.
Сказано — сделано. Ровно в десять часов утра на другой день Пиппи спустила свою лошадь вниз с веранды, а через час все жители маленького городка бросились к окнам, чтобы взглянуть на лошадь, которая скакала бешеным галопом. Мало сказать, скакала. На самом деле лошадь неслась во весь опор. Хотя лошадь была тут совершенно ни при чем. Дело в том, что Пиппи просто-напросто спешила в школу. Ужасающим, бешеным галопом ворвалась она на школьный двор, на всем скаку соскочила с лошади и привязала ее к дереву. Затем, войдя в школу, она с таким страшным грохотом отворила дверь в класс, что Томми и Анника, а также их славные школьные товарищи буквально подскочили с испугу на скамейках.
— Привет, приветик! — заорала Пиппи, махая своей огромной шляпой. — Успела я к помножению?
Томми и Анника рассказали своей фрёкен, что в класс придет новая девочка, которую зовут Пиппи Длинныйчулок. А фрёкен тоже слыхала разговоры о Пиппи в маленьком городке. И поскольку это была очень добрая и очень славная фрёкен, она решила сделать все, чтобы Пиппи понравилось в школе.
Пиппи, не дожидаясь, пока ее пригласят, бросилась на свободную скамейку. Но фрёкен не обратила внимания на бесцеремонность новенькой и только очень ласково сказала:
— Добро пожаловать в школу, маленькая Пиппи! Надеюсь, тебе здесь понравится и ты многому научишься.
— Ага, а я надеюсь, что у меня будут рождественские каникулы, — заявила Пиппи. — Поэтому я и пришла сюда. Справедливость прежде всего!
— Если ты сначала скажешь мне твое полное имя, — попросила фрёкен, — я запишу тебя в школу.
— Меня зовут Пиппилотта Виктуалия Рульгардина Крусмюнта Эфраимсдоттер Длинныйчулок. Я дочь капитана Эфраима Длинныйчулок, который раньше был грозой морей, а теперь — негритянский король. Собственно говоря, Пиппи — это мое уменьшительное имя, так как папа считал, что имя Пиппилотта произносить очень долго.
— Вот как, — сказала фрёкен, — ну тогда мы тоже будем называть тебя Пиппи. Ну а что, если мы сейчас чуточку проверим твои знания? — продолжала она. — Ты ведь большая девочка и кое-что уже, верно, знаешь. Может, мы начнем с арифметики? Ну, Пиппи, ты можешь мне сказать, сколько будет 7 плюс 5?
Пиппи удивленно и недовольно взглянула на нее, а потом сказала:
— Нет уж, если ты сама этого не знаешь, не думай, что я собираюсь тебе подсказывать!
Все дети в ужасе смотрели на Пиппи. А фрёкен объяснила ей, что так отвечать в школе — нельзя. Нельзя говорить фрёкен «ты», надо обращаться к ней: «фрёкен».
— Простите, пожалуйста, — с раскаянием сказала Пиппи. — Я этого не знала. Больше я не буду так говорить.
— Хочу надеяться, что нет, — согласилась фрёкен. — Тогда я тебе подскажу, что 7 плюс 5 будет 12.
— Надо же, — удивилась Пиппи. — Ведь ты сама это знаешь, чего ж ты меня тогда спрашиваешь? Ой, какая же я дуреха, ведь я снова сказала тебе «ты». Простите, — извинилась она и сильно дернула себя саму за ухо.
Фрёкен решила сделать вид, будто ничего не случилось. Она продолжала:
