Избранное в двух томах. Том 1. Повести и рассказы [1987, худ. Б. Н. Чупрыгин] - Анатолий Иванович Мошковский
— Садись, — сказал Ваня.
Феликс неуклюже протиснулся за стол, на котором стояли чашечки с недопитым черным кофе, небольшой медный кофейник и сахарница со щипчиками.
— Тебе внакладку или вприкуску?
— Все равно. Я пришел к тебе за книгой… У вас нет «Трех толстяков»? Говорят, сто́ящая.
— Нет, — с неподдельным огорчением сказал Ваня. — Чего нет, того нет… Но у нас есть много другого, чего ты, может, не читал… — И он стал забрасывать Феликса названиями книг, о большинстве которых он и не слышал, и все они, во его словам, были замечательные.
— Хорошо… Спасибо… Возьму что-нибудь, — сказал он, чтобы прекратить лавину названий.
Ваня достал из буфета еще одну коричневую чашечку с черным ободком, вместе с блюдечком поставил перед ним, налил из кофейника ароматного густого кофе.
— Я так рад, что ты пришел.
«Врет!» — подумал Феликс и посмотрел на большие Ванины уши.
— Правда?
— Правда. Сам не решался звать.
— Скажи, ты где научился плавать? — перевел разговор на другое Феликс.
— На Волге.
— Есть хорошие глубины?
— Есть. Нырять бы научиться. Мечтаю.
— А кто нырял за рапанами?
— Какое это ныряние! Я все делал, как Витька…
— И без всякой тренировки?
— Без.
— Могло кончиться хуже… — И здесь Феликс заметил, как Ваня делает ему знаки глазами, чтобы он не говорил при матери лишнего, и Феликс снова перевел разговор, на этот раз на Лену, и тут в него вступила мать. Она жалела девочку и проклинала моториста глиссера, который, по ее словам, уже взят под стражу, и долго говорила об операции, о том, что Валерий Михайлович стал плохо спать; который уж год работает хирургом, а все не может привыкнуть к боли и переживаниям своих пациентов; сегодня даже во сие говорил с Леной, утешал, уговаривал, что все пройдет — даже шва не останется на теле, а потом проснулся, целый час ворочался и принял сильную дозу снотворного, чтобы заснуть. Чтобы к утру рука была твердая.
Феликс уже выпил вторую чашечку крепчайшего кофе и все слушал ее. И Ваня слушал. Потом Феликс услышал голоса за окном — видно, во дворе начали собираться ребята.
Внезапно раздался Нонкин голос — она звала Ваню, звала громко и умоляюще.
Ваня бросился к окну.
— Уйдешь? — спросил Феликс.
Ваня почесал ухо и виновато посмотрел на него:
— Не сердись… Знаю, нельзя при гостях уходить, но…
— Ну иди, иди, — поспешил Феликс, потому что ни слова не хотел слышать о Нонке и ее подружках, встал, подошел к окну и вдруг встрепенулся: в белой кофточке и черной юбке на скамейке среди ребят сидела Аня.
— Подождешь меня? — спросил Ваня. — Что-то у нее там случилось… Я скоро вернусь.
— Подожду.
— Только обязательно. Не поговорили ведь…
Ваня убежал, а Феликс остался. Он сидел на стуле, и в его глазах стояла белая кофточка и строгое смуглое лицо… Не утерпела, пришла! Это было очень хорошо, что она пришла, и очень тревожно. Только бы не узнала, что он здесь: не так-то лестно отзывался он при ней о Ване.
Неожиданно со двора донеслись испуганные голоса, смех и странный металлический скрежет. Марья Сергеевна унесла чашки с блюдцами на кухню, и Феликс глянул в окно. Ваня карабкался по водосточной трубе на третий этаж, где жила Нонка. Ребята стояли внизу и, закинув головы, давали ему советы. Вот стало слышно, как поддалась и с ржавым скрежетом сдвинулась вниз труба…
Но тут из кухни послышались быстрые шаги, и Феликс отпрянул от окна. Марья Сергеевна подсела к нему, вздохнула. Ее быстрые светлые глаза внимательно и печально посмотрели на него.
— Ты не скучай, он скоро прибежит. Говорил, что этих девчонок очень обижают во дворе… Это верно?
— Вранье! Они сами еще больше обижают ребят — ябедничают, сплетни распускают…
— А почему?
— Такой у них уровень…
— Ну что ты! Они приходили к нам… Обычные девочки…
— Вы слишком добрая, — сказал Феликс.
Краем уха он слышал, что ничего страшного во дворе не случилось. Марья Сергеевна, кажется, заметила, что он замолк не случайно, и вздохнула:
— Ну, я, конечно, не знаю всех сложностей… Мы ведь здесь совсем недавно, и многое ты знаешь лучше нас… Вообще-то мне нравится Скалистый, одно плохо: на работу нельзя устроиться. Я вот терапевт, но и здесь и в Кипарисах все места заняты. Хоть иди медсестрой. Нельзя же сидеть без дела. Да и жизнь у вас дорогая — местные взвинчивают цены…
Феликс вежливо молчал.
— Тебе сколько лет? — неожиданно спросила Марья Сергеевна.
Феликс ответил. Она не поверила:
— Как и Ване! А ведь ты уже почти мужчина! Большой, умный… Знаю, знаю, все знаю про тебя… Молодец! — она еще более доверчиво, еще более мягко, почти ласково смотрела на него. — Я вот не слышала всего, о чем вы говорили с Ваней, но ты не обижайся на него, что иногда он бывает такой прямой и может обидеть… Он и сам обидчив. Со слезами на глазах рассказывал, что у него тогда отказались взять кровь…
— Какую кровь? — спросил Феликс.
— Ну когда Лену привезли в больницу… Он сразу же кинулся вслед, думал, может, пригодится, думал, у него с ней одна группа крови…
Феликс замер. И почему-то вспомнил подслушанный разговор родителей на кухне.
Ванина мать… (нет, она не была его матерью) еще долго говорила что-то о сыне (нет, он не был ее сыном), о том, как и почему они переехали сюда, но Феликсу уже было не до этого. Он думал о другом. О Ване. Но не о том Ване, о котором говорила Марья Сергеевна, а о том, который был виновником всего. Которому не нравится их дружба и сплоченность… А что ему нравится? То, во что превратилась их компания — шумная толпа мальчишек, которые вечно спорят, умничают, ничего не признают и где каждый считает себя правым и делает что хочет! Может, впервые по-настоящему осознал вот сейчас Феликс, как неправильно вел себя не только тогда, когда спрятался за мамонтово дерево и целый день не выходил из дому, но и когда был с ребятами на пляже. Молчал, уклонялся от споров и даже Адъютанта не защитил. И даже сюда он пришел напрасно.
Раньше он был не такой. Держался совсем по-другому. Он не как все. Даже она, мать Вани, заметила это…
На буфете лихорадочно стучал большой старомодный будильник, залетевший в окно ветерок шевелил белый халат, висевший на гвоздике, и казалось, невидимый призрак пытается примерить его на себя…
— Что ж так долго нет Вани? — сухо спросил Феликс.
