Марк Твен - Похождения Тома Соуэра
— Я думалъ, что мнѣ удастся удивить общество въ этомъ случаѣ, но вижу, что мой сюрпризъ ничего не значитъ передъ этимъ. Да, куда моему до этого, самъ признаю!
Деньги пересчитали. Оказалось, что тутъ нѣсколько болѣе, чѣмъ двѣнадцать тысячъ долларовъ. Никто изъ присутствовавшихъ не видывалъ такой массы денегъ заразъ, хотя многіе имѣли состояніе, превосходившее ее въ значительной степени.
ГЛАВА XXXVI
Читатели поймутъ, что счастье, привалившее Геку и Тому, должно было произнести крайній переполохъ въ такомъ маленькомъ бѣдномъ поселкѣ, какъ С.-Питерсборгъ. Такая громадная сумма, вся наличными деньгами, казалась чѣмъ-то даже невѣроятнымъ. Всѣ толковали о ней, разсуждали, дивились, до тѣхъ поръ, пока разумъ нѣкоторыхъ обывателей не помутился подъ такимъ вреднымъ напряженіемъ. Всѣ «заколдованные» дома въ самомъ Питерсборгѣ и сосѣднихъ мѣстечкахъ были обысканы, разобраны по дощечкамъ, подрыты подъ фундаментъ, ради надежды найти въ нихъ кладъ. И занимались этимъ не дѣти, но взрослые, степенные, неувлекающіеся люди; по крайней мѣрѣ, нѣкоторые изъ нихъ. Гдѣ бы ни появлялись Томъ и Гекъ, за ними ухаживали, хвалили ихъ и глазѣли на нихъ. Оба они что-то не помнили, чтобы ихъ мнѣнія имѣли какой-нибудь вѣсъ до сихъ поръ, а теперь всѣ ихъ слова запоминались и повторялись; все, что они ни дѣлали, выходило очень замѣчательнымъ почему-то; повидимому, они совершенно утратили способность дѣлать или говорить незамѣтныя вещи, и даже все ихъ прошлое было взвѣшено и въ немъ открылись черты поразительнѣйшей оригинальности. Мѣстная газета напечатала у себя біографіи обоихъ мальчиковъ.
Вдова Дугласъ помѣстила деньги Гека въ шестипроцентныя бумаги, а судья Татшеръ, по просьбѣ тети Полли, сдѣлалъ тоже самое и для Тома. Каждый изъ мальчиковъ обладалъ теперь просто изумительнымъ доходомъ: по доллару на каждый будничный день въ году, и на половину изъ воскресеній. Это выходило равно то, что получалъ самъ пасторъ, — вѣрнѣе сказать, то, на что онъ разсчитывалъ, потому что ему никогда не удавалось собрать всю сумму сполна. А въ это старое, безхитростное время, за долларъ съ четвертью въ недѣлю, брались содержать мальчика, поить, кормить его, — пожалуй, еще одѣвать и обмывать.
Судья Татшеръ былъ высокаго мнѣнія о Томѣ. Онъ говорилъ, что не всякій мальчикъ высвободилъ бы Бекки изъ пещеры. А когда дѣвочка, подъ величайшимъ секретомъ, разсказала отцу, какъ Томъ перенесъ за нее розги въ школѣ, судья былъ видимо тронутъ, а когда она стала умолять его не осуждать Тома за то, что онъ такъ страшно солгалъ съ цѣлью отвлечь наказаніе съ ея плечъ на свои, судья сказалъ съ задушевнымъ порывомъ, что это была благородная, великодушная, возвышенная ложь, — такая ложь, которая могла гордо поднять голову и шествовать въ исторіи на ряду съ знаменитою «Истиною о топорѣ» Джорджа Уашингтона! Бекки думалось, что ея отецъ никогда еще не казался ей такимъ рослымъ и такимъ величественнымъ, какъ въ эту минуту, когда онъ произнесъ эти слова, шагая по комнатѣ и топнувъ ногою. Она тотчасъ же побѣжала передать это Тому.
Судья Татшеръ надѣялся, что изъ Тома выйдетъ великій юристъ и тоже великій воинъ. Онъ обѣщалъ постараться объ опредѣленіи мальчика въ національную военную академію, изъ которой онъ могъ бы потомъ поступить въ лучшую изъ школъ юриспруденціи въ Штатахъ, такъ что онъ подготовился бы для каждаго изъ этихъ поприщъ, или же для обоихъ за-разъ.
Богатство Гека Финна, да еще при томъ обстоятельствѣ, что онъ находился подъ покровительствомъ вдовы Дугласъ, открыло передъ нимъ двери общества, — вѣрнѣе сказать, втащило, втолкнуло его туда, — и его мученія стали ему, наконецъ, нестерпимы. Прислуга мистриссъ Дугласъ наблюдала за его чистоплотностью, причесывала его, обчищала, укладывала на ночь въ противныя простыни, на которыхъ не было ни малѣйшаго пятнышка, такъ что нечего было прижать себѣ къ сердцу и назвать своимъ, роднымъ. Надо было ѣсть съ помощью ножа и вилки, употреблять салфетки, чашку, тарелку; учиться по книгѣ, ходить въ церковь, говорить такъ прилично, что скучно и ротъ открывать! Вообще, куда ни повертывался Гекъ, всюду ставила передъ нимъ заставы и препятствія цивилизація, всюду опутывала она его по рукамъ и ногамъ. Онъ твердо выносилъ эти испытанія въ продолженіи трехъ недѣль, но пропалъ безъ вѣсти въ одно прекрасное утро. Мистриссъ Дугласъ розыскивала его повсюду цѣлыя сутки. Всѣ жители были глубоко озабочены; они обшарили каждый уголокъ, искали трупа въ рѣкѣ. На третій день по утру, Томъ Соуеръ отправился очень разумно къ пустымъ бочкамъ, валявшимся за старою, заброшенной бойней, и нашелъ тутъ бѣглеца. Гекъ спалъ здѣсь, только что позавтракавъ кое-какими крадеными кусочками и объѣдками, и предавался теперь отдохновенію, лежа рядомъ съ своею трубкою. Онъ былъ не умытъ, не чесанъ и облаченъ въ тѣ старыя лохмотья, которыя придавали ему такую живописность въ былые дни свободы и счастья. Томъ растолкалъ его, объяснилъ ему, сколько онъ надѣлалъ тревоги, и убѣждалъ его воротиться. Лицо Гека утратило тотчасъ свое довольное выраженіе и подернулось грустью. Онъ произнесъ:
— Не говори ты мнѣ этого, Томъ. Я принуждалъ себя, но не налаживается оно, Томъ, не налаживается. Не для меня эта штука; не привыкъ я къ ней. Эта вдова очень добра ко мнѣ, очень ласкова; но я ея порядковъ вынести не могу. Она заставляетъ меня дѣлать одно и тоже каждое утро; я долженъ умываться; причесываютъ меня, хотъ пропадай; не позволяется мнѣ спать въ дровяномъ сараѣ. И я обязанъ носить это противное платье, которое душитъ меня, Томъ; въ него нисколько не продуваетъ и оно такъ дьявольски чисто, что я не смѣю въ немъ ни сѣсть, ни лечь, ни поваляться гдѣ-нибудь; мнѣ чудится, что я уже годы какъ не катался по скользкому льду передъ погребами… Вмѣсто того, ходи въ церковь, потѣй тамъ, потѣй… терпѣть не могу этихъ размазанныхъ проповѣдей! И мухъ не велятъ ловить, и жевать табакъ нельзя, и носи еще башмаки цѣлый день въ воскресенье. Вдова ѣстъ по звонку, ложится спать по звонку, встаеть по звонку… Да что уже тутъ! Все до того правильно, что выдержать невозможно.
— Гекъ, вѣдь и у другихъ это такъ.
— Это все единственно, Томъ. Я не «другіе» и не могу выдержать. Слишкомъ ужасно быть такъ связаннымъ. Не мудрено и въ могилу угодить; я никакого вкуса въ ѣдѣ уже не нахожу. Чтобы идти поудить, надо спроситься; чтобы искупаться, тоже. Что ни задумалъ, спрашивайся всегда. И говорить надо до того красиво, что противно становится. Знаешь, я даже забирался каждый день, тамъ у нея, въ мезонинъ, чтобы поорать немножко и прочистить себѣ языкъ. Иначе, я умеръ бы, Томъ. Вдова не позволяла мнѣ курить, не позволяла кричать, зѣвать, вытягивать ноги или почесываться при комъ-нибудь. — И Гекъ прибавилъ съ особеннымъ негодованіемъ и чувствомъ обиды:- И, чтобы мнѣ провалиться, она молится постоянно! Я никогда не видывалъ такой женщины! И я долженъ былъ вторить ей, Томъ, долженъ былъ! Прибавь еще, что она школу тутъ открываетъ и меня принудятъ туда ходить. Я этого не могу вынести всего, Томъ! Слушай, неужели стоитъ разбогатѣть для того, чтобы такъ изводиться? А мнѣ приходится, именно, только скучать, да скучать, чахнуть, да чахнуть, и желать себѣ смерти. Вотъ эта одежда, что на мнѣ, нравится мнѣ, и эта бочка нравится мнѣ, и я съ ними никогда не разстанусь. Да, Томъ, я никакъ не попалъ бы во всю эту бѣду, не будь этихъ денегъ; такъ вотъ теперь что: бери ты себѣ и мою долю и давай мнѣ только кое-когда какіе-нибудь десять центовъ… и не часто, потому что я только тогда и прошу, когда уже до зарѣза придется… но ты, за то, ты долженъ пойти къ мистриссъ Дугласъ и отпросить меня у нея.
— Гекъ, ты долженъ понять, что это невозможно. Вѣдь оно нечестно будетъ. Притомъ, когда попривыкнешь ко всему, тебѣ даже слюбится.
— Слюбится! Да какъ можетъ слюбиться и горячая плита, когда дольше посидишь на ней. Нѣтъ, Томъ, не хочу я богатства, не хочу сидѣть въ ихъ проклятыхъ роскошныхъ домахъ. Я люблю лѣса, рѣку, бочки, и не разстанусь съ ними. Провались тамъ все! И надо же такъ, что стряслась вся эта глупость именно теперь, когда у насъ есть и ружья, и пещеры, и все, что надо для того, чтобы разбойничать!
Томъ воспользовался случаемъ для своихъ цѣлей.
— Слушай, Гекъ, если я разбогатѣлъ, это вовсе не значитъ, что я не хочу стать разбойникомъ.
— Неужели?.. И ты это не шутя, совершенно взаправду, Томъ?
— Такъ взаправду, какъ то, что я сижу здѣсь, Гекъ. Но, Гекъ, мы не можемъ принять тебя въ свою шайку, если ты не будешь пообтесаннѣе.
Радость Гека значительно ослабѣла.
— Не можете принять? Однако, приняли же въ пираты.
— Да, но это разница. Разбойникъ стоить въ обществѣ выше, чѣмъ пиратъ. Это всегда такъ. Въ нѣкоторыхъ странахъ разбойники — что ни есть высшіе дворяне… герцоги тамъ и тому подобное.
— Послушай, Томъ, ты былъ всегда такимъ пріятелемъ мнѣ. Неужели ты захочешь меня отогнать? Скажи, Томъ? Неужели сдѣлаешь это, Томъ?
