Около музыки и другие рассказы - Нина Сергеевна Дашевская
— Много всего, даже не знаю… Ну, родители ругаются.
— Родители?… И серьёзно?
— Да не. Вроде из-за ерунды: кто свет не выключил, да я не включала, это ты — нет, ты. И поехало, из-за ерунды!
— Да… плохо. Надо что-то делать, надо… Знаешь что? Купи им билет в кино.
— Чего?
— В кино! Лучше французское какое-нибудь. А что ещё? Вот твои родители ссорятся, а ты будешь стоять и смотреть, как псих!
— А вдруг они в это время не смогут… Или кино не понравится.
— Вдруг-вдруг… Трус. Смогут они, и им понравится. Их так впечатлит, что ребёнок им билет купил, они с уважением отнесутся. Они же тебя любят.
— Откуда ты знаешь?
— Видно. Что тебя родители любят, это всегда видно. Так что давай; кто, если не ты?
…А ведь правда, кто?
— Зой… Вот ещё. Почитаешь?
«Есть столько деталей, которые я замечаю. И думаю: вот про это написать бы и про это. Но кое-что забываю. А про что-то действительно пишу. И эти детали, перенесённые в буквы, — что это? Им от этого лучше? Иллюзия значимости. Останутся они в чьей-то памяти или нет? Вообще-то ведь это неважно, самим деталям нет до этого никакого дела.
Это как лица. Я их не запоминаю. Но иногда чьё-то случайное лицо западает в память на несколько секунд. Редко больше трёх минут. Почему, интересно? Зачем?»
Зоя молчит. А потом говорит:
— Запиши мой адрес. А? Мне очень нравится, как ты пишешь. Присылай.
— Нравится?
— Да!
…И я рискую, показываю ей последнее.
«Размышление под мостом.
Когда у меня появится девушка, я отведу её сюда. Под мост. И скажу: вот. Я буду с тобой честен. Ты ждала романтики? Парк с лебедями или кино? Нет. Я — это вот, под мостом. Вот эти железные балки и река. И грохот машин сверху.
И она скажет: «Да? А знаешь, Паша водил меня в «Шоколадницу».
А я скажу: «У меня нет денег». (Ведь девушка у меня появится раньше, чем деньги? Правда ведь?)
И ещё скажу: «Ну и вали обратно к своему Паше».
Такой у меня будет короткий роман. Лаконичный даже».
— Да, — говорит Зоя.
— Чего «да»?
— То, что мне это очень понятно.
…Мне опять становится дико неловко, и я спрашиваю:
— А ты вообще знаешь, где тут метро?
— Знаю. Но оно закрыто, ремонт. Вообще-то я этот район знаю очень хорошо, жила здесь.
— Здесь?!
— Ну да, недалеко. Знаешь, что вон там?
— Нет.
— Балетное училище.
Зоя вздыхает. Но я пока ещё не понял.
— Ну, смотри. В него ходят балетные девочки, такие все… Такие тонкие. Понимаешь? И тут я. Бегемот. И понимаю: никогда. Никогда мне не стать как они. Теперь ясно тебе?
— Ясно, — говорю я. У меня почему-то всё внутри сжимается. Я никогда не переживал из-за своей внешности, но мне вдруг это становится очень понятно. Как она каждый день выходила на улицу, а там балетные эти. У меня даже ладони вспотели.
— Меня спас Синицкий. Ты же понимаешь, что он никакой не старик, что это я только так говорю?
— Да, понимаю.
— Так вот. Он объяснил мне, что я — человек. Понимаешь, нет? И ты… И ты можешь быть каким угодно подростком N, но мне нравится, что ты — это именно ты, ты, Гриша.
Мы молчим. А что бы вы сделали на моем месте? А потом я отдаю ей пуговицу. Не могу сказать ни слова, горло перехватило; да и не знаю, что сказать. Подросток N теряет способность к вербальной коммуникации.
— Оливер, — вдруг говорит Зойка.
— Чего?
— Оливер! Видишь? У твоей пуговицы есть имя.
— Надо же. Точно, — а я и не заметил: есть такой магазин, Oliver, на пуговице так и написано.
— Спасибо за Оливера, — говорит Зойка. — А теперь мне надо одной. Ладно? Извини, Гриш.
Я киваю. И она вдруг быстро-быстро уходит, шлёпает в своих красных кедах. А я иду обратно, в Пуговишников переулок. Туда, где я нашёл пуговицу Оливера и подарил её Зойке.
* * *Потом я еду домой. Мне нужно купить билет в кино для родителей, пересдавать географию, и извиняться перед Диной, и поговорить наконец с Ильицким, обязательно.
Почему-то я уверен, что теперь всё будет хорошо. В крайнем случае всегда можно написать Зойке — у меня теперь есть её адрес. И ещё есть фотография в телефоне — фотография стены, вернее, того дня, когда я был подростком N.
А теперь я Гриша. Гриша с гайкой в кармане.
Всё обойдётся.
Цветок липы
Оля никогда не думала, красивая она или нет. Она думала: «Хорошо бы залезть на эту крышу». Или ещё: «Если подъёмный кран упадёт, он достанет до школы или нет?» Ещё Оля иногда думала музыкой, а не словами, но чаще всего это звенело в голове одновременно.
Поэтому сейчас Оля никак не могла понять, как она оказалась на стройке. Голова думает себе, а ноги идут совершенно отдельно. То есть это давно уже не стройка: начали строить и бросили два этажа. Охраны нет никакой, трава пробивается между бетонными плитами.
Зато есть подвал, и
