Герберт Уэллс - Билби (Безделушка)
С грубостью вконец измученного человека лорд-канцлер отмахнулся от старого генерала.
— Уф! — вздохнул он. — Уф! Ну, ладно, даю вам одну минуту, — сказал он капитану Дугласу. — Где ваш свидетель?
Капитан открыл дверь. И пред очами двух великих людей предстал Билби.
— Рассказывай, да поживее, — приказал капитан.
— Говори все как есть! — прикрикнул лорд-канцлер. — Да мигом!
Он так рявкнул «мигом», что Билби даже подскочил.
— Рассказывай, — вставил генерал более мягко. — Рассказывай, не бойся.
Билби чуть помолчал, собираясь с духом, и начал:
— Ну вот... Это он мне велел так сделать. Он сказал — иди-ка туда...
Капитан хотел было вмешаться, но лорд-канцлер остановил его величественным взмахом руки, сжимавшей часы.
— Он тебе велел! — сказал он. — Я так и знал. Теперь скажи: он велел тебе войти и натворить там все, что можно?
— Да, сэр, — горестно ответил Билби. — Только я не сделал старому джентльмену ничего плохого.
— Но кто же тебе велел? — завопил капитан. — Кто?
Лорд Магеридж уничтожил его одним взмахом руки и бровей. Его указующий перст словно гипнотизировал Билби.
— Изволь только отвечать на вопросы. У меня есть еще ровно полминуты. Итак, он велел тебе войти. Он заставил тебя войти. А ты при первой же возможности убежал?
— Я просто удрал.
— Довольно! А вы, сэр, как вы посмели явиться сюда, даже не придумав правдоподобной сказки? Как вы посмели после безобразного балагана в Шонтсе явиться ко мне с новым шутовством? Как вы решились на эту последнюю, дикую проделку — вы, очевидно, считаете ее веселой забавой? Да еще втянули в нее вашего доблестного и почтенного дядюшку? Вы, верно, и этого несчастного мальчика заставили выучить какую-нибудь хитроумную выдумку. Вам, видно, никогда не приходилось сталкиваться с лжесвидетелями, — они теряются при первом же вопросе. Ваш не успел даже начать свою лживую историю! Он по крайней мере сразу понял разницу между моими и вашими моральными устоями. Кэндлер! Кэндлер!
Появился Кэндлер.
— Эти... эти джентльмены уходят. У вас все готово?
— Карета у дверей, милорд. Та, что обычно.
Капитан Дуглас сделал последнюю отчаянную попытку.
— Сэр! — взмолился он. — Милорд!
Лорд-канцлер повернулся к нему, стараясь придать своему лицу спокойное выражение, но брови его так и ходили ходуном, точно столбы черного дыма на ветру.
— Капитан Дуглас, — сказал он. — Вы, вероятно, не отдаете себе отчета в том, как дороги время и терпение должностного лица, занимающего такое положение, как я. Конечно, для вас весь мир — лишь огромная канва, на которой вы вышиваете узоры своих... своих милых шуточек. Но жизнь не такова. Она реальна. Она серьезна. Вы вправе посмеяться над простодушием старого человека, но то, что я говорю вам, — суровая правда. Поверьте, цель жизни — вовсе не комический эффект. А вы, сэр, вы представляетесь мне невыносимо глупым, дерзким, никчемным молодым человеком. Дерзким. Никчемным. И глупым.
Во время этой тирады Кэндлер подал ему дорожный плащ — чудо красоты и элегантности, — и последние слова лорд-канцлер произнес, выпятив грудь колесом, так как Кэндлер в это время помогал ему надеть плащ в рукава.
— Милорд! — вновь воскликнул капитан Дуглас, но решимость уже покидала его.
— Нет! — сказал лорд-канцлер и угрожающе наклонился вперед, пока Кэндлер обдергивал сзади полы его куртки и поправлял воротник плаща.
— Дядюшка! — взмолился капитан Дуглас.
— Нет, — коротко, по-солдатски отрезал генерал и отвернулся, сделав поворот точно на девяносто градусов. — Ты даже не представляешь себе, как ты меня оскорбил, Алан. Не можешь себе даже представить... Вот уж не думал, не гадал... И это потомок Дугласов! Лжесвидетельство и оскорбление... Простите, дорогой Магеридж, мне бесконечно стыдно.
— Я вполне понимаю, вы пали жертвой так же, как и я. Вполне понимаю. Очередная дурацкая выходка. Прошу извинить, но я спешу.
— Ах ты дурень! — сказал капитан и шагнул к растерянному, испуганно отпрянувшему Билби. — Ты, безмозглый врунишка! Что ж ты это выдумал?
— Ничего я не выдумал!
И тут совершенно отчаявшийся Дуглас вдруг вспомнил Мадлен, прелестную, неотразимую Мадлен. Он рисковал потерять ее, он ее унизил и оскорбил и вот совсем запутался. Он поставил себя в непостижимо дурацкое положение и чуть было не накинулся с кулаками на грязного, глупого мальчишку, да еще в присутствии дядюшки и лорда-канцлера. Мир теперь для него потерян, и потерян весьма бесславно. И она тоже потеряна. Может быть, как раз в эту минуту, когда он продолжает делать глупости, она уже пытается утешить свою оскорбленную гордость?
Нет, самое главное, самое важное в жизни — любовь. Тот, кто ставит перед собой слишком много целей, только попусту растратит себя и никогда ничего не добьется. И его охватила твердая решимость немедленно прекратить и забыть всю эту дурацкую историю с Билби. Он уже не думал о своей репутации, о приличиях, о негодовании лорда Магериджа и добрых намерениях дядюшки Чикни.
Капитан повернулся и кинулся прочь из комнаты. Он совершил чудо акробатики, чтобы не наскочить на чемодан лорда-канцлера, как на грех поставленный младшим лакеем между дверьми, пересек широкий, величественный холл и через секунду уже запустил мотор своего мотоцикла и вскочил в седло. Лицо его выражало яростную решимость. Он проскочил под самыми мордами лошадей, запряженных в коляску леди Бич-Мандарин; сделав головокружительный зигзаг, ухитрился не перевернуть тележку торговца рыбой и изрядно попортил величественную осанку мистера Помграната, пулей проскочив у него перед самым носом, когда этот великий антрепренер переходил улицу, по обыкновению не глядя по сторонам; с треском и грохотом, подпрыгивая по мостовой, мотоцикл свернул за угол, торопясь вернуть седока к очаровательной, неотразимой женщине, чье влияние оказалось так пагубно для карьеры капитана Дугласа...
Не помня себя от ярости, капитан мчался прочь из Лондона, подвергая всех встречных и поперечных серьезной опасности. Сторонний наблюдатель заметил бы только его порозовевшие щеки и сосредоточенный взгляд, но в душе капитана бушевала буря — он осыпал кощунственными проклятиями весь белый свет, не щадя и самого себя. И в довершение всех несчастий, когда он пересекал открытый прохладный луг, то у самого столба с надписью «До Лондона тринадцать миль» задний баллон мотоцикла вдруг с оглушительным треском лопнул.
У каждого из нас бывает в жизни критическая минута, поворотный пункт; и нередко начинается он взрывом, внезапным пробуждением в ночи, вспышкой молнии на пути в Дамаск — знамением и предвестником того нового, что ждет впереди. Безудержный порыв — еще не решимость. Эта неистовая гонка вовсе не означала, что капитаном завладело одно стремление, что все его душевные силы сосредоточились на единой цели. Это была, в сущности, не жажда достичь цели, а скорее бегство, бегство от самого себя, от разлада с самим собой. И вдруг — остановка!..
Сначала он попробовал сам кое-как починить баллон, но тот заупрямился; тогда капитан отпустил в пространство несколько крепких слов по адресу неведомого собеседника и отправился было вперед по дороге в поисках какой-нибудь ремонтной мастерской в соседнем городишке, но вскоре вернулся, не зная толком, куда идти, и тут решимость окончательно его покинула. Обессиленный, он уселся на краю дороги, футах в двадцати от своего неподвижного мотоцикла, и честно признался себе, что разбит наголову. Он готов был к чему угодно, только не к проколу баллона.
И тут его начали осаждать вопросы, от которых уже невозможно было отмахнуться: кто он, что делает и что будет дальше, и как понять этот внезапный приступ бешенства — словом, перед ним вдруг во весь рост встали все проклятые вопросы, о которых мы постоянно забываем в суете и спешке современной жизни.
Короче, впервые за эти головокружительно промелькнувшие дни он прямо и честно задал себе вопрос: что же теперь делать?
Кое-что вдруг стало ясно, предельно ясно, и ему не верилось, что еще минуту назад он ничего не мог понять. Разумеется, Билби — хороший, честный мальчуган; просто он что-то перепутал, и его, конечно, нужно было тщательно подготовить и проверить прежде, чем подпускать к лорду-канцлеру. Теперь это казалось азбучной истиной, и капитан искренне изумлялся и ужасался своей непостижимой глупости. Но что сделано, то сделано. Теперь уже ничто не смягчит лорда Магериджа, ничто не примирит лорда Чикни с племянником. Тут все ясно и понятно. Зато ничего не ясно и не понятно в невообразимом хаосе, который царит в его собственной душе. Почему он вел себя так глупо? Что с ним стряслось за последние несколько недель?
Внезапное прозрение оказалось столь глубоким, что капитан вдруг понял: больше всего тревожат его вовсе не злоключения в Шонтсе, а этот странный паралич воли. Зачем он мчится назад к Мадлен? С какой стати? Ведь он ее не любит. Он твердо знает, что нет. И, пожалуй, главные его чувства сейчас гнев и досада.
