Петр Капица - Мальчишки-ежики
Секунданты посовещались меж собой и в судьи выбрали Громачева. Он вышел на середину круга и, вызвав бойцов, задал традиционный вопрос:
— Не желаете ли помириться?
— Нет, — твердо ответил Прохоров.
— Считаю себя правым, — отозвался Лапышев.
— Деретесь до первой крови, — предупредил Ромка. — Лежачих не бьют. Бой!
И он дважды свистнул.
Прохоров замахал кулаками, как ветряная мельница, ринулся на Лапышева. Но тот уклонился и, оказавшись справа, хлестко ударил противника по скуле. Это конечно взбеленило Прохорова. Он же был сильней детдомовца и такой наглости стерпеть не мог.
— Ах, ты вот как! Сейчас у меня юшкой умоешься, приютский ублюдок!
И он вновь накинулся на Лапышева. Но детдомовец был ловок: получая лишь скользящие удары, он то увертывался, то нырял под руку и успевал наносить в ответ чувствительные затрещины. Это злило Прохорова. А злость, как известно, плохой помощник в кулачных боях. Побеждает тот, кто дерется хладнокровно и обдуманно.
Теряя обладание, Прохоров подножкой свалил детдомовца и, навалившись на него, в ярости принялся колотить кулаками по голове…
Это было вопиющим нарушением правил. Ромка пронзительно свистнул и попытался схватить за руку нарушителя. Но Прохоров отмахнулся и лягнул его ногой.
Судья — личность неприкосновенная. Послышался ропот зрителей. Секунданты кинулись разнимать дерущихся. Киванов и Виванов, схватив Прохорова за шкирку, стащили с Лапышева и отбросили в сторону. Вскочив на ноги, он накинулся на Киванова и сшиб его на землю…
В таких случаях и зрители не остаются равнодушными, они дружно наказывают наглого нарушителя правил. Несколько парней сбили Прохорова с ног. И один из них, придавив коленкой к земле, приказал:
— Кончай беситься! Раз не умеешь драться по правилам — не берись. А за хулиганство купают.
Подхватив Прохорова за руки и за ноги, парни вынесли его за ворота и, раскачав, бросили в канаву с водой. Такими жестокими были правила кулачных боев.
Ромка, оставшийся на месте, услышал, как завопил Прохоров, оглашая улицу матерной бранью.
Лапышев, утирая платком расквашенный нос, как бы про себя сказал:
— Надо учиться боксу, а то всякий олух ни за что ни про что измолотит.
* * *В начале вечера общежитийцы носились по коридорам с чайниками, сковородками, кастрюлями. Отовсюду доносились запахи жареного и отварного картофеля, колбасы, копченой селедки, свежего ситного и хлеба.
В шестнадцатой комнате Самохин заранее готовил бутерброды. Он где-то добывал топленный с луком гусиный или свиной жир и намазывал его вместо масла на хлеб, а сверху укладывал тонкие кружочки «собачей радости» — самой дешевой отварной колбасы.
К приходу Громачева и Лапышева по два таких бутерброда и по три кусочка сахара уже лежали на их тумбочках. Оставалось только сбегать на кухню за кипятком.
Быстро вымывшись и поужинав, Лапышев предложил пойти в клуб добывать футбольную форму, а Ромке хотелось побыть в комнате одному, поэтому он посоветовал взять с собой Шмота и Ходыря. Те рады были отправиться куда угодно, так как по вечерам в общежитии было скучно.
Когда они ушли, Ромка взял толстую тетрадь и стал думать: как похлеще высмеять современных дуэлянтов? Всерьез об этом писать не стоило. Более подошел бы иронический стих. Но какой? Может, за образец взять лермонтовскую «Песню про царя Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого купца Калашникова»?
Как сходились, собиралисяУдалы бойцы-фабзавучникиНа широко поле, на футбольноеОтстоять свою честь молодецкуюВо кулачном бою, во смертельном…
Только нужно будет подобрать подходящие рифмы и обыкновенную драку представить рыцарским поединком.
Ромка стал набрасывать черновые строки, но сосредоточиться ему мешали шумные соседи. За стеной справа — словно молотами по наковальне били костяшками игроки в домино, да не просто, а с выкриками и присказками. Слева— наяривала гармошка, а ей вторили гитара, балалайка и дурашливо-пискливые голоса, передразнивающие пение девчонок.
Пришел с буханкой ситного Самохин. Решив, что Ромка готовит уроки, он сунул нос в тетрадку и спросил:
— Ты чего пишешь? Может, то, что нам задавали? Дай списать, не жмотничай.
Пришлось захлопнуть тетрадку и спрятать. Это вызвало подозрение:
— Заявление на кого-нибудь пишешь?
— Деться от вас некуда! — сердито ответил Ромка и, схватив кепку, вышел из комнаты.
В Красном уголке играл патефон. Там девчонки затеяли танцы. Ромка туда не пошел. Чего зря толочься?
Каждый вечер у него возникала мысль: «Куда деть себя?»
Хотелось пойти на литературную консультацию в «Резец». Но Громачев не решался появиться в журнале. Ведь там его приняли за взрослого. Увидят, что он еще мальчишка, и, чего доброго, рассказа не напечатают.
Надо бы ходить в театры, музеи, на лекции. Но для этого нужны деньги. А где их взять?
«Может, съездить домой? — думал Ромка. — Ездят же каждый день ребята из пригородов. Но они тратят на дорогу не больше часа, а тут придется ночь не спать. Четыре часа туда и четыре обратно. Приедешь поздно. Аллу бабушка не отпустит. Девчонка конечно вовсю занимается. У братьев Зарухно свои дела. И Димку дома не застанешь. Одна лишь Матреша обрадуется и чем-нибудь вкусным накормит. Но ради этого не стоит трястись в темном вагоне. Съезжу как-нибудь в воскресенье».
Может, просто выйти на свежий воздух и пройтись по городу? И тут же Громачев подумал: «Какой же свежий воздух на Обводном?» Неприятные испарения канала ему напоминали дыхание человека, страдающего несварением желудка и кариозом зубов. Ромка никогда не дышал здесь полной грудью.
Прошло уже больше месяца, а он никак не мог привыкнуть к запаху грязных камней, заборов, стен, к звонкам трамваев, гудкам машин, заводов, к тяжелому грохоту колес… Ему не хватало тишины и чистого воздуха. Казалось, что весь кислород пожирают машины, заводы, затхлые колодцы дворов и каналы. Чем тут только дышат? Одна гарь да пыль!
Но он все же спустился вниз в надежде на улице придумать новые строки. На ходу думалось лучше.
У трамвайной остановки Ромка увидел выходивших из вагона Шмота, Ходыря и Лапышева. Они держали какие-то тючки.
— Где вы денег на трамвай достали? — поинтересовался Ромка.
— Нам талоны выдали, — похвастался Шмот. — Теперь будем ездить в вагоне. Пошли форму примерять.
В комнате они распаковали тючки и разложили на столе черно-красные полосатые футболки, синие трусы и коричневые гетры.
— Кроме того, выбрали из старья бутсы, — сказал Лапышев. — Я взял даже непарные.
Ромка подобрал себе пару разнокалиберных, но не сильно разбитых бутсов. Нужно было только подправить шипы.
Трикотажные футболки годились всем, они хорошо обтягивали тело. Но сатиновые трусы оказались слишком широкими и длинными. После примерки футболисты расстроились. Только Самохин не унывал:
— А мы сейчас их подрежем и ушьем.
Он вытащил из своего сундучка шкатулку — в ней были ножницы, нитки, наперсток и подушечка с воткнутыми в нее иголками.
Вскоре шестнадцатая комната превратилась в портняжную и сапожную мастерскую. Ее жильцы до отбоя подгоняли форму по росту.
«Колун»
В воскресенье побудку устроили раньше обычного. Играть предстояло с обуховцами. Футбольное поле находилось за Невской заставой. Первыми в девять утра встречались пятые команды.
Футболисты, кое-как позавтракав, помчались на трамвайную остановку, где их уже поджидали оба Ивановых, Тюляев и еще несколько игроков, живших с родителями.
Они все прошли в полупустой вагон и, отдав кондуктору талоны, заняли всю скамейку.
Трамвай до Обухова тащился долго — больше часа. Заводское футбольное поле в этот ранний час еще пустовало. У дальних ворот паслась коза. Ее хозяйка — сторожиха — открыла парням раздевалку и предупредила:
— За целость одежи не отвечаю.
Раздевалка была неуютной: некрашеные скамейки стояли рядами среди голых стен. Ни умывальника, ни зеркала не было. В одном из крошечных окон оказалось разбитым стекло. В такой раздевалке, похожей на сарай, долго не засидишься. Футболисты переодевались и один за другим выскакивали на поле разогреться — покикать в одни ворота.
Всего приехало двенадцать человек. Один был лишним. Лапышев не знал, кого же сделать запасным. Он взглянул на Самохина, тот понял его и с готовностью согласился:
— Ладно, покараулю одежду, а потом побегаю.
Вскоре появились и хозяева поля — местная шкетовня, школьники старших классов. Они были в оранжевых футболках и черных трусах.
Ровно в девять часов появился судья — лысоватый физрук школы. Установив мяч на белое меловое пятно, он дал длинный свисток.
