Петр Капица - Мальчишки-ежики
— Ну, хотя бы то, что усвоили, — просил преподаватель.
— Вы так говорили, что в голове не удержалось, — нагло выдумывали лентяи, — повторите, пожалуйста.
И математик, боясь, что его обвинят в плохом преподавании, третий и четвертый раз повторял пройденное.
Замотанный обществовед, прозванный «Глухарем», прибегал в класс в пальто и шляпе. Сбросив на стул верхнюю одежду, он, словно заведенный, принимался «токовать»: говорить хрипловатым и стертым голосом усталого оратора. Впереди сидящие фабзавучники видели, что глаза его скрытые за толстыми стеклами очков, почти сомкнуты, а волосатые уши — заткнуты ватой.
«Глухарь», видимо, никого из своих учеников не видел и не слышал. Гомон в классе до его слуха, наверное, долетал, как мушиное жужжание. Слушать его было неинтересно и скучно, поэтому одни играли в щелчки, в чепуху, рассказывали анекдоты, другие — открыто дремали, третьи — читали книжки.
У Ромки на такие случаи всегда были томики стихов, которые он ежедневно брал в библиотеке, и, как «глухарь», он умел отключаться от всего окружающего и читать творения поэтов.
Чужие стихи порождали какое-то еще незнакомое чувство, чем-то похожее на томление и грусть. Громачев проглатывал по две-три книжки в день и жажду к чтению не утолял.
Однажды во время черчения Громачев так увлекся стихами Козьмы Пруткова, что не заметил, как перед ним очутился преподаватель черчения Сергей Евгеньевич Мари — всегда подтянутый высокий блондин, носивший толстовки и твердые, ослепительно белые воротники с «бабочкой».
— Прошу прощения, — сказал он и, взяв от Ромки раскрытый томик, вслух прочитал:
Осень. Скучно. Ветер воет.Мелкий дождь по окнам льет.Ум тоскует; сердце ноет;И душа чего-то ждет.
Некоторые литейщики, полагая, что чертежник хочет поизмываться над очумевшим от стихов Громачевым, дурашливо загигикали. Мари их остановил укоряющим взглядом и заключил:
— Забавные и острые стихи! Очень хорошо, что вы ими увлекаетесь. Только прошу наслаждаться поэзией не на черчении. Иначе отстанете. А о стихах мы с вами поговорим в перерыве.
Он унес томик с собой и, пока фабзавучники чертили, сидя за столиком, листал его, видимо вспоминая давно прочитанные стихи.
«Непременно унесет в учительскую, — досадуя, думал Ромка. — Придется книжку выручать у завуча, а он и так на меня косится».
Но Мари оказался не похожим на других преподавателей. В перерыве он отдал томик Ромке и, поговорив о стихах, поинтересовался:
— А сами не сочиняете?
— В школе пробовал, — смущенно признался Ромка, — а здесь еще не освоился.
— Я тоже любитель поэзии, — признался Сергей Евгеньевич. — Собираю старых и современных поэтов. Если в библиотеке не найдете нужной книжки, обратитесь ко мне. Принесу.
* * *На последнем уроке фабзавучники с нетерпением ждали звонка. И как только он раздавался, многие пулей вылетали из класса и мчались в столовку.
Быстро проглотив суп и минуты за три прожевав мясное блюдо, Ромкины приятели вскакивали из-за стола и мчались на футбольное поле, которое находилось за высоким и плотным деревянным забором против проходной. На нем минут двадцать удавалось «покикать».
В обеденный перерыв юные футболисты учились останавливать мяч, посланный издалека, точно пасоваться ногами и головой, бить с ходу по воротам. Тренером был Юра Лапышев. Вскоре он сказал:
— Ребята, я вчера договорился с клубом железнодорожников. Будем играть за пятую команду.
— Только за пятую? — огорчился Тюляев. — Ну и договорился!
— А ты в какую хотел? Сначала надо игру показать, а потом фасониться, — осадил его Лапышев. — Мне думается, что новичкам не зазорно играть и в последней команде. Мы всех будем обыгрывать с крупным счетом. И этим прославимся.
— А форму и бутсы дадут? — поинтересовался Виванов.
— Трусы и майки бесплатно, а бутсы — с оплатой в рассрочку.
— У нас же на жратву едва хватает, — напомнил Ромка. — Чем платить будем?
— Придумаем что-нибудь, — успокоил его Юра. — В случае чего, баржу на Обводном разгрузим. И заработаем.
После обеденного перерыва начиналась работа в цехах. У токарей слышалось жужжание моторов, шелест трансмиссий и визг резцов. У слесарей — вжиканье пил, рашпилей, стук зубил и ручников. У столяров — поросячий визг циркульной пилы. У кузнецов — буханье молота. И лишь у литейщиков стояла тишина, потому что они — даже стыдно признаться — первое время… играли в песочек.
В первый день мастер цеха позвал ребят к груде двухэтажных и трехэтажных чугунных ящиков без дна и сказал:
— Это опоки. В них по моделям формуют изделия. Возьмите по одной, положите вовнутрь половинки моделей и набивайте землей.
Фабзавучники принялись сеять землю и трамбовать ее в опоках. Работали они с таким усердием, что от ударов трамбовок тряслись верстаки и дребезжали стекла в окнах.
Жарко становилось с непривычки. Пот росой выступал на лбах и носах. Смахивая его то рукавом, то тыльной стороной руки, парнишки так перемазались, что у некоторых только блестели глаза да зубы.
— Стоп! — наконец приказал мастер. — Теперь переверните опоки моделью кверху.
Формовщики стали приподнимать опоки, и у многих земля в них не удержалась — вместе с моделями рухнула на ноги.
— Тут не ломовая сила нужна, а сноровка, — сказал Пал Палыч и сам утрамбовал землю так ловко, что она держалась в опоке словно приклеенная, как ни поворачивал — не вываливалась.
Несколько дней формовщики потели на трамбовке. Потом учились вытаскивать модели. Не сразу и не вдруг вызволишь изделие столяров из уплотненной земли. Нужно вбить в нее острый подъемщик, осторожным постукиванием раскачать модель, затем вытащить ее так, чтобы форма не треснула и не осыпалась. А она, как нарочно, обваливалась по краям и внутри.
Ромка долго бился над техникой вытаскивания модели. Наконец ему удалось вытащить ее почти без разрушений формы.
Пал Палыч поглядел на работу и, накрыв нижнюю форму верхней, спросил:
— Как ты расплавленный металл в нее зальешь? Она ведь у тебя со всех сторон закрыта. В каждой опоке только половина формы, а отлить надо целую вещь.
Ромка видел, как отец братьев Зарухно отливал из белого металла ложки, и смело сказал:
— Просверлю верхнюю опоку и в дырку жидкий металл волью.
— Правильно соображаешь, но не разумно, — сказал мастер. — Все делается по-иному, аккуратней. Чтобы форма не обваливалась, мы в ней дырку не пробиваем, а заранее формуем в верхней опоке. Вот тебе литничек. — И он сунул в руки Ромке круглую и длинную деревяшку, похожую на узкую воронку. — Вставишь его в верхнюю опоку, а потом вытащишь — и будет в земле дырка. От нее к форме ходы «карасиком» прорежешь.
После гудка
Когда раздавался сиплый гудок, фабзавучников невозможно было удержать на территории завода. Те, кто жили в пригородах, вырвавшись из проходной, устремлялись к вокзалам на рабочие поезда, а живущие в городе — к домашним щам и котлетам.
Только общежитийцам некуда было спешить. Но и их порой одолевало общее стремление мчаться к дому. Они в потоке неслись к железнодорожному переезду, к трамвайной линии и, повиснув на подножке, добирались к неуютным и шумным комнатам.
Лишь небольшая часть фабзавучников застревала на заводском футбольном поле. Одни — чтобы погонять мяч, другие — в кулачном бою защитить свою честь.
Драться в цехах и классах было опасно. За драки на территории завода наказывали. Поэтому как-то сами собой возродились традиции дуэлянтов. Только фабзавучники делали вызов не перчаткой, брошенной в лицо противнику, как в старые времена, а энергичной фразой: «Стыкнемся после гудка. Жду на футбольном поле».
От кулачного поединка отказывались лишь «слабаки» и трусы, но они обязаны были при всех извиниться, иначе становились презираемыми отшепенцами, которых мог унизить всякий. А смелые парнишки, готовые отстоять свою честь, являлись на поле со своими секундантами.
Драться можно было голыми кулаками и в рукавицах. Ни ножей, ни камней применять не полагалось. За этим строго следили секунданты и зрители. Нарушители немедля изгонялись и обретали славу подлецов.
Слова завуча оказались не пустой угрозой. Приказом по заводу Прохоров освобождался от теоретических занятий и был зачислен в помощники вагранщика. Обозленный парень подошел к Лапышеву, толкнул его в грудь и сквозь стиснутые зубы сказал:
— На футбольном поле за «олуха» ответишь. Стыкнемся после гудка.
— Принято, — спокойно ответил Юра и попросил двух Ивановых и Ромку быть его секундантами.
После гудка, надев брезентовые рукавицы, Прохоров и Лапышев вместе с секундантами отправились на футбольное поле. Там уже толкались любопытные фабзавучники и парнишки с соседних улиц. Они образовали широкий круг.
