Лидия Чарская - Сибирочка (сборник)
И я рассказала ей все. И про мамочку, и про Рыбинск, и про дядину семью, и про злых девочек…
Она слушала меня очень внимательно и поминутно менялась в лице. Когда я ей рассказывала про смерть мамочки, она сделалась вся белая как снег, а когда я передавала ей, как злая Бавария хотела меня высечь, молоденькая графиня вся покраснела, как пион, и топнула ногою.
Когда я кончила мой недолгий рассказ, Анна крепко обняла меня и сказала:
– Мне особенно жаль тебя, потому что в твои годы у меня тоже умерла мама. Но я была все-таки счастливее тебя: у меня остался папа, который очень, очень любит меня и делает все, что я его ни попрошу. А у тебя никого нет, бедная, бедная девочка! Хочешь, я буду твоим другом? Да? Когда у тебя будет горе, приди сюда. Только чтобы злые девчонки не знали, что ты дружна со мною, а то они будут еще хуже дразнить и мучить тебя. В гимназии нашей есть правило, которое запрещает девочкам маленьких классов дружить со старшими… Но если тебе уж очень тяжело будет, ты обвяжи платком руку и выйди в перемену между двумя уроками в коридор. Я тогда буду знать, что ты вызываешь меня сюда, в библиотеку… Согласна?
– Еще бы! – вскричала я радостным голосом и крепко-крепко поцеловала мою новую знакомую.
– Да, я и забыла самое важное! Как тебя зовут, девочка? – спросила молоденькая графиня.
– Еленой меня зовут у дяди, а мамочка… – начала я и запнулась.
– Как звала тебя твоя мамочка? – заинтересовалась юная графиня.
– Ленушей, – тихо, чуть слышно проронила я.
– Ну, и я буду звать тебя Ленушей! Хорошо. А теперь до свидания, Ленуша! – произнесла она ласково и крепко обняла меня. – Ступай в класс и не обращай внимания на злых девчонок. Они скоро поймут, как были не правы с тобой. Прощай!
И еще раз поцеловав меня, графиня Анна быстро пошла к двери. Я долго смотрела ей вслед, до тех пор пока ее стройная, высокая фигурка не скрылась в коридоре. В какие-нибудь четверть часа я успела полюбить эту красивую, добрую девочку так, как никого еще не любила после мамочки.
Теперь моя жизнь в гимназии не казалась мне такой печальной и пустой: я приобрела друга, который обещал скрашивать мне мои горькие минуты, и я чувствовала, что эта черненькая Анна любит меня, точно родную сестру.
Глава XIV
Моя жизнь. – Дядина ласка. – Драка
Приближалось Рождество. Худо ли, хорошо ли, но я уже прожила около трех месяцев в доме дяди. В эти три месяца жизнь моя нимало не изменилась: так же приходилось мне терпеть от злых выходок Ниночки и Жюли, хотя последняя как-то меньше задевала меня со дня гибели Фильки, и издевательства Жоржа, считавшего вполне естественным, чтобы девочки терпели гонения от мальчиков, и наказания Баварии, или «ревельской кильки», как с того злополучного дня прозвал ее Толя. Сечь меня она, однако, больше не собиралась – вероятно, чтобы не повторился прежний припадок у Толи. С последним мы были теперь неразлучны. В свободное от уроков время я прочла ему «Робинзона Крузо». Познакомившись с этой интересной повестью, мой двоюродный братишка решил, что Пятница действительно совсем особенный дикий, и решил с этих пор быть моим Пятницей.
В гимназии дело обстояло так же, как и в день злополучного чтения басен. Девочки поминутно нападали на меня – то та, то другая. Только Жюли теперь как бы не замечала меня. По крайней мере, когда мы встречались глазами, она потупляла свои, поджимала губы и делала вид, что меня не видит совершенно. Зато графиня Анна каждую свободную минуту виделась со мною. Каким-то чудом девочки не замечали нашего знакомства и свиданий в библиотеке.
Ах, что это были за свидания!
Анна, несмотря на свою молодость (ей было не больше пятнадцати), объездила полмира со своим отцом. Они были очень богаты и могли путешествовать все свободное время. Отец Анны был очень важный сановник и зимою имел очень много работы. Зато летом они с Анной каждый год ездили за границу. Как любила эти поездки с отцом молоденькая графиня!
Я благодаря ее рассказам (а рассказывать Анна умела мастерски) узнала и про египетские пирамиды, в которых древние египтяне хоронили своих царей, или фараонов, и про Эйфелеву башню, самую высокую башню в мире, и про Адриатическое море, вечно теплое и вечно голубое…
В короткие минуты встреч Анна делилась со мною всем, что сама знала, и, Боже мой, как я любила эти встречи, как любила милую, дорогую Анну!
– Ну, детвора, через два дня плясать будем, – говорил перед кануном сочельника дядя, входя в зал в послеобеденное время, когда мы все, чинно рассевшись подле Баварии, слушали рассказ о том, как один неблагонравный мальчик набил шишку на носу другому, благонравному, и как в награду пострадавшему мать дала черносливу, а неблагонравного драчуна поставила в угол… История была прескучная, но мы должны были ее слушать, потому что уроков учить не полагалось, так как занятия в гимназии прекратились и нас распустили на рождественские каникулы по домам.
Дядя был в отличном настроении; он только что приехал откуда-то и внес с собою струю свежего морозного воздуха и белые снежинки, не успевшие растаять на усах и бороде.
Толя первый вскочил со своего места, за ним – Нина, за Ниной – Жорж и за Жоржем – Жюли.
Надо сказать, что дядя любил всех своих детей одинаково и не делал различия между хорошенькой Ниночкой и горбуньей Жюли. Но он редко бывал дома и, занятый службой, не мог много времени посвящать детям.
– Папа, – кричала Жюли, – непременно пригласи на елку Ивину, Рош, Мордвинову и Рохель! Это мои лучшие подруги…
– Ну вот еще! – процедил Жорж. – Очень нужно! Лучше, папа, гимназистов позови: Валюка, Ростовцева, Чернявина, Ясвоина, Котикова, Мухина, Дронского, Скворцова… а то – что девчонок! Ей-богу! Они только пищат и кривляются: «Ах, какой бантик! Ах, прелесть кушак! Ах, восторг ленточка!» Кудах-тах-тах, кудах-тах-тах! Курицы – и только! Остроумно!
Дядя смеялся.
– Всех позовем, всем места хватит… А тебе, Леночка, кого пригласить хочется, а? – обратился он неожиданно ко мне.
Я смутилась.
– Может быть, из подруг кого хочешь? – поглаживая меня по голове, ласково спрашивал он.
– У меня нет подруг, дядя! – чуть слышно произнесла я.
– Как! Никого нет в классе, кто бы подружился с тобою?
– Нет, дядя!
– Ну а так у тебя помимо гимназии разве нет подруг?
Я задумалась на минуту. «Пригласить графиню Анну?» – мелькнуло в моей голове.
Но тут же я оттолкнула эту мысль. Молоденькая графиня строго-настрого, ради моего блага, запретила мне говорить про наше знакомство. Нет, решительно я не смела приглашать ее к нам, и я уже хотела поблагодарить дядю за его внимание ко мне и сказать, что у меня нет подруг, как неожиданно над моим ухом прозвучал насмешливый голосок Ниночки:
– Что ж ты забыла про твою подругу – кондукторскую дочку!
«Нюрочку! Пригласить Нюрочку! – обрадовалась я. – Как это не пришло мне в голову раньше! Как я могла забыть про нее!»
И тут же я попросила позвать к нам на вечер маленькую дочь Никифора Матвеевича.
– С удовольствием, девочка, – согласился дядя, который всегда был ласков со мною в память своей покойной сестры, то есть моей мамочки, – напиши письмо твоей подруге. Пусть приходит… Все пишите приглашения вашим друзьям, – обратился он к детям, – а я сам приглашу только одну-единственную гостью, а кого – не скажу… – заключил он с лукавым видом.
– Скажи, скажи, папочка! – облепили его со всех сторон Жюли, Жорж, Нина и Толя.
– Ну ладно, так и быть, скажу. Это дочь моего начальника, прелестная маленькая барышня, очень образованная и начитанная. Я бы хотел, чтобы вы подружились с ней. А теперь пустите меня. Надо ехать за покупками к балу. До свиданья! – И, перецеловав всех нас, дядя поспешил уйти.
Матильда Францевна принялась было снова за книгу, но никто не хотел знать, чем кончилась печальная повесть благонравного мальчика с шишкой на носу.
Жорж первый прервал чтение, вскричав:
– Могу себе представить эту дочь начальника: фря какая-нибудь! Говорит все время по-французски и ходит, как утка, переваливаясь на высоких каблуках. Остроумно!
– Ну, эта уж в тысячу раз лучше, нежели солдатская дочка! – протянула, презрительно сморщив носик, Ниночка. – Очень приятно быть знакомою с дочерью какого-нибудь министра. А то вдруг – Нюрочка! Мужицкое имя. Стыдно сказать!
– Нюрочка, Курочка, Подфуфырочка, не все ли равно! Я с мужичкой танцевать не стану. И Тольке не позволю! Да! – вскричал Жорж.
– А я буду! – неожиданно пропищал мой милый Пятница и торжествующе посмотрел на старшего брата.
– Молчи! Как ты смеешь! – рассердился Жорж. – Клоп, а еще разговаривает! Остроумно! Тоже! Молчать!
– Сам молчать!
Тут произошло нечто неожиданное. Жорж ударил Толю, Толя – Жоржа. И оба полетели со стула прямо под стол на ноги Баварии. У Баварии болели мозоли, она лечила их каждое утро какой-то жидкостью из зеленой баночки. Жорж ударился головой о мозоль Баварии, Бавария закричала от боли и расставила мальчиков по углам.
