Вера Новицкая - Галя
Наконец раздались запоздалые звуки вальса.
— Ну, теперь не буду задерживать вас, побеседуем потом, когда вы устанете, а теперь с Богом, на свежие силы… Кстати, и кавалер тут же, — указывая на сына, добавила Татьяна Борисовна и, пожав руку девушке, села на свое прежнее место.
Ланской поклонился Гале, и красивая молодая пара первой поплыла под мелодичные звуки вальса по еще пустому залу.
Леля, чуть не плача, стояла, как окаменевшая, оскорбленная до глубины души всем произошедшим. Ее положение грозило стать смешным и привлечь всеобщее внимание, если бы не находчивость Виктора. Он, будучи дирижером, громко крикнул:
— Valse! Engagez vos dames! Et valse générale! [93]
Подлетев к сестре, он быстро пригласил ее, и они понеслись по залу почти одновременно с опередившей их первой парой. К ним постепенно присоединились остальные, и скоро весь зал представлял собой одну сплошную веселую, шумную, беззаботно кружащуюся массу.
В дверях приютились наблюдающие, но не принимающие в танцах активного участия мужчины. Среди них выделяется крупная, благообразная фигура Михаила Николаевича.
Сегодня веселье молодежи не заражает его так, как в тот вечер, после любительского спектакля. Он лишь в качестве зрителя следит за мелькающими оживленными лицами, за более или менее грациозно выполняемыми сложными па современных танцев.
Галя постоянно покидает зал, вызванная какой-нибудь хозяйственной необходимостью, новым срочным распоряжением или нетерпеливо посланная самой Таларовой с тем или иным незначительным поручением. Девушка, вероятно, не вернулась бы обратно к танцующим, если бы не молодежь, следующая за ней и настойчивыми приглашениями чуть не силой увлекавшая ее обратно. Чаще всех, лишь только она исчезала из среды танцующих, на ее розыски отправлялся Борис Владимирович, и его уговоры всякий раз имели желаемый результат.
— Дядя Миша, отчего вы не танцуете сегодня? — неизменно уговаривала Галя, всякий раз проходя мимо, но Таларов в шутливой форме, улыбаясь, отнекивался под различными предлогами, а в глубине веселого голоса, смеющегося выражения лица чуткому слуху девушки мерещилась какая-то затаенная грустная нотка. Но ей не давали времени задумываться.
Вечер очень оживлен: один танец сменяет другой; музыка гремит, почти не умолкая. В зале, несмотря на открытые окна, ощущается сильная духота.
— Галина Павловна, не пройдемся ли мы немного по саду. Ночь такая теплая, ласковая, такая особенная ночь! — слегка взволнованным голосом приглашает девушку Ланской.
Они выходят на веранду и спускаются в цветник.
Вдоль темных аллей живописно тянутся разноцветные фонарики, сказочным кажется старый сад в этом необычайном убранстве, чужим, незнакомым и таинственным. Причудливо изменили свои очертания кусты и деревья. Извилистыми кажутся ровные, под шнурок подведенные дорожки от врезающихся в их темные контуры светлых пятен, бросаемых пестрыми зажженными фонариками. Дом, феерично иллюминованный снаружи яркими, разнообразными шкаликами [94] и лампиончиками [95], затопленный изнутри массой света, с кружащимися в нем парами, несущимися сквозь растворенные окна звуками музыки, пронизывающей окрестное безмолвие, выделяется из окружающего мрака ночи веселым сказочным замком.
И на фоне этой живописной, необычной обстановки идущая с ним рядом по аллее молодая девушка в светло-желтом платье, озаренная колеблющимися розовыми, голубыми и красными полосами перемежающегося света, представляется Ланскому маленькой золотой феей, вышедшей на обзор своего волшебного царства. Ему кажется, что он наяву переживает нарядную, красивую сказку. И под влиянием всей этой необычайной обстановки робость, все время сдерживавшая готовое сорваться с языка слово, покидает его, и взволнованный голос раздается около Гали:
— Галина Павловна, я уж давно хочу поговорить с вами, да все не могу: боюсь, что не смогу, не сумею и сейчас передать всего, что творится во мне. Сколько я пережил за это время! С первой нашей встречи я уже думал о вас, минутами чувствовал заодно с вами, болел за каждый укол, наносимый вашему чуткому самолюбию, за каждую грубую, вздорную выходку, которую позволяли себе люди, так неизмеримо ниже вас стоящие. Как я страдал за вас! Как мучился своим бессилием! А те ужасные семь недель, что я почти не видел вас, и потом, когда я узнал, что так просто, без слов и рисовки, не задумываясь, вы сделали… Боже мой, сколько нового нахлынуло на душу, сколько в ней накопилось! Хотелось прийти к вам, все-все излить, все сказать, но где, когда найти вас? Да я и не смел. У меня была только одна отрада — беседы с матерью. Я постоянно говорил ей о вас, рассказал все, все вас касающееся, ваше прошлое, настоящее и… мечты о будущем. Вы видели ее сегодня, видели, с какими открытыми объятиями она вас встретила. Так же давно уже открыто для вас и ее сердце; так же широко распахнет она перед вами и двери своего дома, если… вы захотите войти в него. О себе я не говорю, я не могу говорить, не могу подыскать слов. Одно скажу: все, что во мне есть лучшего, мои самые высокие стремления и помыслы — все принадлежит вам. Галина Павловна, если в вашем сердце есть хоть искра ответного чувства, если вы согласны, позвольте мне теперь же вырвать вас из обстановки, от которой я ежечасно так страшно страдаю за вас. Я уже говорил: как дорогую, горячо любимую дочь, с распростертыми объятиями вас примет моя мать, а я… Да разве нужно еще говорить обо мне? Ведь вы же сами знаете, чувствуете — ведь чувствуете, да? — что творится в моем сердце.
И Галя действительно чувствовала, сколько неподдельного тепла, сколько искренней привязанности и преданности звучало в потоком льющихся словах Бориса Владимировича. Теплом и отрадой проникали они в ее сердце, точно ласкали и баюкали ее душу среди этой сказочной теплой ночи. Девушка слушала захватывающие своей искренностью признания, и отрадное сознание, что она, до сих пор одинокая, никому, в су щности, нен у ж ная, ценна, дорога, необход има кому-то, — от этого сознания дороже, ценнее казалась самая жизнь. И под влиянием горячей благодарности, глубокой симпатии, всегда внушаемой ей этим человеком, желания, в свою очередь, порадовать его чем-нибудь хорошим, девушка искренне воскликнула:
— А я? Разве я не всей душой расположена к вам? Разве не вижу, не ценю, не понимаю вашего отношения ко мне? О, спасибо, спасибо, мой милый, родной, хороший Борис Владимирович! — и Галя протянула ему обе руки.
В ту же минуту стук закрываемой рамы заставил девушку повернуть голову.
В освещенном изнутри окне «кожаной» комнаты, невдалеке от которой, увлеченные разговором, они остановились, выделялась фигура Михаила Николаевича. От смешанного ли света, падающего из сада на его лицо, или по другой причине, но оно казалось очень бледным — будто скорбные тени легли на него.
При виде этого у Гали сжалось сердце. Мгновенно всплыла в ее памяти уже виденная глазом и уловленная ухом печаль, почудившаяся ей сквозь сегодняшние улыбки и шутки Таларова.
— Так вы согласны? Да? Согласны? — держа протянутые руки, радостно спрашивал между тем Ланской.
Но Галя всем сердцем, всеми помыслами была уже там, в «кожаной» комнате, где мелькнуло грустное милое лицо; туда мгновенно рванулась ее душа.
— Согласна? Как, согласна?… — уже теряя нить предыдущего разговора, спросила она, но вдруг, спохватившись воскликнула: — Не будем, не будем говорить об этом! Не надо! Пожалуйста! Я прошу, я очень прошу! И потом мне необходимо уйти сейчас. Я боюсь, не случилось ли чего-нибудь опять с Асей. Не сердитесь, милый, дорогой Борис Владимирович! Не сердитесь! Мне было бы так больно огорчить вас!.. Не сердитесь? Нет? И за то, что я уйду, не сердитесь? Я не выдумываю, честное слово, нет! Мне вдруг так страшно сделалось за Асю. Ну, дайте руку! Хорошо, от души. Вот так!
И крепко-крепко пожав руку ошеломленного и глубоко опечаленного Ланского, девушка торопливо направилась к дому.
Галя не лгала. Внезапный страх обуял ее при виде расстроенного лица Таларова. По аналогии с прошлым разом, ее охватило суеверное предчувствие, что и этот вечер так же печально закончится, как предыдущий. Она стремилась скорее туда, в «кожаную» комнату, чтобы узнать, что случилось, а чувство, что случилось нечто тревожное, перешло уже в уверенность.
Едва завидев появление девушки, навстречу ей направилась Марья Петровна с выражением лица, хотя и сдерживаемым присутствием посторонних, однако ничего доброго не предвещающим:
— Где ты пропадаешь целый вечер? — едва они очутились вдвоем, начала она. — Ты забываешься! Место экономки при буфете и самоваре, а не в танцевальном зале. Ты злоупотребляешь нашей добротой, но теперь довольно! Если я терпела небрежность в исполнении твоих обязанностей, то подобного поведения не потерплю. Что это за прогулки ночью с молодым человеком? Порядочные девушки так себя не ведут. Чтобы завтра же ноги твоей не было в моем доме! А теперь убирайся и не смей мне больше попадаться на глаза!.. Твою работу закончит горничная и, конечно, гораздо успешнее и добросовестнее. Поняла? Ну и марш!
