Владимир Длугач - Маэстро Воробышек
— Ты мне очень нужна. Выйдем на минутку.
Бросив грустный взгляд в угол, где стоял Николай, Женя покорно пошла за подругой.
— Скажи мне, где доктор? — сразу же набросилась на нее Лена, когда они очутились в коридоре. — Почему его нет здесь?
— Мы его звали. Не знаю, почему его нет.
— Понимаешь, Женечка, я не могу здесь веселиться, когда он… Может, с ним что-нибудь случилось. Тут есть телефон? Можно позвонить?
— Ну, конечно, — успокоила ее Женя. — Пойдем покажу.
Телефон был в кабинете директора, на первом этаже. Девушки спустились вниз и пошли через спортивный зал.
Здесь тоже было многолюдно и шумно. Одни упражнялись на снарядах, другие играли в баскетбол. Подле окна, окруженные плотным кольцом болельщиков, играли в настольный теннис две пары.
— Смотри, ваш Саша Маслов, — проговорила на ходу Женя. — Царит здесь.
— После победы над ремесленниками он решил, что создан для пинг-понга, — также на ходу пояснила Лена. — А до лагеря он совсем не признавал спорта, говорил, не нужен он ему.
— Стойте, девушки, — преградил им дорогу Генка. — Олег! — крикнул он. — Вот два игрока в волейбол!
— Нет, мальчики, даже не думайте, — отстраняя его в сторону, бросила Женя. — Важное дело, мы торопимся.
Подбежали Олег и Севка.
— Во всяком случае, полчаса вы с нами поиграете, — заявил Олег.
— Олег, пропусти, — рассердилась Лена. — Говорят ему, торопимся, а он какие-то полчаса.
Олег схватил за руку Лену, Севка — Женю, но девчонки отчаянно завизжали, вырвались от них и бросились прямо к двери.
В кабинете директора, к счастью, никого не было.
— Вот телефон, — указала на письменный стол Женя. — Проси двадцать седьмой номер или просто больницу.
— До чего же золото ты, Женька. А теперь иди, я сама поговорю.
Когда Женя вернулась в зал, танцы уже прекратились и стулья снова были расставлены аккуратными рядами. Зал был заполнен. Женя остановилась в проходе, отыскивая глазами свободный стул.
Мимо нее прошла Елена Петровна.
— Ну что, наплясалась? — спросила она.
— Да, сил нет! — сказала девочка явную неправду, чтобы только не огорчать эту симпатичную женщину.
С озабоченным видом по проходу пробирался Леонид Васильевич.
— Послушайте, молодой человек, — окликнула его Елена Петровна, — что это вы от нас прячетесь?
— Ничего не прячусь, Елена Петровна. Дел много, я ведь тоже участвую в концерте.
— Что вы говорите? В качестве кого?
— Это пока секрет. Увидите сами.
На сцену поднялся Александр Иванович, и Елена Петровна с Женей поспешили занять места.
— Должен заранее сказать, — начал Александр Иванович, — что никаких речей произносить не буду. Не буду распространяться о той хорошей теплой дружбе, которая установилась между нами и нашими гостями, настолько теплой, что сегодня, в такой мороз, все они приехали к нам, даже почтенные и уважаемые наши «старики». — Он поклонился в сторону первого ряда. — Надеюсь, вы меня извините за это слово.
— Сегодня такой день, что простишь и не это, — крикнула с места Елена Петровна.
— Вот видите. И плоды этой дружбы видны во всем, даже вот в этом. — Он вытащил из кармана бумажку и поднял ее над головой. — Это, товарищи, решение правления нашего колхоза о начислении трудодней московским школьникам, работавшим на полях и фермах.
Громкие аплодисменты заглушили его последние слова. И под эти аплодисменты Александр Иванович быстро сошел с эстрады.
— Что вы, ребята, имейте совесть! — послышался из-за кулис чей-то голос, а следом, явно кем-то вытолкнутый, на сцене появился Саша Еремин.
Оказавшись под взглядами сотен глаз, он нерешительно подошел к рампе и, запинаясь, начал:
— Вот, вытолкнули меня. Хотят, чтобы я сказал о себе. Я, товарищи, всегда любил технику, ну, моторы разные, механизмы. И трактор изучил. Как приехал сюда, работал у вас на тракторе. Помните? И вот, товарищи, я заявляю, — голос его уже окреп и звучал теперь почти торжественно, — я обещаю, что закончу школу, это будет через полгода, и приеду к вам, ребята. Трактористом… Или кем меня поставят.
— Зачем одному, — послышался женский голос из глубины зала. — Давайте всем классом. Для всех найдется работа.
— Можно и всем! — с воодушевлением пообещал Саша, но тут же поправился. — Ну, всем классом, наверное, не получится, но многие, как и я, думают к вам приехать. — Он хотел говорить еще, но в это время из-за занавеса показалась чья-то рука и потянула его за рукав. — Вот, не дают мне досказать, — улыбнулся он и, сделав прощальный жест рукой, скрылся за кулисами.
У рампы появился Федя. Выждав, как подобает настоящему конферансье, пока не успокоится публика, он торжественно произнес:
— Начинаем концерт. — И крикнул кому-то за кулисы: — Давайте занавес!
Занавес раздвинулся — и перед зрителями предстал оркестр бережковских школьников в полном его составе. Поблескивали под светом ламп инструменты, лица у музыкантов были сосредоточенными.
Из боковой кулисы вышел Игорь Александрович и встал перед оркестром. Поднялся со своего места Федя и, держа в руке мандолину, объявил:
— Попурри из русских песен.
Игорь Александрович взмахнул палочкой, одновременно разметались по плечам его длинные седые волосы. Затем, после небольшой паузы, оркестр начал.
Знакомые всем с детства мелодии, широкие и привольные, веселые и грустные, захватили слушателей. Играл оркестр стройно и слаженно, подчиняясь каждому, самому, казалось бы, неуловимому движению дирижерской палочки.
— Браво! — крикнул кто-то на весь зал.
И сейчас же все начали дружно хлопать.
Старый дирижер и школьники долго раскланивались. Затем Игорь Александрович сказал:
— А теперь передаю бразды правления моему молодому коллеге.
Он вручил Феде дирижерскую палочку.
После вальса оркестр сыграл венгерский танец, потом отрывок из балета Чайковского. А потом Олег вскочил со своего места и, перекрывая восторженные возгласы и аплодисменты, заорал:
— Федя! Дай «Светит месяц»! Тряхни стариной!
Федя улыбнулся и подмигнул Олегу. И под одобрение всего зала оркестр начал свой знаменитый «Светит месяц». Но это был уже не тот «месяц», который многие месяцы терзал уши слушателей, а хорошо срепетированное музыкальное произведение.
Вместе со всеми, не жалея ладоней, хлопал Виктор. В эту сыгранность оркестра он, его первый руководитель и дирижер, вложил немало труда и нервов, и ему, как никому другому, сейчас особенно было радостно. Потом он вспомнил — скоро предстояло выступать ему самому, надо было успокоиться, сосредоточиться. И он, не дождавшись, когда кончит играть оркестр, ушел в отведенную для артистов комнату.
Здесь никого не было. Несколько канцелярских столов, поставленных один на другой, были отодвинуты к стене. У окна стояла одинокая табуретка, Виктор сел на нее.
Ведь это первое его выступление после. После чего? Он сам не знал, как точно назвать то, что с ним было прошлой зимой, весной. Болезнь? Да, конечно, болезнь. Упадок сил, сначала физических, а потом и моральных. А сейчас как? Назвать себя Геркулесом он, конечно, еще не может, но он уже может долго играть, без напряжения исполнять трудные вещи. И самочувствие совсем другое, а главное, появилась какая-то в полном смысле слова жажда к работе. И вот сегодня он должен выступать.
Виктор прошелся по комнате. Даже сердце билось учащенно, так он волновался.
Скрипнула дверь. Он обернулся — на пороге стояли мать и Анюта.
— Мы тебе не помешаем, Витенька? — робко спросила Александра Николаевна.
— Мама не знала, как тебя найти, Витя, — словно оправдываясь, объяснила свой приход Анюта. — Я вот проводила ее… Я вам больше не нужна, тетя Шура?
— Куда ты удираешь? — удержала ее за руку Александра Николаевна. — Мы здесь долго не будем.
— Мама, ты, конечно, пришла меня успокаивать, — попытался улыбнуться Виктор. — Так имей в виду, что я совершенно спокоен. Даже удивляюсь себе, совсем не волнуюсь.
— А волноваться, собственно, и нечего. Ты теперь у меня совсем молодец, — не очень-то веря в спокойствие сына, сказала мать.
В комнату вошли Леонид Васильевич и Николай.
— Решили зайти к тебе. Как самочувствие? На уровне? — преувеличенно бодрым тоном спросил Николай и похлопал друга по плечу.
— Еще как! — в тон ему ответил Виктор.
— А я, собственно, вот за чем, — пояснил Леонид Васильевич. — Зинаида Федоровна просила. Она, сам знаешь, не смогла приехать. Очень жалеет, хотела тебя послушать, ну и просила, чтобы ты не волновался.
— Да он совсем не волнуется, Леонид Васильевич, — смеясь, ответила за Виктора Анюта. — На уровне он.
Из зала доносились звуки баяна, под которые два сильных женских голоса жаловались друг другу на неразделенную любовь. Потом послышались аплодисменты и под их шум дверь распахнулась и в комнату вбежали Олег и Генка.
