Ганна Ожоговская - Чудо-юдо, Агнешка и апельсин
— Ну что ты заладила одно и то же? — не выдерживает Михал. — Я же сказал. Нормально, и точка!
— Ты стал у меня совсем столичный житель! — замечает мать, окидывая его изучающим взглядом.
— А что я, хуже других? Старый мой костюм давно вышел из моды. Адью-мусью! А этот мне больше идет, правда? Я думал, это ты деньги присылала… вот и купил. Но я все дяде отдам, не беспокойся… Железно!
Мама еще что-то говорит, но поезд уже тронулся. Михал бежит за вагоном и кричит:
— Не забудь: двести злотых — только для тебя! Только! Смотри не вздумай тратить на что-нибудь другое…
Мама, наверно, уже не слышит его, но внезапный блеск ожесточения в его глазах, взмах крепко сжатых кулаков лучше всяких слов говорят ей: это все тот же, прежний Михал, — порывистый, угловатый, резкий, но, как и прежде, любящий ее, готовый встать на ее защиту, не дать никому в обиду, позаботиться, чтобы она, думая о других, не забывала и о себе.
Глава XVIII
Агнешка демонстрировала соседям свой тщательно убранный и старательно выкрашенный балкон с цветами в маленьких горшочках.
— Красиво… хотя краска, наверно, долго не продержится. Впрочем, все равно скоро переезжать, — выразила свое мнение пани Анеля.
— Анютины глазки подобраны со вкусом, — похвалил пан Шафранец. — Когда разрастутся, в каждом горшочке будет цветник.
— В горшочке! Много ли в этом горшочке может вырасти? — не удержалась пани Леонтина. — До войны у нас здесь были целые ящики. Садовник менял землю. Не балкон был, а целая клумба! Все прохожие заглядывались. Помнишь, Франек, как ты любил в жаркие дни посидеть здесь в тенечке? А теперь…
— Теперь пану Франтишеку полезнее посидеть на солнышке, — торопливо прервала ее медсестра. — Ах, девочка моя, сколько же тебе пришлось натаскать сюда земли!..
— Мне Михал помог!
— Неужели Михал? — удивляется пани Леонтина. — Наверно, не бесплатно?
— Бесплатно.
— Знаем мы его, сами не раз слышали, что задаром только дураки работают, — вставляет пани Анеля.
— Это он только так говорит, — защищает приятеля Агнешка, — а на самом деле он совсем не такой!..
— Да, в последнее время он, кажется, действительно стал серьезнее, — замечает мать Витека. — Но ты, Агнеся, и правда молодец: всюду у тебя чистота и порядок. Я-то знаю, каких трудов это стоит!
В переулке, у ворот, показался почтальон и замахал конвертом.
— Пани Шафранец, вам письмо!
Старики поспешили в переднюю.
Вышла и Петровская. На балконе остались только медсестра и Агнешка.
— Посидите у меня, пожалуйста, минуточку, — приглашает Агнешка.
— Ну, разве что минуточку. — Пани Анеля, невзирая на свою полноту, проворно усаживается на подставленную табуретку. — Вечно я строю планы: будет свободный день — и то сделаю, и это, и никогда ничего не успеваю… Кстати, ты не знаешь, отчего это мать Михала так быстро уехала?
— Торопилась. Ей надо было успеть к вечерней смене на завод.
— И охота была ей мчаться сюда, как на пожар! Хотя, конечно… мать. А что Михал говорил?
— Ничего. Он вообще после того случая с письмом и посылкой как-то присмирел.
— Петровская видела, что ты помогала ему готовить завтрак для матери.
— Немножко. Ему хотелось, чтобы все было готово, когда мать проснется.
— Мне нравится, что он заботится о матери. И правда, он немного утих. Это и Петровская заметила. Но ненадолго его хватит, вот увидишь.
— А мне кажется, он переменился.
— Голубка моя, всем бы этого хотелось. Смотришь, у нас стало бы немного поспокойнее. Я готова ему простить даже то, что он Пимпуса не терпит, а ведь собачка никому не причиняет зла.
— Михал? Не терпит Пимпуса?
— Конечно! Помнишь, он сказал, что такая собака только на сало и годится. И потерялся Пимпус, я уверена, не без помощи Михала, все из-за того, что он на меня злился. Души надо не иметь, чтобы вымещать зло на беззащитном создании!
— Нет, нет! — горячо возразила Агнешка. — Он же сам его нашел и на руках домой принес. Он не велел об этом говорить, но…
— Бедный песик, совсем исхудал… На себя стал не похож! — опять расчувствовалась медсестра.
— А вчера я видела, как Михал подсовывал ему под дверь кусок колбасы и говорил всякие ласковые слова, а чуть заметил меня — его будто ветром сдуло, — продолжала Агнешка.
— Неужели? — изумляется медсестра. — Неужели? — повторяет она и глубоко задумывается. — Да-а-а, может быть, он и не такой плохой…
Витек и Михал едут на автобусе в Мокотув.
Михал замышлял осуществить эту поездку на другой конец Варшавы втроем. К сожалению, Агнешка не смогла: она обещала навестить днем подругу.
Никакого благовидного предлога, чтобы отложить поездку на другой день, Михал придумать не смог, а сказать прямо, что без Агнешки ему ехать не хочется, постеснялся.
Они оказались на одной из тихих зеленых улиц Мокотува, по обеим сторонам которой тянулись палисадники, а за проволочными изгородями и цветниками стояли небольшие домики и отдельные коттеджи.
— Красиво здесь, — вертел головой Витек. — А куда мы идем?
— Увидишь.
Они остановились возле густо заросшей кустами проволочной изгороди. Михал, видимо, бывал уже здесь прежде, потому что сразу нашел место, откуда в просветы между ветвями просматривался небольшой, старательно ухоженный садик.
— Видишь дерево напротив? Это ива. Называется «плакучая», потому как у нее ветки вниз свисают. Эту, видать, специально выращивали — разрослась, как шатер. Под ней лавочки. А вон и кресло стоит; наверно, из дома вынесли, раньше его тут не было.
— Ты уже был здесь? — поинтересовался Витек и добавил с иронией: — Опять какая-нибудь тетя?
— Угадал, только не тетя, а дядя, и не мой, а Збышека, и не здесь, а там, в самом конце улицы. Мы ходили туда, и Збышек по дороге показал нам это место. Тут и правда есть на что поглазеть. Вон там, слева, у самого дома, — видишь? — пруд как настоящий, в нем даже водоросли и камыши растут.
Витек вытягивает шею, стараясь рассмотреть все эти чудеса.
— Теперь пойдем к калитке. Оттуда лучше видно. Домик — как грибок. Пройдешь мимо и не заметишь. А под дверью всегда собака сидит. Вон она, видишь? Наверно, дряхлая от старости — даже хвостом не шевелит. Збышек и звал ее, и дразнил, а она и ухом не ведет, не тявкнула ни разу. Чудной пес, правда? На медведя похож. Погоди-ка… тут у калитки рос куст можжевельника… Эх, сожгли!.. Жалко. Был такой зеленый, красивый. Зря сожгли, зря!
— Действительно, зря! — раздался вдруг голос за спиной у ребят. — А кто это сделал?
Оба сразу повернулись и увидели милиционера в каске с ремнем под подбородком. Витек испугался: а вдруг заглядывать в сад нельзя? Хотя ничего плохого они не сделали. Михал спросил:
— Вы это нам говорите?
— Вам, вам. Спрашиваю, не знаете ли вы, кому это пришла в голову идея сжечь куст?
— Откуда мы знаем? — пожал плечами Михал. — Вы у хозяев спросите, — кивнул он головой на дом, — мы здесь не живем.
— А где вы живете?
— Далеко! — ответил Михал развязно, что, видимо, не понравилось милиционеру, потому что он повторил на этот раз уже резче:
— Где вы живете, я, кажется, ясно вас спрашиваю!
«Что это Михал, совсем спятил? Нашел с кем пререкаться — с милиционером!!!» — мгновенно пронеслось в голове у Витека, и он решил спасать положение:
— Извините, мы живем на Повисле, улица Болесть, двадцать четыре.
— Оба — в одном доме?
— Да, даже в одной квартире. В нашем доме вообще только одна квартира. Я живу с родителями, а он — с дядей.
— А здесь вы зачем?
— А что, по этой улице ходить нельзя? — продолжал хорохориться Михал. — Что-то такой надписи я здесь не видел.
— Михал, кончай! — попытался утихомирить приятеля Витек. — Мы пришли посмотреть собаку и сад. Вот он, — указал Витек на Михала, — здесь уже был и видел, а я нет…
— В субботу вы были здесь?
— Нет, — решительно ответил Михал.
— Точно? — переспросил милиционер и надавил кнопку звонка на калитке.
Дверь дома отворилась. В ней показалась старушка, по самые глаза укутанная платком, и подошла к калитке. Михал, увидев ее, изменился в лице и повернулся, будто бы собираясь бежать. Однако у милиционера реакция была быстрее. Одну руку он тяжело опустил на плечо Витека, а другой придержал Михала.
— Спокойно, граждане. Без глупостей. Сейчас дело выяснится. Скажите, бабушка, вы узнаете этих ребят?
Старушка сдвинула со лба платок, чтобы не мешал, и стала пристально рассматривать Витека и Михала.
— Кто их разберет… — неуверенно проговорила она, слегка шамкая беззубым ртом. — Этого, поменьше, я вроде бы не видела. Все они были, кажись, постарше. Вот навроде как этот, второй. А его, сдается, я приметила из-за занавески. Они собаку дразнили, кидались в нее песком. Собака у нас, пан милиционер, умная — она даже не тявкнула, встала да и отошла в сторону, а я открыла дверь и стала их срамить: некрасиво, мол, так делать. Но они, пан милиционер, такие безобразники… Даже не извинились. А один, здоровый такой, вроде этого, сунул в рот пальцы и свистнул на всю улицу. Только не могу точно сказать, этот или другой какой… Глаза у меня плохо видят, — вздохнула старушка, — не то что в молодые годы.
