Николай Омельченко - Повести
— Эх, не догадалась нам тетенька еще и щепотку чая дать для заварки…
— Ишь, чего захотел… — хмыкнул Генка. — Может, тебе и по кусочку тортика?
— Тортика-то ни к чему, а вот по сухарику бы… не мешало.
— Сказал бы мне, я бы попросил у нее, — произнес Генка.
— Что с того…
— Думаешь, не дала бы?
— Я о другом, я о том, что после драки кулаками не машут.
Генка налил в консервную банку кипятку, положил в нее целых три ложки варенья и понес Зойке.
— Пей, — сказал он. — Малиновое варенье — самое лучшее лекарство от простуды.
— А мне такое лекарство больше всего и нравится, — ответила, поднимаясь, Зойка.
Банка была горячей, Зойка поставила ее к себе на колени, наклонилась, отхлебывала из нее и затем, закидывая голову, глотала, как курица.
Потом ей еще налили и снова положили целых три ложки малинового, оказалось, что эти шесть ложек и составили целых полбанки варенья.
И тут Генка понял, что был не прав, говоря той женщине о слишком большом Зойкином пристрастии к варенью. Больше она не захотела, взмолилась.
— Ой, уже в животе печет, больше не могу. — Она держалась одной рукой за живот, а другой вытирала мокрый лоб.
Наташа тут же уложила ее и снова накрыла матрацом.
— Теперь, Зойка, спать!
— Ой, какой тяжелый матрац, ой, мне жарко!.. — хныкала Зойка.
— Зато выздоровеешь.
Но как больной ни было жарко, как она ни ворочалась, пытаясь хоть немножко сдвинуть с себя матрац, все же скоро заснула. А когда все убедились в этом, выключили в комнате свет, уселись на кухне за столом и стали чаевничать. Варенье делил Борька, накладывая каждому в банку, и один раз даже не выдержал и облизал ложку. Согревшись и не меньше Зойки вспотев, они сидели, отдуваясь, с раскрасневшимися лицами, сонно и осоловело глядя на пустую банку, в которой только что было варенье.
Возможно, они уснули бы, сидя за столом, но Роман, вспомнив, что он капитан, приказал:
— А теперь всем спать!
И они легли. Наташа с Зойкой, Генка и Борис на кровати напротив, а Роман на скамейке в кухне. Легли и мгновенно заснули.
14. Утром
Первым из домика вышел Борис. Он всегда просыпался раньше других и говорил, что и это передалось ему от дедушки.
Потягиваясь и щурясь на всходившее, казалось, совсем близко, на краю острова, между деревьями, солнце, он смотрел и не узнавал ничего вокруг. Деревья, кусты, трава — все сияло ярко лучащимся светом; каждая капля, повисшая на ветке, листочке, травинках, вобрала в себя по целому огромному солнцу. И полоска реки, видневшаяся отсюда, сверкала, как начищенная, и небо переливалось голубым поблескивающим шелком, а воздух был таким чистым, осязаемо свежим, что Борис вдруг чихнул, а затем начал часто и глубоко зевать. Зевал и никак не мог остановиться, зевал до боли в челюстях. Звонко, казалось, на весь мир, тинькали синицы, их тут собралось великое множество, со всех уголков земли, наверное, послетались сюда, чтобы полюбоваться таким прекрасным утром.
За шиворот заполз приятный холодок. Перестав, наконец, зевать, Борис вновь сладко потянулся, поежился и пошел по слегка поскрипывающей росной траве к реке, удивленно поглядывая на все вокруг, так изменившееся после долгой, темной, дождливой ночи.
На том берегу притаились у кустов молчаливые рыболовы, они почти не двигались, лишь иногда перезабрасывали удочки да как бы испуганно поднимали головы, когда посреди реки, далеко от них, вскидывалась, хлестко плеснув по воде, крупная рыба. Вода в реке была такой тихой и гладкой, что от всплеска рыбы до самого берега катились волночки, и от них едва слышно шелестела прибрежная осока.
Но вот волночки покатились покрупнее и как-то не от середины к берегу, а по диагонали реки. Осока закачалась сильнее, и Борис увидел выплывшую из-за поворота реки лодку. В ней было двое — один постарше, парень лет шестнадцати, — на веслах, а второй, видимо, однолеток Бориса, белоголовый, давно не стриженый, чем-то внешне похожий на Генку, сидел на корме.
Лодка резко повернула в сторону острова и пошла к той самой косе, где вечером ребята ловили рыбу.
Сзади послышался шорох кустов, Борис обернулся, к нему подходили Роман и Генка.
— Не за нами ли эта посудинка? — спросил, поеживаясь от утренней прохлады, Генка.
— Вряд ли, но можем попросить, чтобы перевезли, — сказал Роман, — Зойка же больна, она вплавь не может. — Роман помолчал, покосившись на ребят, и выдавил со вздохом: — Да и у меня что-то горло немного… Никогда не болело, а тут…
— Как же так, — хитровато усмехнулся Генка, — плавали через реку и мокли под дождем мы, а горло болит у тебя…
— Я тоже мок, — мрачно сказал Роман и сердито посмотрел на Генку.
— Да будет вам, хоть утром не ссорьтесь, — примиряюще произнес Борис, — такое утро чудесное…
— Ты, может, еще и стихи сочинять начнешь? — покривившись, спросил Генка. — Я помню чудное мгновенье!
В это время лодка пристала к косе.
— Пошли, ребята, — сказал Роман и двинулся вдоль берега.
Ребята молча последовали за ним.
Когда они подошли к косе, половина лодки уже была вытащена на песок, чтобы ее не смыло течением, а те двое возились с чем-то у обрыва.
— Да они же браконьеры!.. — всхлипнув, разразился своим смехом Генка.
Теперь уже и Роман и Борис рассмотрели то, что делали эти двое. Они вытряхивали из сети в ведро рыбу. Заслышав шаги, настороженно обернулись. Старший, круглолицый и, видимо, очень сильный парень, — под расстегнутой нейлоновой курткой угадывались широкие плечи и выпуклая грудь, — неприветливо оглядел ребят, вскинул на плечо мокрую сеть с застрявшими в ней водорослями, взял ведро, пошел к лодке, бросил в нее сеть, поставил ведро и, закурив, молча смотрел то на воду, то на ребят.
И тут они заметили, что кисть руки у него перевязана. А когда ребята увидели в лодке бредень с двумя держаками из березки, даже переглянулись, поняв, кто срубил деревца и чья это кровь была на листьях папоротника.
Младший подошел к ним и спросил:
— Ну, что уставились, что надо?
— Лодку, — почти таинственно прошептал Генка.
Паренек вынул что-то из кармана и, слегка размахнувшись, ударил им о ствол дерева. Раздался уже знакомый ребятам выстрел, запахло серой.
— Так вот оно что… — усмехнулся Роман, всматриваясь в то, что держал в руках паренек. Это был обычный ключ от замка с гвоздем и веревочкой. В ствол ключа набивалась сера от спичек, потом засовывался в него гвоздь, и, когда им ударяли о что-нибудь твердое, спичечная сера взрывалась. — Детские игрушки, мы уже вышли из этого возраста, — продолжал снисходительно усмехаться Роман. — Этим нас не напугаешь.
— Откуда такие храбрые? Как сюда попали?
— Мы из города, — сказал Роман.
— Тоже мне ответ… все из города. Я спрашиваю, как пода без лодки попали?
— На лодке, а лодка развалилась.
Паренек поглядел на Романа, усмехнулся.
— Как это развалилась?
— Очень просто, развалилась и все, — ответил Борис.
— А зачем вы сюда прибыли?
— Просто так, путешествуем, — сказал Генка.
— Ну, так путешествуйте дальше, — угрожающе выдавил белоголовый.
— А зачем же так невежливо? — усмехнулся Роман.
— А что, может, научишь по-другому?
— Мог бы и научить, — спокойно и со своей обычной серьезностью сказал Роман. — Да ссориться нам не к чему…
— Вот еще что, ты, может, командовать вздумаешь, то мигом искупаю…
— Не искупаешь, он боксер, да и мы кое-что умеем, — кривляясь, выступил вперед Генка.
— Смотри, как бы махалки вам не обламали. Витек, ты слыхал? — все же отступив немного назад, обратился белоголовый к старшему.
— Да хватит тебе с ними, — брезгливо, ломающимся баском ответил старший. — Пошли дальше.
— Погодите, — сказал Борис и подошел к лодке. — У нас девчонка заболела, понимаете, очень заболела… Мы и так переплывем, а она не сможет.
Зойка, словно чувствуя, что ребята говорят о ней, появилась вдруг из-за кустов. Ее торопливо догоняла Наташа.
— Так кто из них больная? — спросил Витек.
— Вот она, — взяв Зойку за руку, сказала Наташа.
Зойка улыбнулась, она вовсе не была похожа на больную.
— Вот эта, толстая? — усмехнулся белоголовый. — Да ее и обухом не перешибешь.
— Ну ты, потише, — бросил ему Генка.
— Не надо, ребята, их просить, не надо перед ними унижаться, — сказала Зойка. — Я себя уже хорошо чувствую…
— Зойка врет, — почти выкрикнула Наташа. — У нее еще температура.
— Одну ее перевезите, — просяще повторил Борис, обращаясь к старшему.
— Да ладно уж, можем и всех, — вдруг согласился Витек. — По полтиннику с носа. Идет?
— У нас нет таких денег, — сказал Роман, — у нас только на автобус.
