Эдуард Успенский - Повести и рассказы для взрослых детей
Он еще минуту говорил о других делах Циркконцерта. Видно, он был все-таки хороший профсоюзный работник. Дай Бог ему хорошего профсоюзного здоровья, профсоюзной бодрости и настоящего широкого профсоюзного счастья!
И вдруг новая неожиданность. Дмитриев приехал. Он какой-то такой большой и номенклатурный, что ему сразу предоставляют слово, приглашают в президиум, даже толком не узнав, кто он.
И в этот раз он как только вошел, сразу направился к микрофону.
– Я – главный инженер той организации, весьма уважаемой, откуда к вам пришел Бултых. Вот о чем я подумал – а возьму ли я его к себе в производство обратно, если попросится. И так решил – не возьму. Очень уж он неудобен. И много с ним скандалов связано. До сих пор про него на заводе легенды ходят… Но то, что он для дела полезен, – это безусловно. То, что он враг косности и лицемерия, – любому ясно. И что он человек порядочный, могу засвидетельствовать. Вопросы есть? Не было.
– Ну что же! – сказал Мосалов. – Остается нам Бултыха выслушать. Ваше последнее слово.
Я дал Топилину знак крутить лебедку. И медленно-медленно пошел к входной двери. Есть у меня что сказать. По крайней мере, сам я понял многое.
Главное, я понял, что все люди на земле делятся на граждан и холуев, рабов. Причем раб-холуй может занимать любой пост, быть начальником, а все равно оставаться рабом. И что он сеет вокруг себя? Рабство и холуйство. Но из барина он мгновенно превращается в холуя при появлении более сильной личности.
А граждане всегда граждане. И любая борьба в человечестве – это борьба граждан с холуями. И наша задача – увеличивать количество граждан, вытравлять из людей холуйство.
И только тогда, когда все люди станут гражданами (может быть, через тысячу лет), можно будет сесть и серьезно задуматься – а для чего жизнь дана человечеству? Зачем мы, люди, на Земле живем?!
Вышло смешно.
Ненатянутый трос лежал на сцене. Он стал натягиваться и попал под стул нижнего гимнаста. Того самого, который требовал стабильности в жизни цирка. Еще секунда, и он поехал бы на стуле вниз навстречу мне. Его поймал Мосалов.
По натянутому тросу я отправился в свой путь наверх. Когда я шел над Кичаловой, я сделал вид, что вот-вот на нее свалюсь.
– Уважаемые товарищи! Безусловно, Афанасий Сергеевич уважаемый человек. Он – заслуженный деятель искусств и имеет правительственные награды. Более того, он прошел войну. Но я тоже человек уважаемый и профессиональный. Хотя я и не начальник, а клоун. И даже, как мне кажется, шут! Вот справка из циркового училища о моем профессиональном уровне. Вот благодарности и газетные заметки, посвященные моей деятельности в цирке.
(Эти бумаги я передавал в президиум.)
– Но, даже если бы я не был столь знаменитой личностью, к моим словам и моему письму стоило бы прислушаться. У них, у проклятых капиталистов, опасно быть косным. У них конкуренция. А что у нас двигатель прогресса?
– План, – сказал Дмитриев.
– В таком случае, что является двигателем сверхпланового прогресса? Или хозяйства непланового, как у Тихомирова?
(Я лег на проволоке.)
– Наша сознательность, наша совесть. Нападая на Тихомирова, я что, свое материальное положение улучшаю? Занять его место хочу? Свести с ним счеты? Конечно, могут быть и такие предположения. А почему бы просто, по-крестьянски не поверить мне и не понять, что Тихомиров для Циркконцерта вреден. По крайней мере, на этом посту. Вот папка номеров, им отвергнутых и принятых другими организациями. Я не буду скрывать, я готовился к суду. И желающие могут с ней ознакомиться. А вот справка о том, что из-за отсутствия «разговорников» в бригадах их мобильность и доходы от них упали. А это не только доходы. Это главные для нас далекие маленькие площадки, где артистов по году не бывает. И где появление цирка для ребят подарок ко дню рождения. Так что это уже вред не только Циркконцерту, а маленьким гражданам нашей необъятной родины. А я себя считаю их послом, защитником их интересов в стране взрослых. Дружественной стране. Вопросы есть?
Вопросов не было.
Я сел на проволоку, как на перила, и мгновенно съехал вниз.
– Шут гороховый! – сказала мне внизу бабушка.
Суд удалился на совещание.
1974 г.
РАССКАЗЫ
МНЕМОТЕХНИКА
Мы с папой сидели на диване, и он объяснял мне, почему я плохо учусь.
– Все дело в том, Сережа, что ты мнемотехники не знаешь.
– А что такое мнемотехника?
– Это способы запоминания разные. Вот, например, река есть в Испании, Гвадалквивир называется. Ни за что не запомнишь. А ты и не запоминай Гвадалквивир, ты запомни: глотал кефир. Или вот так: в городе Караганда добывается руда. Ты меня ночью разбуди – я тебе и руду, и Караганду вспомню. А почему? Потому что в рифму.
– А как быть, папа, если рифмы нет?
– Очень просто. Ты все слова, которые запомнить надо, в историю свяжи. Вот назови мне десять первых попавшихся слов. И увидишь.
Я посмотрел вокруг и стал называть:
– Диван, шкаф, телевизор, цветы, пианино. – Потом посмотрел в окно. – Автобус, собака, милиционер, старушка, площадь…
– Ну, ладно, – сказал папа. – Попробуем сочинить историю. «Собака купила телевизор и села в автобус. Автобус наехал на шкаф. В шкафу сидела старушка и поливала цветы. А милиционер в это время сидел на диване на площади и играл на пианино».
– Ну, чтобы старушка сидела в шкафу и поливала цветы, – говорю, – это еще туда-сюда. А чтобы милиционер на площади на пианино играл, такого в жизни не бывает.
– В мнемотехнике все бывает, – говорит папа. – Может, он к празднику готовился. Ко Дню милиции. Полонез Огинского разучивал. В общем, мы, Сережка, теперь с тобой по-другому заживем. Ты сразу отличником станешь. А я все адреса, все телефоны, все цифры в голове буду держать. Вот на работе удивляться начнут.
И тут мама вошла.
– Вот что, друзья, сходите-ка в аптеку и в магазин. Купить надо кое-что. Я вам список приготовила.
– Не надо нам список, – говорит папа. – Мы и так все запомним.
– Забудете, – говорит мама.
– Да? – говорит папа. – А мнемотехника на что?
Мама спорить не стала.
– Запоминайте, пожалуйста. Только, если чего не купите, еще раз побежите. Значит, сначала в аптеку. Возьмите там горчичники и папаверин.
– Папаверин. Папа Верил. Верин папа. У нас есть соседка девочка Вера, а у нее есть папа. Вот его и надо купить. Очень просто запоминается, – говорит мой папа.
– А с горчичниками хуже.
– Ладно, папа, – говорю я. – Я тебе горчичники просто так запомню, без мнемотехники.
– Потом хлеба возьмите в булочной, половину буханки и целый батон.
Папа глаза закатил и говорит:
– Половина буханки и целый батон. Половина кухарки села на бетон. Кухарка – это повар по-старинному.
– А в гастрономе, – продолжала мама, – возьмите колбасы, пачку маргарина и триста граммов подсолнечного масла.
– Гори, гори, масло, чтобы не погасло, – запоминает папа. – Нужно нам триста грамм. Запомнили. А вот маргарин не запоминается.
– Пачка маргарина вкуснее гуталина, – говорит мама.
– Эх, ты, – засмеялся папа, – только запутываешь меня. Вот куплю тебе гуталина, будешь на нем картошку жарить. Не так надо. Надо, чтобы смысл был.
Тут я не выдержал:
– Вот мы купим маргарин, чтоб поджарить колбасин.
– Это уже лучше, – согласился папа. – Больше ничего не надо?
– Хватит с вас, – сказала мама и дала нам сумку и деньги.
И мы пошли. Когда мы пришли в аптеку, папа встал в очередь за горчичниками, а меня послал покупать Вериного папу.
– Иди и возьми пачку андрюшина.
– Почему андрюшина?
– Как почему? Вериного папу зовут Андрей. Значит, нам нужен андрюшин.
Я прибегаю через минуту и говорю:
– Нет у них никакого андрюшина. Может, его по-другому зовут? Может, нам степанид нужен или петрациклин.
– Не нужен нам петрациклин. Нам Верин папа нужен.
И тут папа вспомнил:
– Фамилия ведь у него Васильев. Значит, нам василин нужен.
Купили мы василин, вазелин то есть, от головной боли и в булочную пошли.
– Что нам здесь покупать? – спрашивает папа.
– Повара, который бетон съел.
– Зачем?
– Не знаю, папа, зачем. А давай мы просто хлеба купим, как всегда. Половину буханки и батон.
И тут папа про кухарку вспомнил, которая на бетон села.
– Странно, – говорит он, – я кухарку придумал, чтобы буханку не забыть, а у меня наоборот вышло. Мне буханка про кухарку напомнила.
Потом мы в гастрономе маргарин и колбасин купили. Они легко запомнились.
– Что нам еще нужно? – спрашивает папа.
– Гори, гори ясно, чтобы не погасло, – отвечаю.
– Лампочки электрические, – говорит папа. – Или спички. А может быть, керосин. Его ведь тоже в лампы наливают, чтобы горел.
– Может быть, – говорю я. – Только для керосина бутылка нужна.
Посмотрели мы в сумку – есть бутылка.
– Все правильно, – говорит папа. – Помнишь, мы еще реку запоминали в Испании, глотай факир называется. А что факиры глотают? Шпаги или керосин, чтобы огонь изо рта шел.
