Эдуард Успенский - Повести и рассказы для взрослых детей
– А если фактов нет, – встала Кичалова, – мы тоже должны принять меры, чтобы это не повторялось. В дальнейшем.
– Безусловно. Это уже деловой подход. А то, что Тихомиров – хороший человек, а Бултых – плохой, в данном случае значения не имеет.
– Может быть. Только все равно это странно, – вмешалась опять Марина Викторовна. – Один человек оскорбил другого, почти что ударил – назвал перестраховщиком. А мы, вместо того чтобы одернуть его, поставить на место, начинаем рассуждать, а вдруг он прав? А вдруг он правильно оскорбил?
– Но он же не назвал его дураком! – взорвался Мосалов. – Он говорил о профессиональной непригодности!
Пауза. Мосалов успокоился:
– Может, он не прав. Но он же не личные счеты сводит.
– Хорош у нас председатель! – съязвила Кичалова. – Объективный!
– Не надо передергивать, Марина Викторовна. Факты давайте.
– Хорошо. Только прежде, чем вашего Бултыха слушать, давайте с другими поговорим. С эстрадными авторами. Они лучше знают, как Тихомиров к ним относится.
– Что значит «вашего Бултыха»?
– Вы же его защищаете!
– Я справедливость защищаю. Вы все в эмоциональный ряд переводите – кто хороший, а кто плохой. А мне на это наплевать. И самый лучший может быть виноватым.
Он это довольно зло все сказал, и Кичалова замолкла. Дальше стали выступать авторы – Дядьев, Ред и Калошин.
Прекрасный портрет отца и благодетеля нарисовали они. Лучше Афанасия Сергеевича на свете никого нет и никогда не было. И вряд ли когда-нибудь еще появится такой человек. И темы он подсказывает, и ходы, и приемы предлагает. Ночью и днем готов сидеть над репертуаром с детьми-писателями. И зашаталось мое дело, западало. И загрустили мои сторонники. А сторонники Афанасия Сергеевича обрадовались.
Дошло дело до Носача Сергея Николаевича. Автора, которого я пригласил. Мосалов спрашивает:
– Какие у вас отношения с Тихомировым?
– Обыкновенные. Я пишу, он приобретает.
– Для кого?
– Для актеров разных. Куплетистов.
– Есть у вас к нему претензии?
– Какие?
– Бывает так, что он что-то не пропускает?
– Бывает. Очень часто.
– Можете привести пример?
– Могу. Сколько хочешь.
Он стал исполнять куплеты и частушки. В другой аудитории это было бы дико. Но здесь собрались профессионалы, и все звучало вполне нормально. Так же, как у нас в цехе разбор причин сгорания потенциометров.
– Вот куплеты для Дальнего Востока:
Я хотел от вас, не скрою,Привезти ведро с икрою.А у вас самих на рынкеРубль стоят две икринки.
Тихомиров сказал тогда, что не стоит привлекать к этому внимания. Количество икры все равно не возрастет, а людей это раздражает. Или вот, он тоже не пропустил:
Один вопрос я, помню, много лет вынашивал:Куда девались раки, щуки, караси?Об этом нашу рыбную промышленность не спрашивай,Об этом лучше ты большую химию спроси.
Он тоже заявил – пой не пой, рыбы больше не станет. А большая химия на щите. Ни к чему это.
– Спасибо, – сказал Северьянцев. – Если вы не совсем прояснили картину, то достаточно ее дополнили.
– Да, – сказал Мосалов. – Я бы тоже такое не пропустил. (Пауза.) Есть еще желающие дополнить картину?
И вдруг, как гром среди ясного неба:
– Есть!
Батюшки! Это же Великий Юморист.
– Разрешите мне сказать. Я вижу, дело у вас более чем сложное. И, по-моему, решения вы не найдете. Потому что у вас и Бултых прав, и Тихомиров не виноват.
– Так не может быть! – воскликнул Северьянцев.
– Может. В чем прав Бултых? В том, что Тихомиров действительно мешает, а может, даже вредит Циркконцерту. Я, например, и многие другие перестали писать вам из-за него. Дядьев, Ред и Калошин его хвалят. А что остается делать? Они умеют писать только для цирка. У них нет другой профессии. Выиграй Тихомиров дело – им конец, если они против него выступали. Проиграй Тихомиров – опять же они молодцы, за слабого заступились. Никто их не осудит. И новый репертуарный начальник тоже. А от начальника все зависит. Тихомиров и заказы делает, и цены за номера и целые программы назначает. И сто раз надо подумать, прежде чем с ним поссориться. Так что Бултых на очень большой риск идет. А номера Тихомиров действительно губит. И самые лучшие. Есть у него такой лозунг для сотрудников, полусекретный: «А что нам будет, если мы этот номер не пропустим?» Ничего ему не будет. Хоть трижды Шекспиру от эстрады откажи. Он просто не может быть в чем-то виноват. Он никаких постановлений, законов, пунктов, условий договора – ничего не нарушает. И, как ни странно, разговор можно только так, по деревенским понятиям вести: хороший он или плохой. Но не Марина Викторовна должна это делать. Она его подчиненная. Она сама так живет.
– Простите, – смешался Северьянцев. – Мы так никогда не выберемся. У вас что-нибудь отклоняли?
– Сказку мою про ремонт музея знаете?
– Знаем. Есть такой мультфильм.
– Так вот, здесь ее отклонили. Не надо привлекать внимание к плохой одежде. Мол, скажут: «Братскую ГЭС строите, а одежды хорошей нет». В другой сказке у меня три брата действуют. Первый варил сталь, второй запускал спутники, а третий получал по тридцать три поросенка от одной свиноматки. – Он прочитал актерским голосом: – «А одевались братья по-разному: один во все заграничное, другой во все иностранное, а третий – во все наше – из Польской Народной Республики». Мне было сказано: «В русских народных сказках третий брат всегда дурак. Значит, вы намекаете, что у нас дураки занимаются сельским хозяйством». Я намекаю, эти скажут, эти о нас подумают, нас не поймут… Сколько интермедий пропало! Вы заметили, что сейчас в наших концертах в основном певцы работают, гимнасты, фокусники, дрессировщики, а не клоуны, куплетисты, то есть «разговорники». Да нет их, «разговорников»! Так вот это его заслуга!
На этих словах Кичалова встала и поклонилась Юмористу:
– Спасибо, товарищ Дзюровский, не ожидала.
– Пожалуйста, товарищ Марина Викторовна, сам не ожидал.
Спасибо Юмористу. Действительно, спасибо! Каждый четверг буду к нему ездить в футбол играть, чтобы он дольше прожил. Фиг у меня этот толстый профессор хоть один гол забьет. И этот Черный Ящик тоже!
Только после выступления Дзюровского я понял, какую большую ошибку совершили Тихомиров и его компания с судом. Если бы они провели общее собрание коллектива, они бы заклеймили меня, осудили и вынесли порицание. И все.
Суд же давал им возможность меня убрать из Циркконцерта. По решению суда они могли обратиться к администрации с предложением меня уволить, сократить, перевести в осблугу. (Чего собрание сделать бы не могло.)
Но они не учли, что суд – это большая гласность. И что суд может отвергнуть иск.
Суд может просто на месяц затянуть вынесение решения. И тогда Тихомиров остается в глазах всех висеть кандидатом на заведование хозпредметами или пожарной безопасностью.
Суд – это обострение ситуации, доведение ее до взрыва. А значит, опять хождение по лезвию.
Дальше председатель профкома выступил. Товарищ Добронравов Т. П. Бывший нижний гимнаст.
– Мы в профкоме были чрезвычайно удивлены письмом Бултыха. Уж ему-то работать никто не мешал. Ему были созданы все условия для роста и продвижения. Профком неоднократно выделял ему путевки, поощрял. Профком ходатайствовал о повышении его ставки. Единственное, чего не поощрял профком Бултыху, – партизанщины, как он говорит, импровизации. Мы не можем ставить успех у зрителя в зависимость от настроения нашей примы. Репертуар должен быть надежен, проверен, качествен и социально зрел. Однако Бултыха, и я сам этому свидетель, все время тянет на заигрывание с публикой. На создание непредвиденных ситуаций и лишних раздражителей. Он даже не задумывается: а вдруг это нужно только ему?
А вдруг зрителю это вовсе и не нужно? Афанасий Сергеевич абсолютно прав, требуя стабильного, проверенного репертуара. Мы – не частная лавочка, мы – государственная организация. И конфликт ясен. Ни в коем случае нельзя оставлять его без последствий. Тихомиров – заслуженный работник цирка. Его деятельность безупречна. Профсоюзный комитет считает, что нужно сделать все, чтобы Афанасий Сергеевич был огражден от подобных ситуаций, а Бултых наказан.
Он еще минуту говорил о других делах Циркконцерта. Видно, он был все-таки хороший профсоюзный работник. Дай Бог ему хорошего профсоюзного здоровья, профсоюзной бодрости и настоящего широкого профсоюзного счастья!
И вдруг новая неожиданность. Дмитриев приехал. Он какой-то такой большой и номенклатурный, что ему сразу предоставляют слово, приглашают в президиум, даже толком не узнав, кто он.
И в этот раз он как только вошел, сразу направился к микрофону.
– Я – главный инженер той организации, весьма уважаемой, откуда к вам пришел Бултых. Вот о чем я подумал – а возьму ли я его к себе в производство обратно, если попросится. И так решил – не возьму. Очень уж он неудобен. И много с ним скандалов связано. До сих пор про него на заводе легенды ходят… Но то, что он для дела полезен, – это безусловно. То, что он враг косности и лицемерия, – любому ясно. И что он человек порядочный, могу засвидетельствовать. Вопросы есть? Не было.
