Черный ураган. Честный Эйб - Рубинштейн Лев Владимирович
С первых же дней морякам и десантникам пришлось встретиться с «контрабандой». Так называли беглых негров с плантаций соседних штатов.
Никакая сила не могла их удержать: ни патрульные, ни собаки, ни военные заставы, караулы и обходы. Они прибывали в Порт-Роял, под спасительную сень звёздно-полосатого флага, в шлюпках, лодках, на плотах, брёвнах, досках и, наконец, просто вплавь. Они «шли, чтобы быть свободными», и с удивлением узнавали, что свободными людьми их и здесь не считают, но так как они бежали от неприятеля, то числятся «трофеями».
Они жили в шалашах, землянках, под навесами из соломы или просто под открытым небом. Кормить их было нечем. Они питались кукурузной кашицей и грубыми сортами риса. На вопрос: «Как вы себя чувствуете?» — они отвечали: «Слава богу, мы живы».
Потом начались болезни. Когда Гарриет Табмен высадилась на берегу острова Порт-Роял, лагеря были наполнены стонущими, измученными людьми. Мрачные полуголые негры несли на носилках трупы. За ними шли могильщики с лопатами под командой флотских старшин с фонарями. Обычно хоронили вечером.
— Берись за дело немедленно! — сказал ей врач с «Атлантика» отчаянным голосом. — У нас не хватает ни людей, ни лекарств… Ты знаешь, что такое дизентерия?
— Нет, сэр.
— Ты это сейчас узнаешь! Только не бегай ко мне с рассказами об умирающих.
Гарриет поняла: помощи ждать не приходится. Она взялась за дело.
Лагерь беглецов был усеян больными, которые валялись на охапках соломы, на грязном тряпье, иногда прямо на земле.
Со всех сторон раздавались голоса:
— Тётка, убери моего соседа, он ещё утром умер!
— Тётя, ты, наверное, свободная, скажи белым, что я не доживу до вечера!
— Эй, чёрная, ради бога, найди где-нибудь хоть глоток воды!…
Гарриет остановилась около пожилого негра, который молча вытирал со лба пот. Щёки у него ввалились, дыхание было хриплое, глаза красные.
— Плохо, дядя?
— Мне конец, — спокойно сказал негр, — не заботься обо мне. Подумай о Конго Джиме, он на двадцать лет моложе меня, от него может быть польза.
— Какая польза?
— Мы с ним оба с реки Комбахи?, это совсем недалеко. Там есть друзья среди полевых негров, а некоторые убежали и скрываются в зарослях. Достаточно крикнуть: «Янки идут!» — и все усадьбы в графстве загорятся.
— Я тебя вылечу, — сказала Гарриет.
— Говорю тебе, не надо, тётка, от меня мало пользы: мне пятьдесят пять лет! Спаси Конго Джима, он знает реку и все рисовые поля и рощи на много миль кругом. Скажи белому массе Линкуму, что, если он даст свободу чёрным, весь штат будет на его стороне. Ты знаешь массу Линкума?
— Нет, — озадаченно ответила Гарриет, — я с ним незнакома. А ты где слышал о нём?
— Виноградный телеграф, тётка, — сказал больной. — Мы всё узнаём по ночам на виноградниках. Здесь больше негров, чем белых, и телеграф чёрных действует быстрее, чем глупая проволока на столбах. Мы знаем, что есть масса Линкум, очень большого роста, здоровый, совсем не чванный. Он хочет, чтобы чёрный был человеком, но боится, как бы белые не сожгли его самого на костре.
— Этот виноградный телеграф неплохая штука, — заметила Гарриет. — И в самом деле, в городе Вашингтоне есть такой масса. Но он пока ещё не освободил чёрных.
— Скажи ему, чтобы он не медлил, — пробормотал больной, — и спаси Конго Джима. Он проведёт вас в глубину этой Каролины. Там везде наши. Не бойся ничего.
Вечером Гарриет отправилась в лес. Она искала лесные заводи и нашла пруд, на поверхности которого плавали большие белые цветы лилии. Она влезла в воду по грудь, выдернула несколько корней и обследовала их при свете луны. Некоторые она положила в сумку, остальные выбросила. До полуночи она провозилась в лесу, пока не наткнулась на дикую герань. Всю ночь она сидела возле костра и варила в котелке странную тёмную смесь. Давным-давно старая Рит научила её составлять такие лекарства. На следующий день она напоила этой горькой смесью Конго Джима. Парень с отвращением выпил до дна и немедленно заснул. Сосед его, пожилой негр, отказался и попросил бурбонского виски. Гарриет пошла к врачу. Тот бросил на неё мутный взгляд и крикнул санитару:
— Дайте этой тётке полпинты виски, пусть хлебнёт, пока жива…
— Нет, сэр, я не пью виски, — сказала Гарриет. — Это для больных.
— Что это у тебя за смесь? — спросил врач.
Гарриет объяснила. Врач попробовал, сплюнул и проворчал что-то насчёт невежественных знахарей. Потом подумал и сказал:
— А впрочем, все умрут, — и отвернулся.
Гарриет дала пожилому негру отхлебнуть виски. Тот вздохнул и указал ей глазами на Конго Джима:
— Выживет?
— Не знаю. Он вспотел.
— Это хорошо, — сказал больной и запрокинул голову.
Он молчал не меньше получаса, пока Гарриет возилась с его соседом. Конго Джим, совсем ещё молодой негр, приподнялся и провёл обеими руками по лицу:
— Ей-богу, тётя Хэт, мне лучше! Что с ним?
Гарриет нагнулась над больным. Старик улыбнулся, прошептал:
— Янки идут! — и закрыл глаза.
Через несколько минут он перестал дышать.
— Мир и покой… — проговорила Гарриет. — Послушай, Конго Джим, ты и в самом деле знаешь течение реки Комбахи?
— Как собственные руки и ноги, — ответил Джим, — но только там полно мин.
— Это не имеет значения, — сказала Гарриет.
Майор Джемс Монтго?мери, высокий, угловатый, ясноглазый человек с лёгкой походкой и едва заметной усмешкой, ходил по поселениям негров на острове Порт-Роял и высматривал рекрутов среди молодёжи.
Это был очень добросовестный человек. Он вступал в разговоры с беженцами из Джорджии и Южной Каролины, записывал их имена и район, где они были рабами. Ходили слухи, что масса Джемс хочет создать добровольческий полк из негров, и молодые люди смотрели на него с обожанием.
Первым человеком, с которым майор познакомился, высадившись на остров, была Гарриет Табмен — маленькая женщина с большим белым шрамом на лбу. На ней была тёмно-синяя военная куртка, на голове синяя косынка, на шее белый шарф. Рукава у неё были закатаны до локтей. За плечами висела винтовка.
— Очень рад вас видеть, Гарриет, — сказал майор. — Моя фамилия Монтгомери. Мне о вас говорил Джон Браун.
— Я знаю, вы были с ним в Канзасе, — ответила Гарриет, и на её широком, грубоватом лице появилась смущённая улыбка.
— Чем вы сейчас заняты?
— Я лечу больных и кормлю их.
— Это всё? Браун называл вас «генерал Табмен», — промолвил майор и усмехнулся. — А зачем у вас винтовка?
— Я понимаю, что вы хотите сказать, майор, — ответила Гарриет. — Но я женщина и не могу служить в армии.
— Можете. Нужен человек, который мог бы поднять негров на соседних плантациях.
Гарриет посмотрела на него внимательно:
— Я только что думала об этом, майор. О рейде вверх по реке Комбахи, в тыл мятежников.
— По реке? — задумчиво повторил майор. — А кто там из наших?
— Все чёрные, майор. И проводник есть. Из местных негров.
— Гарриет, — сказал Монтгомери, — вы знаете, что происходит с неграми, которые попадают в плен к южанам в военной форме?
— Знаю, сэр. Их сжигают на кострах.
Майор кивнул головой и помолчал с минуту.
— Хорошо, — сказал он. — Если мне удастся набрать человек пятьсот бесстрашных людей, мы с вами отправимся вверх по реке Комбахи.
— Пятьсот? У Брауна было всего двадцать два!
Монтгомери не ответил.
— Я понимаю, майор, — сказала Гарриет. — Вы хотите сказать, что у Брауна были и белые, а здесь все негры?… О мистер Монтгомери! Неужели вы не слышали о том, как умеют сражаться негры? И сколько нас! Если бы Линкольн нас освободил, вы увидели бы чёрный ураган! Южане бы дрогнули. Но Линкольн не Джон Браун. Нет, совсем другой человек…
— Линкольн это сделает, — проговорил Монтгомери, глядя на её возбуждённое скуластое лицо. — Я уверен, что он это сделает, сколько бы его ни пугали. Он никогда не спешит и никогда не отступает.
