Эдуард Веркин - Мертвец
— А что же ты не захотел?
— А на фиг мне это надо? — поморщился Вырвиглаз. — Обстановка международная напряжённая слишком, так что профессия рисковая. К тому же я, как ты знаешь, широкоплеч, а ракеты очень узкие…
Я чуть не хохотнул. Габариты у Вырвиглаза случились не очень богатырские, при должной сноровке его не то что в боеголовку, его в снаряд можно упаковать.
— Вообще это тайна. — Вырвиглаз кинул в меня карандашом. — Из-за неё, может, не одного человека убили. Возможно, они за мной уже охотятся, так что будь осторожен…
Ага. Буду. Буду осторожен. Я буду очень осторожен.
Глава 17. Шкандаль
Прадедушку своего я не знал, потому что его убили на войне. Прабабушка давно умерла. А бабушка у меня замечательная. Ей шестьдесят лет, она работает на телевышке, моет полы, курит сигареты.
Дедушка мой неизвестен. Ну, во всяком случае, мой отец, конечно, что-нибудь по этому поводу знает.
Но не рассказывает. А бабушка рассказывает только то, что рассказывает. Что дедушка мой был мерзавцем, много пил, и она, глядя на это, вышвырнула его как дристливого дристёнка. Ну и, разумеется, он сдох в бичёвском вагончике, где-то в районе города Мирного, на алмазных приисках. А может, в Минусинске.
Бабушка у меня о-го-го! Берёт шестнадцатикилограммовую гирю и забрасывает её на гараж! Бодрая старушка, с активной жизненной позицией. Коммунистка. Когда из библиотеки выбрасывали сочинения Карла Маркса, она перетащила их к себе домой, я ей помогал. И сочинения Ленина, и сочинения Сталина, и другие милые её сердцу сочинения. А поскольку бабушка живёт в маленьком однокомнатном домике, то получилось так, что живёт она в буквальном смысле среди книг. И со стен на неё смотрят суровые классики диалектического материализма.
Бабушка сама суровая. Она же коммунистка, я уже сообщал. Только, в отличие от многих других бабушек, она не считает, что в советское время было хорошо. Она считает, что было плохо всегда. А хорошо станет только потом, в светлом будущем, когда наступит настоящий, стопроцентный коммунизм, в который бабушка верит.
Бабушка презирает всех неверующих. В смысле в коммунизм неверующих — в Бога бабушка сама не верит.
У неё вообще сложный характер. Она не любит слабаков. И всем говорит в лицо только правду. Даже мэру. В прошлом году в больнице отравилось девяносто человек, приехали столичные журналисты, и бабушка дала им интервью, хотя никакого отношения к больнице не имела. В интервью она сказала, что наш мэр «толстомордый засранец и коррупционер»… Ну и много ещё чего сказала, за что в наши дни по головке не гладят. Но бабушке ничего не сделали. Потому что в своё время бабушка Приняла Участие. Я это специально большими буквами пишу. Потому что, видимо, на самом деле было большое Участие.
Доподлинно известно, что бабушка в своё время училась в Москве, занималась английским языком и ещё чем-то, а после института куда-то исчезла на двенадцать лет, а потом вернулась в наш городишко и больше никогда из него не выезжала.
Это самые тёмные годы в биографии моей бабушки, где она находилась и чем занималась — совершенно неизвестно. Сама бабушка говорит, что работала на Севере, зарабатывала деньги на дом, да так ничего не заработала. И даже фотографии показывала, где она на Севере. На фотографиях, правда, ничего такого особо заполярного не видно, просто молодая бабушка стоит у стены, а вокруг снег и какие-то сосульки. Вообще так можно стоять где угодно.
А один раз вообще произошёл забавный случай.
Я пришёл к бабушке в гости. Вообще я к ней редко в гости хожу, бабушка этого не любит. В гости она приглашает только в том случае, если надо ей что-то дома поправить. Но если уж приглашает, то кормит хорошо и чаем угощает роскошным, причём вкусны не только печенье и варенье, но и сам чай. Я люблю к бабушке в гости ходить.
В тот раз у бабушки сломался забор.
Если у бабушки ломается какая мелочь, она сама её чинит. Топор, плита или розетка — это всё ей самой доступно. А забор — это уже не по нраву: слишком много досок, занудная слишком штука. А мне — терпимо. Я его быстренько починил и отправился в дом. Громко работал телевизор, в прихожей кипел самовар — бабушка, совсем как в кино, уважала только самовары, — на столе теснилось варенье, ломаная шоколадка в сухарнице и дорогие орехи в гранёном стакане. Я не стал терять времени, серьёзно приступил к чаепитию, оно не терпит суеты.
Бабушка сидела в комнате и глядела передачу про какие-то наши прошлые победы. По экрану гоняли танки, развевался звёздно-полосатый флаг, ещё молодой бородатый мужик грозил кулаком мировому империализму, — одним словом, какая-то скукотень. Я работал над чаем, налегая главным образом на орехи.
Ещё в передаче участвовали старые дядьки в форме и без, рассуждали о холодной войне и тайных операциях. Я смотрел вполглаза, орехи и шоколадка были гораздо интереснее отставных джеймсов бондов. И вдруг бабушка увидела одного человека в студии и рассмеялась. Она смеялась и хлопала себя по коленкам, будто не серьёзная передача, а анекдоты рассказывают.
Я забыл про чай, подошёл к бабушке, спросил, что тут смешного, но она вдруг принялась на меня кричать, а потом и вообще выгнала.
Я об этом никому не сказал, но кое-какие выводы сделал. Так что бабушка у меня, по всей видимости, непростая.
Вообще я ей даже завидую немного. В шестьдесят лет обладать такой мощной энергией… У меня такой нет. Иногда мне кажется, что она даже моложе меня. Если не внешне, то внутренне, по настрою души. Она вообще старость презирает. Над старушками издевается. Встретит на улице и спрашивает, накопили ли денег на похороны, а то правительство велело без денег закатывать в асфальт, так он крепче получается.
Старушки пугаются.
Или начинает рассказывать про то, что готовится специальный указ, по которому всех, кому стукнуло семьдесят, будут за ненадобностью вывозить на Землю Франца-Иосифа, а там они пусть сами устраиваются, кто как может.
Старушки падают в обморок.
Вообще, я думаю, моя бабушка — выдающаяся личность. Даже более выдающаяся, чем Сенька. Не удивлюсь, если она умеет метать мачете и сворачивать шеи.
Наверное, поэтому она с нами и не живёт. Мы самые обыкновенные. Скучные…
— Твой отец — дурак, — сказала бабушка вместо приветствия.
— Здорово, ба, — ответил я.
— Здорово. — Бабушка уселась рядом со мной на койке.
Пощупала мне лоб.
— У тебя горячий лоб, ты не болен?
— Нет.
— А это что?
Бабушка схватила мою руку, принялась разглядывать. Затем показала мне свою ладонь.
— У тебя вся рука в мозолях. Как у меня.
— И что? — спросил я в ответ.
— Твой отец — идиот и неудачник, — констатировала бабушка. — Я поражаюсь, как у меня получился такой…
Бабушка достала из сумки походную аптечку. Сейчас будет меня лечить. Но она не стала лечить, поглядела-поглядела и спрятала аптечку обратно.
— И так выздоровеешь, — сказала она. — В твоём возрасте люди как собаки — глупые и всё на них заживает. И ты заживёшь.
— Ага, — согласно кивнул я, — заживу.
Бабушка принялась разглядывать потолок. Ничего в потолке интересного не было, потолок как потолок, но я знал, что такое вот разглядывание всегда предваряет Большую Беседу. Это когда бабушка учит, как надо. Вообще она заходит только по самым важным случаям. И если уж зашла, то, значит, имеет намерение поговорить о чём-нибудь важном.
— Тебе надо отсюда уезжать.
Я угадал. В этот раз намечалась Беседа о Моём Будущем.
— Заканчивай школу — и уезжай, — повторила бабушка. — Только так можно. Надо рвать корни, если будешь цепляться за корни, всю жизнь простоишь на одном месте. Посмотри на своего отца.
Бабушка указала пальцем в сторону большого дома.
— Кто твой отец? Никто. Инженер. А у него был талант.
Бабушка замолчала. Потом сказала:
— Он мог уехать, мог стать человеком… Но он никуда не уехал. Испугался. Хотя я его и отсылала. Знаешь, это такой город… Чуть зазеваешься — и уже никогда отсюда не выберешься. Твой отец не выбрался, пошёл работать монтажником.
— Но сейчас он инженер… — возразил я. — Это нормально…
— Нормально… — с презрением хмыкнула бабушка. — Нормально — это когда человек занимается своим делом, а он не занимается своим делом. Он трус.
Вообще-то это непедагогично. Ругать родителей в присутствии детей. Но бабушке на педагогику чихать, у неё своя педагогика.
— Ну да бес с ним, он человек уже конченый, — поставила бабушка приговор. — Давай о тебе. Ты надумал что-нибудь? Куда поедешь?
Я вообще не думал пока, куда поехать и кем стать. Поэтому я и не ответил.
— Ты не знаешь, — заключила бабушка. — Это плохо. Но у тебя ещё есть время. Подумай. И помни, что тот, кто сиднем сидит в своей норе, — тот ничего в жизни не добивается. Ты хочешь быть похожим на своего отца?
