Дина Бродская - Марийкино детство
Марийка начала развязывать пакет. Ребята столпились вокруг и дышали ей прямо в лицо. Под первой бумажной обёрткой оказалась вторая, под второй – третья, а под третьей – четвёртая. Казалось, бумаге не будет конца – на полу уже лежала целая гора газет.
«Какой чудной подарок! – думала Марийка. – Ну, уж Стэлла придумает тоже!…»
Наконец она развернула последнюю обёртку.
– Гитара! – закричали ребята.
Да, это была гитара, перевязанная красным бантом; настоящая гитара с туго натянутыми струнами.
– Я научу тебя на ней играть, – сказала Стэлла, – а пока повесим её на стенку.
В эту минуту Поля внесла миску, полную горячих пирогов.
– Мама, смотри, что мне Стэлла подарила!…
– Мама, смотри, что мне Стэлла подарила!…
Поля взглянула на гитару, висевшую над кроватью рядом с серебряными часами.
– Вот так подарок! Будем теперь с музыкой. А ты, Стэллочка, у отца-то спросила – можно ли такую дорогую вещь дарить?
– Это он сам и придумал, – сказала Стэлла.
– Мама, а посмотри, какой галчонок, его Митя под деревом подобрал… Он у нас будет жить.
– Ишь ты, птенчик! – сказала Поля. – Да разве можно ему в комнате жить? Того и гляди наступишь на него.
– Марийка, а ты посади галчонка в золотую клетку, – пропищала Вера, которая всё ещё сидела в уголке и торопливо дошивала строчку на салфетке.
– В какую золотую клетку? – спросила Марийка.
– Ну, знаешь, у нас в кладовой стоит. Ещё в ней Сутницкий своего покойного попку держал.
Сенька сейчас же побежал в кладовую и притащил большую золочёную клетку. Клетка была очень красивая, со множеством жёрдочек, с кольцом, в котором когда-то раскачивался попугай, и с фарфоровой ванночкой для воды.
Галчонка посадили в кольцо, но он не умел в нём сидеть и сейчас же валился на дно клетки. Он, ковыляя, обошёл свою новую квартиру и наконец залез в ванночку. Тут ему, наверно, понравилось. Он почистил клювом пёрышки, опустил свои серые перепончатые веки и заснул.
– Ну, вот и нашёл себе местечко! – сказала Вера.
Было уже около девяти часов, а Саша-переплётчик всё не шёл. Решили пить чай без него.
– Ешьте, голубчики, за здоровье рожденницы. Вот эти круглые пирожки – с вишней, а длинные – с молодой картошкой.
Но гостей не приходилось особенно упрашивать. Они сидели вокруг стола – кто на стуле, кто на табуретке – и жевали так, что только за ушами трещало.
Саше отложили его порцию и прикрыли тарелкой. А он всё не шёл и не шёл.
В десять часов все гости разошлись. С галчонком в руках Марийка вышла на крыльцо и присела на каменных ступеньках. Ей хотелось немного посидеть одной после этого длинного и шумного дня.
Большая круглая луна стояла прямо над крыльцом. Акации отбрасывали длинные чёрные тени. С полянки тянуло острым запахом скошенной травы.
Марийка подобрала под себя босые ноги и cунула за пазуху заснувшего галчонка.
В темноте послышались шаги. Кто-то подходил к крыльцу.
– Саша? – крикнула Марийка, ещё не видя того, кто шёл.
– Я! А ты ещё не спишь?
– Нет, не сплю, Сашенька. Что ж ты опоздал? Я тебя ждала, ждала. Пойдём скорей – для тебя пироги оставлены.
Они вместе поднялись по лестнице и вошли в комнату.
Тут только Марийка заметила, что у Саши под мышкой толстый пакет.
После темноты комната показалась Марийке маленькой и очень светлой. Поля сидела у стола и мыла чашки.
– Вот поздний гость! – воскликнула она и пододвинула Саше пироги, накрытые тарелкой.
– Хорошо у вас, Пелагея Ивановна, – сказал он, надкусывая пирог. – Лучше, чем было за синей занавеской! Правда, кучерявая?
– Уж сравнил тоже… – сказала Поля. – Ведь здесь у самого Сутницкого кабинет был. Как увижу я иной раз, что он со двора на наши окна смотрит, так мне даже страшно становится.
Саша засмеялся.
– Не бойтесь, Пелагея Ивановна, – сказал он, – мы вас в обиду не дадим.
Марийка плохо слушала разговор – ей очень хотелось узнать поскорей, что у Саши в пакете.
А он, видно, забыл про него – положил на подоконник, да так и оставил.
«Может, это вовсе не для меня, – думала Марийка, – может, ему на службе сапоги выдали или другое что».
Саша заметил, что она всё время посматривает на подоконник.
– Ну-ка, Марийка, развяжи, – сказал он.
Марийка обрадовалась и стала быстро развязывать Сашин пакет.
В пакете оказалась сумка. Школьная сумка, блестящая, чёрная, с металлическим замочком и с двумя ручками, – совсем такая, какую видела когда-то Марийка у одной из Лориных подруг.
Сумка была не пустая. В ней что-то тарахтело и перекатывалось. Марийка открыла сумку и высыпала на стол несколько карандашей, ручку, линейку, резинку и три тетрадки.
– Это всё мне? – испуганно спросила Марийка, вертя в руке новенький карандаш.
За всю её жизнь у неё никогда не было целого, неочиненного карандаша. Ей всегда доставались только огрызки.
– Сашенька, это мне? Зачем?
– Как – зачем? – сказал Саша. Нынче тебе, Мария, в школу идти. Через два месяца занятия начинаются…
ШКОЛЬНАЯ ОСЕНЬ
Шатаясь по городу, Марийка с Машкой забрели на Филимоновскую улицу.
– Давай посидим в сквере, ноги устали, – сказала Марийка.
– Ладно. Я там листьев насбираю.
Девочки присели на скамейку в небольшом сквере, как раз напротив бывшей женской гимназии.
Машке не сиделось на месте, и она сейчас же побежала собирать красновато-золотистые листья клёна.
Марийка осталась одна на скамейке. Она смотрела на облицованный жёлтыми кафлями, точно вылепленный из сливочной помадки, фасад гимназии. Ей вспомнилось, как её присылали сюда с завтраком для Лоры.
Теперь в этом доме было пусто. Одно из окон было распахнуто настежь. На подоконнике стояла женщина и протирала стёкла; даже слышно было, как скрипит под тряпкой стекло.
«Наверно, скоро занятия начнутся, – подумала Марийка. – Опять Лора будет ходить в гимназию под ручку со своей подругой. А я-то пойду ли в свою школу? Хоть бы открывали её поскорей! Надоело дома одной сидеть».
Марийка вздохнула.
Вернулась Машка с охапкой кленовых листьев:
– Ты чего нос повесила?
– Так. Пойдём, Машка, домой.
– Пойдём.
– Машка, а в гимназии уже окна моют, – сказала по дороге Марийка.
– Ну так что же? – равнодушно спросила Машка.
– Учиться охота.
– А мне так нисколечко.
С тех пор как Саша подарил Марийке сумку, карандаши и тетради, она не переставала думать про школу. Интересно, где ж откроется эта школа? Уж не там ли, где учился Сенька Полуцыган? Один раз Марийка даже отправилась на другой конец города, чтобы посмотреть Сенькино училище. Оно помещалось в узком и пыльном переулке возле вокзала. Марийка с грустью посмотрела на одноэтажное кирпичное здание с выбитыми во время перестрелки стёклами и с грязным крыльцом. Над крыльцом висела, держась только на одном гвозде, доска с надписью:
УЕЗДНОЕ 4-КЛАССНОЕ УЧИЛИЩЕ
Нет, Марийке совсем не хотелось учиться в этом грязном и скучном доме. Но всё-таки она обошла его со всех сторон, заглянула во двор и, шагая назад по кривым привокзальным улицам, подумала:
«Ладно уж! Пусть хоть эта-то школа поскорей откроется…»
Она начала каждый день громко читать вслух и писать чернилами. Уж конечно, в школу принимают только тех, кто скоро пишет и очень скоро читает! Тетрадки, подаренные Сашей, Марийка жалела и поэтому писала на обёрточной бумаге и на чистой стороне листков отрывного календаря. Она списывала целые куски из газеты или из «Мёртвых душ». Без линеек писать было очень трудно. Буквы сами собой съезжали вниз или подпрыгивали кверху. Строчки иной раз так далеко разъезжались врозь, что между ними приходилось вписывать новые строчки. Не пропадать же бумаге зря!
Но вот уж два месяца прошло с Марийкиного рождения, а про школу все ничего не слышно.
Марийка и Машка лениво брели по дорожкам сквера, подбирая листья. Листья были крупные и плотные, точно кожаные. Одни – красные, другие – лимонно-жёлтые, третьи – ржавые.
Марийке было грустно, она сама не знала почему.
Поднимаясь к себе по лестнице, она встретила Лору.
Лора пробежала мимо, что-то весело напевая. На Марийку она даже не взглянула.
«Уж опять нос задрала… Видно, все подруги в город вернулись, в гимназию собираются», – подумала Марийка.
Она пришла домой очень злая, пихнула ногой худую кошку, попавшуюся ей в коридоре, а Сеньку, который хотел дёрнуть её за волосы, обозвала «дохлым химиком».
Мать ещё не вернулась из больницы. Марийка отперла дверь, бросилась ничком на диван, полежала немножко и не заметила, как заснула.
Её разбудили чьи-то шаги. Она вскочила с дивана.
Глаза у неё запухли от долгого сна, в ушах звенело и затылок был тяжёлый, точно она спала вниз головой.
Уже наступил вечер, в комнате стояли сумерки, и Марийка не сразу разглядела мать.
