Владислав Крапивин - Журавленок и молнии
— Господи… — шепотом сказала мама. Журка понял, что она смотрит на него отчаянными глазами. Она тоже узнала.
Человек без шапки был Иринкин отец.
Они с мамой досмотрели передачу до конца. Молча. Отец поворчал, что не дают смотреть хоккей, и ушел на кухню. Показывали каких-то стриженых парней, милиционеров, занесенную снегом спортивную площадку, потом снова розовощекую даму, которая что-то объясняла. Журка не слушал. Он отчаянно боялся одного: вдруг еще раз покажут Игоря Дмитриевича!
Нет, не показали. Экран вдруг стал ярко-синим, по нему побежали зеленоватые волны, а потом вспыхнула желтая надпись: «Режиссер передачи Э. Кергелен».
Буквы сияли так ярко, что по синему полю экрана от них разлетались золотистые лучи.
«Кергелен, — машинально подумал Журка. — Это что-то южное. Кажется, в Индийском океане есть такой остров…»
В праздничном разноцветье экрана и букв было издевательство. Насмешка над Иринкиной бедой. Журка оттолкнул стул и вышел в прихожую. Мама поспешила за ним. Журка стал торопливо натягивать пальто.
— Может быть, не надо?.. Сейчас не надо… — неуверенно сказала мама.
Журка досадливо мотнул головой. Надо! Черная молния беды ударила в Иринкиного отца. Значит, и в Иринку. А он будет сидеть дома? Кто тогда ее защитит?
От кого защищать, Журка не знал, но то, что должен бежать к Иринке, знал точно.
Он встретил Иринку в квартале от ее дома. И понял, что она вышла навстречу. Значит, догадалась, что Журка придет.
Они остановились под желтым неярким фонарем посреди заснеженного тротуара.
— Видел? — тихо спросила Иринка и опустила голову.
— Видел, — виновато сказал Журка.
Они помолчали. Фонарь светил сквозь ветки большого клена. Клен был увешан гроздьями необлетающих крыльчатых семян. Ветки качались от снежного колючего ветерка. Их тени на тротуаре ходили туда-сюда, и казалось, что плавно ходит под ногами сам тротуар. От этого начинала кружиться голова.
— Ну зачем только люди эту водку выдумали! — беспомощно и отчаянно сказала Иринка. От ее губ отлетели клубки пара.
Журка переступил на утоптанном скрипучем снегу. Сердито спросил:
— Но за что его? Он же совсем не пьяный был! Просто шел…
— В том-то и дело, что не просто… — Иринка медленно шагнула, и Журка пошел рядом с ней. — Он все-таки выпил тогда. Это знаешь в какой день было? Перед каникулами, когда мы Веронике Григорьевне свои костюмы показывали… А на другое утро, помнишь, я такая хмурая была, а ты решил, что я за что-то на тебя дуюсь…
Журка не помнил, но кивнул. И спросил:
— А что случилось-то?
— Они тогда снежный городок на главной площади оформляли. Целая бригада из художественных мастерских… Понимаешь, там у всех подсобные помещения были, теплые вагончики — у строителей, у электриков. А художникам ничего не приготовили, никакой даже будочки. Ну, они перемерзли все и говорят: «Давайте погреемся»… Знаешь ведь, как они греются. А потом в троллейбусе…
— Что в троллейбусе?
— Контролерша стала билеты проверять. А папа по ошибке пробил не троллейбусный, а автобусный билет. Ну, она и раскричалась: «Седой уже, а обманываешь! Плати штраф!» А почему «обманываешь»? Автобусный билет даже дороже… Папа говорит: «Мне штраф не жалко, только зачем вы мои седые волосы задеваете? Покажите ваше удостоверение». А она: «Ах, тебе удостоверение! Водки нахлестался, а теперь хулиганишь! Милиция!..» Ну, вот и все… Мы с мамой целую ночь не спали, все его ждали…
— Это же несправедливо! Из-за какого-то билета! — возмущенно сказал Журка.
— А кому докажешь? Эти горластые тетки всегда правы. Помнишь, тогда на Горьку заорали: «Безбилетник, шпана, в милицию!» А у него билет просто за подкладку завалился.
Журка помнил. Он плюнул на снег.
— Кто таких только в контролеры пускает…
— И кто на студию пускает дураков, которые такие передачи делают…
— Точно! А ты фамилию режиссера видела? Какой-то Кергелен.
Иринка сердито мотнула вязаной шапкой с пушистым шариком.
— Не видела… Мама заплакала, я сразу телевизор выключила.
Они подошли к Иринкиному подъезду.
— К нам, пожалуй, не надо сейчас, — неуверенно сказала Иринка. Мама такая расстроенная…
— Я понимаю.
— Завтра в классе что будет… Папу ведь многие знают.
— Да ничего не будет. Эту передачу, наверно, никто и не смотрел, по первой программе хоккей шел.
— Кто-нибудь все равно смотрел.
— Ничего не будет, — повторил Журка. — Ты не бойся. Если кто что-нибудь скажет… я тогда… Ришка, ты ничуть не бойся, ясно?
Он впервые назвал ее Ришка. Про себя он так ее часто называл, а вслух стеснялся. А теперь сказал.
И она серьезно кивнула.
Шумный день
Утром никто в классе не задел Иринку ни сочувствием, ни расспросами, ни насмешкой. Может быть, и в самом деле не видели передачу. А может быть, видели, но Иринкиного отца не узнали. А если кто-то узнал, то хватило ума промолчать.
К тому же класс будоражило другое событие: накануне арестовали Капрала.
Раньше Капрал учился в этой школе, и его многие знали. Да и не только по школе знали. Кое-кто жил с ним по соседству, а некоторые сталкивались на улице. Компания Капрала была широко известна в окрестностях.
Грабля, то есть Борька Сухоруков, который с Капралом был хорошо знаком, рассказывал про все, что случилось. Рассказывал охотно и даже с какой-то гордостью. В новогоднюю ночь подвыпивший Капрал гулял по улицам с приятелями и затеял драку. Он столкнулся с пареньком, курсантом летного училища, и сказал ему что-то обидное. Курсант оказался не робкого десятка и ответил. Тогда Капрал ударил его бутылкой по лицу. Потом компания убежала, а курсанта увезла «Скорая». Оказалось, что у него на нижней челюсти трещина. В компании Капрала в ту ночь вместе со взрослыми парнями шатался Череп. Курсант, когда вышел из больницы, встретил Черепа на улице и узнал. Черепа задержали, а заодно Шкалика, который оказался рядом. Череп молчал, как бык, но Шкалик, хотя он попал в милицию случайно, разревелся и начал визжать: «Я ни причем, меня там не было, это все Капрал, а меня опять ни за что…» Тут все стало ясно. Взяли Капрала.
Но, видать, кроме драки, за Капралом были и другие грехи, потому что на квартире у него сделали обыск.
— Много чего нашли, — значительно сказал Грабля. — И между прочим, знаете что? Марки, которые кто-то свистнул со школьной выставки…
Тут Журка вспомнил, что в каникулы в школе была выставка филателистов и с нее кто-то «увел» два планшета с парагвайскими и либерийскими марками, на которых красовались старинные парусные корабли. Марки были замечательные, Журка разглядывал их с завистью. Говорят, когда они исчезли, в кабинете директора был скандал: приходили родители семиклассника — владельца этих марок — и грозили судом и милицией.
— Теперь ниточка потянется, — с многозначительным видом говорил Грабля. Поглядывал выше голов и постукивал по парте обкусанными ногтями. Судя по всему, Капрала он не очень жалел, а молчание внимательных слушателей было ему приятно. — Теперь кой-кого за жабры возьмут…
— Кого? — спросил маленький Дима Телегин.
— Кого надо. Следователь разберется…
Скорее всего Грабля понятия не имел, кто стащил для Капрала марки. Но любопытному Димке Телегину казалось, что у Грабли можно что-то узнать. В классе он сидел позади Сухорукова и на уроке истории донимал его тихими, но упорными расспросами. Борька шепотом отругивался.
— Сухоруков! Ты прекратишь издеваться надо мной или нет? — громко произнесла Маргарита Васильевна.
— А че я сделал?
Маргарита Васильевна терпеть не могла Граблю. Он был прогульщик, двоечник и злостный нарушитель дисциплины. Он по всем показателям тянул пятый «А» в отстающие. Маргарита Васильевна не раз откровенно заявляла, что место Сухорукова не здесь, а в колонии. Она выражала надежду, что в конце концов он туда попадет. Кроме того, она терпеть не могла слов «че я сделал», если даже их произносили вполне благополучные ученики. А уж если этот Сухоруков…
Маргарита Васильевна сразу налилась помидорным соком и закричала:
— «Че» ты сделал? Срываешь урок, вот «че»! Марш из класса!
Грабле было не привыкать. Он стал медленно выбираться из-за парты.
— Шевелись, не тяни время! Нам заниматься надо!.. А ты куда, Телегин?
— Мы же вместе разговаривали, — сказал Димка. — Значит, я тоже…
Он был маленький, вертлявый и прилипчивый, но справедливый. И довольно храбрый.
— Сядь немедленно!
— Но раз мы вместе…
— Сядь, говорю! Нашел себе приятеля! Его давно спецшкола для трудных ждет!
— Уж как ждет. Прямо плачут там без меня, — сказал Грабля.
