Ян Грабовский - Муха с капризами (с илл.)
— Дядечка, а как же Микадо?
— Что значит «как же», дорогая? Собака принадлежит панне Агате. Я, правда, вижу, что она его меньше любит, чем Сандика, но, очевидно, всё-таки увезёт его в Варшаву.
— Дядя, а может… — начала Крися и запнулась.
— Что?
— Дядечка, а может быть, вы попросите панну Агату... Пусть бы она нам его оставила!
— Детка моя, — говорю, — нехорошо поручать другому то, что мы можем сделать сами. Поговори сама с панной Агатой.
Крися пошла.
Не прошло и минуты, как она вернулась.
В слезах. И побежала на кухню. О чем уж они там говорили с тёткой Катериной — не знаю. Известно мне лишь то, что двери во всем доме хлопали, кастрюли гремели, завтрак на следующий день опоздал на целых полчаса, а молоко так пригорело, что его в рот взять было невозможно!
Прибыла бричка, в которой мы должны были отправить на вокзал панну Агату. Начали выносить вещи. А наши собаки и Микадо всё ещё были где-то в городе. Они появились в самую последнюю минуту.
Панна Агата схватила Микадо и засунула его в корзину.
«Видал?» — шепнул сокрушённо Тузик.
Рыжий не издал в ответ ни звука.
Зато панна Агата вскрикнула и выронила корзинку с Микадо на землю.
Рыжий укусил её за ногу. И тут же отскочил.
Кусался он редко, но всегда очень больно.
Панна Агата схватилась за укушенную ногу.
— Убейте эту дворняжку! Она, наверно, бешеная! — крикнула она и по ошибке бросилась с зонтиком на Тузика.
Тузик оскалил на неё зубы и рявкнул:
«Руки прочь!»
Едва мы кое-как уладили дело, и тут на тебе — новый скандал!
Микадо выбрался из корзинки, хвост под себя — и ходу на двор!
Я поймал его, принёс, панна Агата вырвала его у меня из рук, упаковала в корзинку. Поехали.
Хлюпала Крися носиком или нет?
Да. И ещё как! А на корзинку с Микадо старалась даже и не смотреть.
Мы внесли вещи панны Агаты в купе. Поставили и корзинки с собаками.
Остаётся несколько минут до отхода поезда. Панна Агата стоит у открытого окна.
Последние пожелания, напутствия, поцелуи. Поезд трогается, панна Агата машет нам рукой, и вдруг Крися кричит:
— Микадо!
И какой-то шар отделяется от вагона и падает между нами!
— Микки, милый, дорогой!
Очевидно, корзинка открылась, собачонка вскарабкалась по подушке на окно — и вырвалась на волю.
Она сделала свой выбор.
«Будет история! Ну ладно, как-нибудь уладим», — подумал я. И решил не портить настроения Крисе и Микадо. Они так радовались тому, что снова оказались вместе!
С той поры Микадо остался у нас навсегда. В конце концов удалось убедить панну Агату, что пёсику будет у нас лучше. Мы только переменили японцу имя. Стали звать его коротко: Мик.
Спал он в комнате, у изголовья Криси. Зорко следил за всеми, кто к ней подходил. Не дай бог было до неё дотронуться! Он начинал скулить, просить:
«Не обижайте моей хозяйки. Я её люблю. Не трогайте её!»
Если же кто-нибудь шутя делал вид, что хочет её ударить, Мик, не считаясь ни с чем, в бешенстве бросался на него и кусал.
С собаками жил в дружбе и согласии. А когда выдавался скучный день, отсыпался в конуре. Там ведь всегда была баранья лопатка — утешительница наших псов во всех невзгодах.
