Ян Грабовский - Муха с капризами (с илл.)
У тётки Катерины было всё же доброе сердце: на ужин они получили двойную порцию.
Глава девятаяПрошло несколько дней. Микадо совершенно изменился.
Не внешне, нет. Длинная шелковистая шерсть закрыла рубцы и плешины. Словом, рыцарские подвиги Микадика не оставили следов на его внешности. Он был так же красив, как всегда. Не сломили полученные в сражении раны и его духа. Наоборот!
Он возмужал. Окреп. Стал настоящим псом.
Бегал он не хуже наших дворняжек. Прыгал лучше, чем Рыжик.
И заметно повеселел. Круглые бусинки его глаз смеялись, искрились радостью.
При всем этом Микадо ничуть не утратил своего врождённого достоинства.
— Это не собака, а золото! — говорила о нём тётка Катерина. — Можно ему прямо на нос положить кусок колбасы — и не тронет!
Не думайте, однако, что Микадо не любил пошалить. Ещё как любил! Каждый день устраивал он тётке Катерине целый спектакль со скатертью. Вот как это происходило.
Микадо с самого утра выбегал во двор. Там немедленно начинались у собак развлечения, более или менее шумные, смотря по тому, где была Имка. Но к завтраку японец всегда приходил в комнату. Он любил чай с сахаром. Усаживался на кресле рядом с Крисей, смотрел ей в глаза. И время от времени лизал ей руку.
Ибо со времени битвы на рынке Микадо, как я уже говорил, признавал только Крисю. Он любил её и показывал это на каждом шагу.
Итак, за завтраком он сидел всегда рядом с ней. Целовал ей руку и ждал. Не проявлял нетерпения, не напоминал о себе, не скулил, как делают все собаки. Он знал: без чаю он не останется. И умел быть терпеливым.
Раз только, помнится, вышло так, что Крися, вместо того чтобы пить чай (Микадо получал свою порцию только тогда, когда Крися заканчивала завтрак), заговорилась с тёткой Катериной.
Они говорили, говорили и говорили, а песик ждал. Сначала терпеливо, как всегда.
Когда разговор начал затягиваться, японец беспокойно зашевелился. Облизываясь, удивлёнными глазами ловил взгляд Криси.
«Ты разве позабыла обо мне? Где же мой чай?» — недоумевал он.
Видя, что Крися не обращает на него внимания и продолжает разговаривать с тёткой, Микадо поднялся, опёрся лапками о стол, придвинулся поближе к Крисе.
Перед Крисей стояла полная чашка чаю.
«Выпьет или не выпьет?» — думаю.
Микадо не дотронулся до чашки. Он только решил обратить на себя внимание. Внезапно вскочив на стол, он положил лапки на грудь Крисе и лизнул её несколько раз в лицо.
— Крися, Микадо, видать, чего-то от тебя хочет, — сказала тётка Катерина.
Ну конечно же, Микадо получил свой чай! И в придачу его приласкали.
Ещё бы! Ведь Крися была виновата, и ей следовало извиниться перед пёсиком. Это раз. А во-вторых, Крися любила Микадо.
Она так полюбила его, что с ужасом думала о предстоящем отъезде панны Агаты.
Шли у неё с тёткой Катериной тихие беседы в кухне. Что-то явно готовилось. Но я не допытывался, что именно. Да, что же со скатертью? Сейчас расскажу.
После обеда тётка Катерина убирала со стола, снимала обеденную скатерть и клала парадную, с кистями и бахромой. Микадо только того и дожидался. Он хватал зубками ближайший край скатерти и тянул к себе. Скатерть, понятно, ехала со стола. Тётка Катерина снимала скатерть. Тогда японец отскакивал с яростным лаем. Но стоило только скатерти появиться снова на столе во всей своей красе, как пёсик начинал игру заново.
В первый раз тётка Катерина, которая, как известно, не любила шуток, сердито топнула ногой и вырвала скатерть из собачьих зубов.
Надо было видеть Микадо в эту минуту! Он поглядел на тётку шаловливо и как-то удивительно умильно.
«Да ведь я шучу! — сказал он. — Играю! Не надо сердиться!»
И снова потянул скатерть к себе.
Тётка Катерина хлопнула ладонью по столу.
Японец посмотрел на неё с укором, поджал хвост, вскарабкался на своё кресло и повернулся к тётке спиной.
— Вы смотрите, как он обиделся! — засмеялась она. — Микки, да не сердись ты!
Микадо покосился на неё одним глазком.
— Микки, скатерть! — позвала тётка Катерина и сама подёргала край скатерти.
«Поняла наконец!» — обрадовался Микадо. Вскочил и схватил в зубы бахрому. Зарычал, затявкал.
Тётка Катерина делала вид, что защищает стол. Бегала, топала. Веселилась на славу!
Кончалась забава всегда на том, что тётка говорила Микадо:
— Ну, Микки, поиграли и хватит! Надо работать!
Микки смотрел на неё вопросительно. Поняв по выражению её лица, что действительно пора кончать игру, подбегал к ней, прыгал ей на колени и вилял хвостиком. Она гладила его по головке.
— Уж и милый-то он, и ласковый, а умный, как человек. Если бы он говорить умел… Ого-го! — говаривала она о японце.
И после таких заявлений в кухне возобновлялись беседы на животрепещущую тему: что же будет, когда панна Агата заберёт Микадо в Варшаву?
А тем временем… Тем временем случилось происшествие. Скандал. Беда. Катастрофа.
Санди, этот расфранченный барин, этот противный визгун, который совершенно не мог ужиться с нашими псами, который ни на шаг не отходил от своей хозяйки… пропал! Исчез. Как в воду канул.
Он утром вышел во двор. Тётка Катерина видела, как он на своих шатких ножках обходил, по обыкновению, все закоулки. Но, вместо того чтобы, как обычно, немедленно вернуться в комнату, остался на дворе.
Проходит четверть часа, час… О Сандике ни слуху ни духу.
Переполох! Беготня! Розыски!
Панна Агата, растрёпанная, носится как безумная по саду.
Заглядывает под каждый куст крыжовника, обыскивает каждый куст сирени, ветку за веткой. Топчет капусту! Помидоры перемяты! Салат — поминай как звали!
Понятно, человек в отчаянии. Чего от него и требовать. Но тётка Катерина взбесилась! Жалко ей, видите ли, салата. И капусты. И помидоров. Она прямо за юбку потащила панну Агату с грядок. А та рвётся изо всех сил!..
Тузик подмигнул Рыжему, Рыжик — Тузику.
«Поможем тётке Катерине!» — решили друзья.
Боюсь, что они не столько хотели помочь, сколько обрадовались случаю побезобразничать. Катерина тащит панну Агату в одну сторону, Тузик тянет в другую, а Рыженький с визгом налетает сзади!
Панна Агата — ничего, только во весь голос кричит:
— Санди, Санди, Санди!
И всё пронзительнее, всё визгливее. Словно кто ножом по стеклу водит.
Эх! Конец света — и всё тут!
А соседям — потеха!
Поиски Сандички продолжались до самого обеда.
Мне пришлось одолжить у знакомых бредень и лезть с ним в наш садок, ибо панна Агата вбила себе в голову, что Санди утонул в этой луже, где было больше грязи, чем воды.
Я покорно месил грязь ногами, хотя, правду говоря, не находил в этом занятии не только удовольствия, но и смысла. Потому что не только Санди, но и крыса не могла бы утонуть в нашем садке.
Но чего не сделаешь, чтобы угодить обезумевшей от горя женщине, гостье…
Наконец пошли домой.
Панна Агата шатается от горя. Едва не падает мне на руки.
«За доктором, — думаю, — послать, что ли?»
Входим мы во двор. Вдруг Рыжий смотрит на Тузика, Тузик — на него. Подняли носы, нюхают.
«Тузик! — крикнул Рыжий. — Чуешь нашу печёнку?»
«Погоди!» — рявкнул Тузик и втянул в себя воздух. И вдруг, как камень из пращи, полетел к воротам. Рыжик — за ним. Секунды не прошло — визг, писк, скулёж где-то за домом, на улице.
— Сандичка, Сандичка мой! — крикнула панна Агата.
Вот она уже за воротами.
Крися, тётка Катерина и я — за ней!
В нескольких десятках шагов от ворот, там, где начиналось поле, — видим, клубится пыль… До неба! Ничего не видно — только туман, в котором мелькает то голова, то хвост, то лапа. И визг стоит неслыханный.
Подбегаем ближе. Это Тузик и Рыжий обрабатывают Сандика!
А из-за чего сражение? Из-за печёнки! Сандик, видимо, отыскал её, выкопал и утащил из сада в поле. И там устроил пир горой.
Он огрызался вовсе неплохо. Сражался упорно. Я этого даже не ожидал от такого недотёпы.
Но панна Агата приняла это событие так близко к сердцу, что немедленно начала укладывать вещи.
— Ни секунды не останусь в доме, где держат таких несносных собак! Мой Санди научился есть такую тухлятину у ваших дворняг. Они его испортили! — упрекала она нас, курсируя между чемоданами и корзинкой, в которой лежало её захворавшее сокровище.
И невозможно было её убедить в том, что наши собаки не могли «испортить» её Сандички, ибо «сокровище» совершенно не водилось ни с Тузиком, ни с Рыжим.
Вечером, во время ужина, Крися не спускала Микадо с колен.
И чудилось мне, что, поглаживая его по голове, она незаметно потягивала носиком. Тётка Катерина ходила хмурая.
После ужина Крися подходит ко мне и говорит:
— Дядечка, а как же Микадо?
— Что значит «как же», дорогая? Собака принадлежит панне Агате. Я, правда, вижу, что она его меньше любит, чем Сандика, но, очевидно, всё-таки увезёт его в Варшаву.
