Княжна Дубровина - Салиас-де-Турнемир Елизавета Васильевна
Онъ взялъ Анюту на руки и передалъ ее адъютанту.
— Берегите ее, доставьте ее здоровою, сказалъ ему полковникъ.
Когда Анюта увидѣла себя на рукахъ едва знакомаго ей офицера, когда онъ понесъ ее изъ дверей гостиной, она поняла и вдругъ пронзительно закричала и отчаянно забилась въ рукахъ его. Володя бросился, схватилъ адъютанта за полы сюртука и также отчаянно закричалъ: не надо! не надо!
— Мамочка, мама, кричала Анюта, папочка, не отдавай меня. Мамочка! мама! Не хочу! не хочу!
Но крѣпко державшій ее въ рукахъ адъютантъ вынесъ ее изъ дому, посадилъ въ коляску, и самъ сѣлъ подлѣ нея вмѣстѣ съ нянькой.
Долго билась, рыдала, кричала Анюта и посреди ея рыданій все слышались слова:
— Мамочка! Мама! Не хочу! не хочу!
Наконецъ она выбилась изъ силъ и заснула. II на другой день проснулась она съ тѣмъ же плачемъ и крикомъ; все звала она мамочку и кричала: не хочу!
Дорога изъ Тифлиса до Кисловодска не легкая и не короткая. Она утомила Анюту и она успокоилась — уже не плакала, но сидѣла молча, не по лѣтамъ печальная.
Адъютантъ благополучно доставилъ ее въ квартиру княгини Бѣлорѣцкой. Это была женщина еще не старая, около тридцати пяти лѣтъ, высокая, статная, красивая, и съ ней двѣ дочери, одна ровесница Анюты, другая годомъ старше. Княгиня приняла Анюту ласково и позвала дочерей.
— Анюта поѣдетъ съ нами въ Москву, сказала она, полюбите ее.
Но при этихъ словахъ Анюта, глядѣвшая дикимъ волченкомъ, вдругъ встрепенулась, задрожала и опять закричала:
— Не хочу! не хочу! Хочу къ мамочкѣ.
— Ты ѣдишь къ другой мамочкѣ, къ своей настоящей мамочкѣ, сказала княгиня лаская Анюту.
— Не хочу другой, съ крикомъ повторяла Анюта.
— О дитя мое милое, сказала печально княгиня, — мало ли мы чего не хочемъ, но должны покориться. Тебѣ пришлось испытать все это слишкомъ рано. Бѣдная дѣвочка, бѣдная сиротка!
Анюту отнесли всю въ слезахъ, рыдающую и повторяющую «не хочу!» въ дѣтскую. Тамъ двѣ няньки и обѣ княжны старались развлечь ее и успокоить, но напрасно показывали они ей прелестныя игрушки, хорошенькія картинки, Анюта не хотѣла глядѣть на нихъ, горько плакала и твердила:
— Мамочка! мамочка! Не хочу! не хочу!
Однако черезъ нѣсколько дней она мало-по-малу успокоилась и прельстилась игрушкой — птичкой, съ блестящими перьями, которую няня заводила и она припрыгивая неслась по комнатѣ. Анюта, не видавшая никогда затѣйливыхъ игрушекъ, смотрѣла на нее съ восторгомъ, и когда она начинала плакать и звать мамочку, няня заводила птичку и пускала ее по комнатѣ. Каждый день просыпаясь Анюта просила и мамочку и птичку.
— Хочу мамочку, говорила она жалостно, — хочу птичку!
И птичку тотчасъ приносили.
Черезъ недѣлю княгиня пустилась въ путь. Въ каретѣ сидѣла Анюта между двумя княжнами и бережно держала на колѣняхъ блестящую разноцвѣтными перьями птичку, но долго не привыкала къ княжнамъ, которыя были дѣвочки милыя и сердечныя. Мать говорила имъ, что онѣ должны заботиться о сироткѣ, одинокой сироткѣ, и онѣ понимали это и любовно смотрѣли на нее, ласково говорили съ ней, дѣлили съ ней лакомства и целовали ее, но Анюта все глядѣла волченкомъ и часто вздыхала. Путешествіе длилось три слишкомъ недѣли. Въ большихъ городахъ княгиня отдыхала и проводила двое и трое сутокъ. Дѣвочекъ посылала гулять. Имъ нравилось ходить по улицамъ и садамъ неизвѣстныхъ имъ городовъ. Онѣ рѣзвились и смѣялись, но Анюта была печальна. Однако мало-по-малу она привыкла и полюбила младшую, княжну Алину, и сама цѣловала ее. Наконецъ пріѣхали они въ Москву и Анюта увидала съ удивленіемъ большой домъ, въ глубинѣ большаго двора, съ большимъ тѣнистымъ садомъ сзади. Въ домѣ стояла раззолоченная мебель, въ золотыхъ рамахъ картины и бѣлыя красивыя статуи, которыхъ по вечерамъ сильно побаивалась Анюта. Двѣ недѣли прожила она у княгини, и уже совсѣмъ привыкла и къ ней, и къ княжнамъ, и къ нянѣ. — Однажды вечеромъ, когда они пили чай, доложили о пріѣздѣ Долинскаго, дяди Анюты. Въ гостиную вошелъ небольшаго роста, сухощавый, бѣлокурый, застѣнчивый и очень моложавый человѣкъ, лѣтъ сорока, съ лицомъ добрымъ и симпатичнымъ. Онъ горячо благодарилъ княгиню и посматривалъ любопытно на трехъ дѣвочекъ пившихъ молоко за чайнымъ столомъ. Самъ онъ былъ въ траурѣ.
— Анюта, поди сюда, сказала княгиня, поцѣлуй дядю. Это твой дядя.
Долинскій, Николай Николаевичъ обнялъ Анюту и поцѣловалъ ее.
— Ждала, не дождалась ее жена моя, сказалъ онъ княгинѣ растроганнымъ голосомъ.
Княгиня взглянула на его траурное платье и поняла.
— Жена ваша?… сказала она сочувственно и смущенно, и не договорила.
— Лишился, княгиня, лишился, отвѣчалъ онъ ей. — Она была отчаянно больна и лишь только стала поправляться, какъ пришло извѣстіе о смерти единственной, нѣжно любимой сестры ея. Она опять слегла въ постель и ужь не вставала.
— Какъ же теперь? спросила княгиня.
— Съ моими дѣтьми воспитаю — она такъ мнѣ приказывала. Все ждала племянницу, не дождалась и умирая приказывала любить, воспитать… Онъ остановился, проглотилъ душившія его слезы и прибавилъ: — исполню волю ея свято. У меня своихъ дѣтей пятеро. Анюта будетъ шестая. Бѣдная сиротка, и она всѣхъ лишилась… никого у нея нѣтъ… кромѣ меня и моихъ дѣтей. Я разницы не сдѣлаю, печальная судьба ея! Смерть ходитъ за ней по пятамъ.
Анюта вздрогнула, хотя не вполнѣ понимала, что говорилъ дядя.
— Да, печальная, сказала княгиня и прибавила: — когда же вы хотите ѣхать?
— Завтра. Я не могу долго оставлять дѣтей моихъ однихъ и спѣшу. Притомъ мнѣ здѣсь дѣлать нечего.
Анюта казалось поняла. Княгиня видя ея омраченное и смущенное лицо приказала ей и Алинѣ идти спать. Старшая дочь княгини, Нина, нѣжно поцѣловала Анюту.
— Господи! что же это? Опять! воскликнула Анюта и залилась слезами. — Куда еще? Опять къ новому дядѣ!
Не обошлось безъ слезъ и на другой день, но Анюта уже не билась, не кричала, какъ прежде, а простилась со всѣми молча, мрачно и казалось покорилась своей горькой участи. Она смирно сидѣла всю дорогу и упорно молчала на всѣ вопросы дяди. Отъ Москвы до города К* не далеко. Черезъ сутки они въѣхали къ К*.
Глава II
Николай Николаевичъ взялъ Анюту за руку, ввелъ ее въ небольшой, свѣтленькій домикъ, прямо въ дѣтскую, гдѣ окружили его съ криками радости его дѣти, онъ расцѣловалъ ихъ, оставилъ посреди ихъ Анюту и сказалъ:
— Привезъ вамъ сестрицу. Любите ее и во всемъ ей уступайте. Она будетъ наша общая любимица. Вы всѣ должны угождать ей. Помните, что мать ваша умирая приказывала любить новую сестрицу. Няня, обратился онъ къ старухѣ, стоявшей за дѣтьми, — вотъ тебѣ еще барышня, ходи за ней заботливѣе чѣмъ за другими дѣтьми, это тоже дочь моя. Я не забуду твоихъ стараній и ты останешься мною довольна. Слышишь, няня, не ропщи на дѣвочку, балуй ее.
— Слушаю, батюшка, отвѣчала няня.
Домикъ гдѣ жилъ Николай Николаевичъ Долинскій стоялъ на окраинѣ города, на берегу высокой горы, подъ которою текла широкая рѣка Ока. Къ рѣкѣ подъ гору сходилъ тѣнистый, довольно большой садъ, съ густыми липовыми аллеями и куртинами, на которыхъ расли плодовыя деревья, а въ другихъ куртинахъ былъ огородъ, капуста, картофель и даже гречиха для домашняго продовольствія. Предъ небольшимъ балкономъ разведенъ былъ маленькій цвѣтникъ, которымъ съ особенною заботливостію занималась покойная жена Долинскаго. У рѣки находилась небольшая пристань и къ ней привязывалась лодка, на которой покойная любила кататься съ дѣтьми; а отецъ выучилъ сыновей грести и управлять рулемъ. Довольно большой дворъ у домика застроенъ былъ домашними постройками, кухней, погребомъ, конюшней, въ которой стояла только одна корова и клѣть для куръ. Лошадей Долинскій при своихъ малыхъ деньгахъ держать не могъ. Этотъ домикъ и садъ составляли единственное богатство Долинскаго; онъ служилъ совѣтникомъ губернскаго правленія и кромѣ жалованья имѣлъ небольшой капиталъ. Онъ и его пять человѣкъ дѣтей, два мальчика и три дѣвочки, жили на эти доходы скромно, уединенно, безъ особенныхъ лишеній. Старшій сынъ его Митя десяти лѣтъ учился въ гимназіи, также какъ и меньшой Ваня, которому минуло только девять лѣтъ. Дочь его восьми-лѣтняя Агаша была брюнетка, очень умная и живая, а меньшая Лида тихая и кроткая, бѣлокурая и голубоглазая, оказалась ровесницей Анютѣ и скоро подружилась съ ней, потому особенно, что во всемъ безпрекословно покорялась умной, но властительной и вспыльчивой Анютѣ, была еще дѣвочка Лиза двухъ лѣтъ. Всѣ эти дѣти были оставлены на произволъ судьбы и старой няни, которая больше занималась вязаньемъ чулковъ, и чаепитіемъ съ сосѣдками чѣмъ надзоромъ за ними. Поутру мальчики уходили въ гимназію, отецъ ихъ въ губернское правленіе, а дѣвочки оставались дома. Агаша любила читать и отецъ доставалъ ей книги. Въ долгіе осенніе вечера Агаша разсказывала меньшимъ сестрамъ то, что читала. Когда это занимало ихъ, они ее слушали, когда же имъ казались не интересны разсказы Агаши, онѣ вскакивали, уходили въ столовую и затѣвали шумныя игры. Любили онѣ играть въ свои домы и эта игра выдумана была Анютой, великой затѣйницей. Каждая изъ дѣвочекъ выбирала себѣ мѣстечко подъ ломбернымъ столомъ, садилась на полъ съ куклами, игрушками, кухнями, лошадьми и коровами и представляла хозяйку. Онѣ ходили въ гости другъ къ другу, принимали одна другую, зачастую ссорились и мирились, но эта игра прекращалась лишь только мальчики приходили изъ гимназіи. Тогда начиналась игра въ разбойники. Дѣвочки выходили изъ своихъ домовъ, разбойники нападали на нихъ, ловили ихъ, брали въ плѣнъ и требовали выкупа. Но при этой бѣготнѣ и ловлѣ подымался такой страшный шумъ, визгъ и вопли, что оглушенный Николай Николаевичъ выходилъ изъ кабинета и унималъ дѣтей.
