Гарий Немченко - Сережка — авдеевский ветеран
Нет, то были замечательные деньки!
Правда, сначала Серёгу оттеснили в сторону и кто-то больно наступил ему ботинком на босую ногу, но потом всё устроилось как нельзя лучше.
В то утро мать послала Серёжку в магазин за сахаром, и там он встретил своего лучшего теперешнего друга дядю Гену, которого знают почти все мальчишки на Авдеевской площадке. Теперь он работает водителем самого большого, пожалуй, на всей стройке, панелевоза и никогда не проедет мимо мальчишек, чтобы не остановиться и не расспросить их о жизни.
Иногда он приглашает всех в кузов, и мальчишек набивается туда как селёдок в бочку. Панелевоз медленно едет по главной улице, а дядя Гена с перерывами жмёт на сигнал, и сигнал кричит, как курица: куд-куд-кудах!
Только он так и умеет сигналить. Потому его и прозвали мальчишки — дядя Куд-Кудах.
Но он вовсе не обижается на это, а только смеётся, когда мальчишки ему кричат:
— А ну, покукарекай, Куд-Кудах!
И вот в то утро Серёжка подошёл к нему в магазине и тихонько сказал:
— Добрый день, дяденька солдат!..
— Здравия желаю, товарищ мирный строитель! — сказал дядя Куд-Кудах.
Сказал так серьёзно, что Серёжка даже обернулся — уж не поздоровался ли солдат с кем-либо другим. Но солдат наклонился к Серёжке, его густющие брови — Серёжка таких ещё в жизни не видел — отодвинулись друг от дружки, и он проговорил уже весело:
— Хозяйством, значит, занимаешься? Тоже надо! Куплю-ка я тебе за это конфет!..
И он в самом деле купил Серёжке вкусных тянучек и пригласил заходить к нему в гости.
Как раз в это время Серёжка собирал деньги на перочинный ножик, но в тот же вечер он решил пойти к своему новому другу, а без подарка идти было вроде бы неудобно.
Серёжка снова пошёл в магазин и купил там кубиков десять кофе.
— Вот, — сказал он дяде Куд-Кудаху. — Свари себе, пожалуйста. Моя мамка знаешь как вкусно его варит!..
Серёжка не удержался, рассказал, конечно, что он — один из самых что ни на есть первых жителей Авдеевской площадки и однажды ночевал с отцом в палатке, когда мать ездила к больной бабушке.
Потом они сидели и болтали о том да о сём, и новый Серёжкин друг спросил неожиданно:
— Подожди-ка, а звёздочка у тебя есть? Нема? И значков нету?..
Серёжка рассказал ему, как вчера, когда встречали солдат, какой-то пацан наступил ему на ногу — вот, пожалуйста, до сих пор ещё видно на ноге след от ботинка.
— Да ты что? Ноги вечером небось не моешь? — спросил дядя Кудах, рассматривая след, и его брови зацепились одна за другую.
— Мыл, мыл, — сказал Разводчик краснея, — а она никак не отмывается!..
— Так ты её нынче с мылом да с мочалкой, договорились? — сказал дядя Кудах. — А без значков гвардейцу никак не годится. Тем более, что ты у нас — ветеран!..
Дядя Кудах нашёл свою старую пилотку и надел её Серёжке на голову. А потом они пошли по всем комнатам, где жили солдаты, и Серёжкин друг говорил в каждой:
— Вот тут со мной гвардеец… Ветеран Авдеевской площадки. В палатке ещё жил… А орденов пока не заработал… Так давайте, хлопцы, кому какой не жалко.
Хлопцы прицепляли к Серёжкиной вельветке значки, а он всё время поправлял пилотку. Она ведь была немножко великовата и съезжала на нос, когда Серёжка пытался взглянуть на свою грудь.
Некоторые почему-то не хотели отдавать значков, им было как будто жалко, и тогда дядя Кудах говорил:
— Ничего-ничего, поносили, и хватит… Ты теперь звёздочку за доблестный труд зарабатывай. А свои ордена — моему другу…
И он снова принимался рассказывать, как страшно было будто бы ему, Серёжке, когда однажды он ночевал в палатке.
— Представляете, спит он, вот этот пузырь, а тут медведь… Прямо в палатку! А он не растерялся, схватил ружьё отцово — и ж-жах!.. Только дробь была очень мелкая…
— Молодец парень!..
— Ну, если он в медведя да мелкой дробью не побоялся!..
И Серёга, хоть никогда ничего похожего не было, закивал головой, как будто подтверждая: да, мол, не побоялся. Просто удивительно, как это получилось, он ведь и не хотел, а голова сама по себе: нет, мол, нет, не побоялся.
А в коридоре дядя Кудах сказал Серёжке:
— Ты вот что… Ты, брат, на тех, кто отказался значки тебе отдать, не обижайся. Тут понимать надо: ведь на стройку прямо из армии, многие и домой заскочить не успели. А я тебе так скажу: хоть солдат он и взрослый человек, и, можно сказать, серьёзный — защитник Родины! — а всё равно очень ему хочется, чтобы и мать его, и отец хоть одним глазком на его значки глянули, потому что за здорово живёшь их не дают — их, брат, заслужить надо!..
А Серёга обе руки, растопырив пальцы, на грудь себе положил: что ты! Да сам бы он и слушать не стал, если бы эти значки у него попросили!
Дядя Кудах закончил:
— Так что ты их, брат, береги!
Серёжка горячо закивал головой и тут же нахмурился. Вздохнул вдруг и начал снимать свою куртку. Дядя Кудах удивился:
— Ты что это?
— Отнимут! — уверенно сказал Серёжка.
— Курточку?..
— Не, значки!.. Посымают, и всё…
— Это кто же?
— Есть тут такие, — ответил Серёжка. И добавил шёпотом: — Мехколонцы!
— А ну одевайся!
Дядя Кудах взял Серёжку за руку, и они вместе пошли по посёлку. И все мальчишки, конечно, умирали от зависти, потому что ни у кого, во-первых, не было столько значков, и ни у кого, во-вторых, не было такого друга, как старший сержант дядя Гена.
На углу одной из улиц на чёрной плешке асфальта стоял большой каток. Его, как воробьи, облепили мехколонцы. И все были вооружены до зубов, потому что Генка Дерибаска был хитрый и коварный полководец.
Когда мехколонцы увидели Серёгу, они сразу перестали кричать и возиться и во все глаза уставились на Разводчиковы значки. Они так вытянули шеи, что чуть не попадали с катка, и только Генка Дерибаска делал вид, что это ничуть его не интересует, и равнодушно смотрел в сторону.
— Вон, рыжий, на нас не смотрит, — прошептал Серёжка. — Командир…
— Симпатичный хлопец, — сказал дядя Гена.
— Дерибаска?
— Дерибаска его фамилия?..
— Ага…
А дядя Гена подтвердил:
— Ничего парнишка…
Он довёл Серёжку до подъезда, а на обратном пути всё-таки поговорил, наверное, с Дерибаской.
Потому что с тех пор командир мехколонцев никогда больше не колотил Серёгу, если встречал на улице…
Он теперь уже не раз звал Серёгу в свою армию и даже обещал взять с собой в Алма-Ату, когда туда убежит, да только чего там хорошего, в Алма-Ате?..
Однажды Серёга прямо так и спросил у Дерибаски: чего хорошего? И тот сказал:
— А ничего… Там спать можно прямо на улице.
— А не заругают?..
— Кто? — удивился Дерибаска. — Поедем же мы одни, отец да мать не будут и знать…
Только жаль Серёге своих мать да отца — даже если и уговорит его Дерибаска бежать в Алма-Ату, Серёжка записку им оставит: пусть и они туда приезжают…
Очень звал Дерибаска Серёгу в свою армию, только он так и не пошёл.
Зато Борька Амос на следующее утро назначил его своим ординарцем — разве не приятно, если у тебя такой заслуженный ординарец, у которого вся грудь в орденах и медалях?
И Серёжка храбро сражался, и всегда шёл впереди, пока его не стукнули по голове.
После этого Разводчик два дня не выходил из дома, а когда вышел, сразу же отправился к дяде Кудаху.
И все снова глядели на Серёгу, потому что, кроме орденов, у него была теперь ещё белая повязка на голове.
— Ранили? — спросил дядя Кудах.
— Ага, — охотно согласился Серёга. — Ещё как!..
— Чему ж ты радуешься?
Дядя Кудах долго говорил о том, что вот он немножко освободится, выберет чуточку времени, и тогда сам возьмётся за пацанов, а то они совсем отбились от рук и вообще могут натворить в посёлке шут знает что.
И Серёга пообещал ему больше не воевать, хотя оба полководца и все ребята то и дело приглашали его в свои армии. Приятно ведь, когда рядом с тобой служит храбрый ветеран, израненный в боях орденоносец.
Серёжка теперь разводил голубей, которых привёз ему однажды из города дядя Куд-Кудах, и был, наверное, самым мирным человеком на всей Авдеевской площадке…
Глава четвёртая
Он медленно брёл по посёлку, размышляя, чем бы ему заняться.
На небольшом пустыре между домами, чихая синим дымком, дёргался экскаватор. Серёжка долго стоял и, ковыряя в носу, сосредоточенно смотрел, как зубастый ковш ползёт по стенке котлована, выбирается наружу и плюхает в кузов большущего «МАЗа» чёрную-пречёрную землю.
Земля сыпалась с машин, когда они шли от котлована, потом по ней шли другие машины и тоже рассыпали землю. А так как вчера только прошёл дождь и кругом было ещё сыро, вслед за машинами тянулись по зелёной траве две глубокие колеи, тоже чёрные-пречёрные. И каждая из них задними колёсами была разделена на две рубчатые ложбинки, между которыми змейкой вился островерхий хребет.
