Николай Жданов - Морская соль
Ребята дружно ответили ему. Затем Колкин крикнул:
— Вольно!
Приняв рапорт от старшины второго взвода, офицер прошёлся вдоль рядов.
— Почему двое в бескозырках? — спросил он.
Колкин растерялся.
— Это новенькие, — ответил он наконец.
— Понятно, — сказал офицер и, заметив, что Дуся и Тропиночкин торопливо сняли бескозырки, молча улыбнулся.
— Товарищ капитан-лейтенант, можно к вам обратиться? — спросил вице-старшина.
— Обращайтесь, — разрешил офицер.
— Вот когда мы по утрам стоим «На флаг, смирно!», то ведь в это время моряки на всех кораблях тоже встают «На флаг, смирно!». Верно это?
— Это совершенно верно, — сказал офицер. — Подъём военно-морского флага — одна из старых морских традиций. Когда я служил на корабле, мы все точно так же, как вы, каждое утро приветствовали подъём флага. И так делают повсюду на кораблях, где бы они ни находились: и на Балтийском море, и на Чёрном, и на Севере, и на Тихом океане. Так что, когда вы слышите команду: «На флаг, смирно!» — помните: вы не одни. С вами вместе отдают честь родному флоту все моряки страны. Понятно?
— Понятно, — с готовностью отозвался Колкин.
— Тогда ведите роту на завтрак!
Под большим навесом из новых брёвен и досок рядами стояли белые, свежеструганые столы и скамейки. Почти все столы были уже заняты старшими воспитанниками, и только два крайних оставались ещё свободны. По команде Колкина все разместились за этими столами. Дежурный раздал ложки, поставил тарелки с хлебом и миску с топлёным маслом — для каши, которую тоже скоро принесли. Она была рассыпчатая, горячая. Дуся с удовольствием ел кашу, потом пил сладкий чай с молоком и булкой.
— Встать! — раздалась команда.
Старшие уже вышли из-за стола и строились в две шеренги.
Дуся жадно следил за их правильным, чётким строем.
— Напра-во! — послышалась команда.
И тут Дуся заметил, что позади всех, отступая на два шага от общего строя стоит высокий нахимовец, странно хмурится и глядит всё время в сторону.
— Кто это? — шёпотом спросил Дуся у Тропиночкина.
— Тише! — зашипел на них Колкин. — Это двоечник по дисциплине. Видите, у него даже погоны сняты. Он и ходит сзади всех, пока не исправится.
В это время двоечник повернулся в их сторону. Лицо у него было насупленное, а тёмные глаза смотрели на Дусю внимательно и печально.
— Разобраться по четыре! — крикнул Колкин.
Новички стали быстро строиться.
А старшая рота уже двигалась впереди них по дороге. Дуся, сразу посерьёзнев, смотрел вслед шедшему позади всех двоечнику. «Наверное, ему тяжело теперь», — думал Дуся, стараясь шагать в ногу со своими новыми товарищами.
ДЕНЬ ПРОДОЛЖАЕТСЯ
До начала учебного года оставалось менее двух недель, и у новичков на это время не было никаких других обязанностей, как только познакомиться друг с другом да привыкнуть к распорядку и новым условиям.
К концу дня Дуся довольно ясно представлял себе расположение лагеря, узнал от других новичков, в какой стороне море и где стоят крейсеры; один мальчик залезал на высокое дерево и сам отлично видел их оттуда.
Этот мальчик сразу понравился Дусе. Он был очень живой, ловкий, на его смуглой весёлой рожице умно и лукаво поблёскивали узенькие чёрные глазки. Все звали его Япончик. Но он сказал Дусе, что на самом деле он совсем русский, и даже офицер-воспитатель капитан-лейтенант Стрижников запретил ребятам так его называть. Правда, они всё равно называют, потому что очень похож, и он вовсе не обижается.
— Вот посмотри: так я ещё похожее, — сказал Япончик.
Он сел на кочку, ловко подобрал под себя ноги и, откинув в сторону локти, пальцами рук оттянул кожу у себя на висках. От этого глаза у него сделались совсем узенькие, и так как он ещё немного покачивался, то стал совершенно похож на игрушечного японского божка.
— Здорово! — изумился Дуся. — Научи меня так.
— У тебя не выйдет, — сказал Япончик, поднимаясь с земли. — У тебя лицо совсем не такое.
Япончик всё знал и охотно делился самыми ценными сведениями. Так, он сообщил, что мичман Гаврюшин, тот самый, с которым Дуся и Тропиночкин прибыли в лагерь, оказывается, был не раз в самых дальних плаваниях и даже обошёл на корабле весь земной шар.
— Он даже был в Сингапуре! — сказал Япончик. — И в Аргентине!
— В той самой? — спросил Тропиночкин. — «Где небо южное так сине…»?
— Конечно! — тотчас подтвердил Япончик. — Он был в Рио-де-Жанейро и в Буэнос-Айресе. А уголь они брали в Порт-Саиде. Это на краю карты, у конца полушария… Не веришь?
Но Дуся ничего не ответил. Он был смущён. Почему-то именно эти географические названия: Порт-Саид, Рио-де-Жанейро, Сингапур — всегда волновали его. Они были такими далёкими и такими заманчивыми, что казалось невероятным увидеть человека, который когда-либо был там. Он был уверен, что такой человек должен и выглядеть по-особенному, не как все люди. А мичман Гаврюшин ехал с ними на грузовике как ни в чём не бывало. Ходит в поношенном кителе, и никто даже не догадывается о том, какой это удивительный человек.
— Это верно, Япончик? — спросил он. — Почему же он… — Дуся невольно замялся, подыскивая слово.
Но Япончик сразу его понял.
— Потому что он скромный, — сказал он. — А вот «папа-мама» — храбрый.
— Это кто «папа-мама»? — не понял Дуся.
— Как, вы разве не знаете? — удивился Япончик. — Это капитан-лейтенант Стрижников наш «папа-мама». Все ребята его так зовут между собой, только он ещё не знает. А может быть, и знает, но всё равно не сердится. Это ведь доброе прозвище, правда? Его все ребята любят — он настоящий моряк, обстрелянный!
По дороге в лагерь в кустах у спортплощадки они случайно заметили ежа. Дуся тронул его палочкой, и ёж сразу свернулся в клубок. Ребята долго возились с ним.
— Отнесите его в живой уголок! — сказал подоспевший Стрижников.
— Разрешите, мы с Парамоновым отнесём, — вызвался Тропиночкин.
— Добро, — сказал «папа-мама».
Живой уголок помещался на террасе маленького домика у озера. Сквозь высокие стёкла окон сюда в обилии проникал дневной свет, но было душно, пахло вялой травой и тиной.
Тропиночкин распахнул окно, извлёк из-под стола пустой фанерный ящик, бросил туда захваченный из лесу мох и, стараясь не уколоться, водворил в ящик ежа. Потом Тропиночкин показал Дусе змею в банке со спиртом, гнездо осы, моллюсков-прудовиков, гусеницу, хромую сороку.
Осмотрев живой уголок, они заперли окно и вышли на берег озера.
— Ты плавать умеешь? — спросил Тропиночкин.
— Ещё не умею, — огорчённо сказал Дуся. — Тётя Лиза говорила: «Надо, говорит, его плавать научить, а то какой из него моряк!» А бабушка говорит: «Чего ты торопишься! Моряк или не моряк, это всё равно скажется. Вот поступит в училище, а там наша парамоновская натура даст себя знать. Её на глаз не увидишь, как соль в морской воде, а хлебнёшь — почувствуешь!»
— Ну, и чего ты чувствуешь теперь? — спросил удивлённо Тропиночкин.
— А я ничего не чувствую, — признался Дуся. — Просто вот как был, так и есть, только мне тут интереснее.
— И мне тоже интереснее, — согласился Тропиночкин. — Плавать я тебя быстро научу, не беспокойся. У моряков самое первое — это дружба и помощь.
— Потому что они всегда вместе — на одном корабле. Верно? — сказал Дуся.
— Конечно, — подтвердил Тропиночкин. — Танкисты тоже дружные очень, и лётчики, и всякие солдаты вообще, а моряки всех крепче дружат. Уж если моряк моряка где увидит, так они с первого слова друзья. Правда ведь?
Дуся не ответил. Случайно сунув руку в карман, он обнаружил записную книжку, найденную утром. Он совсем забыл о ней и теперь поспешил показать её Тропиночкину. Тот сказал сначала, что книжку надо отдать дежурному офицеру, который всегда приходит к столовой и в обед и в ужин, — и тогда дежурный офицер громко спросит: «Кто потерял книжку?» — тому и отдаст. Но потом они решили, что потерявшему книжку станет, наверное, неловко перед всеми, потому что терять ничего нельзя.
Сев на траву, они принялись рассматривать книжечку, чтобы установить, кому она принадлежит. Впрочем, Дуся был почти уверен, что книжечку обронил один из тех старшеклассников, что встретились ему утром у озера.
На первой странице было написано: «Никогда не думайте, что вы уже всё знаете. Павлов».
— Кто это Павлов? — спросил Дуся.
— Не знаю, — пожал плечами Тропиночкин. — Может быть, это он самый и есть?
Но на другой странице значилось: «Если человек не привык к дисциплине и порядку, с ним вместе нельзя воевать. Макаров».
— Вот видишь! — сказал Дуся. — Может быть, он вовсе не Павлов, а Макаров.
— Тут ниже ещё что-то написано, — заметил Тропиночкин.
— «Это надо внушить Метелицыну», — прочёл Дуся.
