Екатерина Мурашова - Дверь, открытая всегда
– Украли! – уверенно говорит Родион.
– Но кто? И когда? Местные историки глаз с нее не спускали. Еще бы! Такая находка один раз за жизнь выпадает! Ценность-то какая! По преданию, из нее Кирилл причащался, когда к славянам уходил.
– Кирилл, это который азбуку придумал?
– Ну да, в общем… Но это, я сейчас посмотрел, еще вилами по воде писано. Могли византийцы и соврать, чтобы Святославу польстить, ценность потира повысить…
– Зачем же им врать, если Святослав – воин и язычник? Что ему Кирилл?
– Логично мыслишь, – отец смотрит на сына с некоторым удивлением. – Но тут же еще и Ольга, мать его, присутствует… Так что вот тебе – клад и детектив в одном флаконе. Почище Тома Сойера.
– Милиция искать будет?
– Будет, конечно. Но… Ты же знаешь… Людей убивают, ценности прямо из музеев пропадают… А тут… то ли было, то ли не было. Ведь даже акта никакого толком составить не успели, никто, кроме местных краеведов и сопровождающих, ее и не видел. Надо было мне самому поехать… А может, это вообще копия, подделка, еще что-то другое…
– А фотографии есть?
– Фотографии-то есть, но по фотографиям экспертизы не проводят.
– А кому она вообще-то нужна, кроме музеев?
– Если потир подлинный, византийский, старше 10 века, то частные коллекционеры на Западе огромные деньги отвалят. А так… там же золото, камни драгоценные… Глупо! – отец Родиона ударяет кулаком по столешнице, кот недовольно морщится, стучит хвостом, вытягивает лапы с желтоватыми когтями. – Если он и вправду нашелся, нельзя, чтоб снова сгинул!
– Папа… ты… вы хотите его сами найти?
– Да ты что, Родька! Как это я… мы… что мы, сыщики, что ли? Археологические находки, они на своих ногах не бегают. С чего это ты вздумал?
– Ладно, ладно, – передразнивая отца, говорит Родион. – В чужие тайны не лезу… Работай…
Какая-то южная, тропическая или субтропическая страна. Белый дом в колониальном стиле. Пальмы, бассейн, слуги в длинных свободных одеждах. На просторной веранде двое людей пьют что-то из высоких бокалов и разговаривают. Старший толст, силен, лупоглаз, то и дело вытирает платком мокрую красную шею. Тот, что помоложе, – с острым, зверушечьим лицом и умным взглядом.
Разговор идет по-английски.
– Деньги на операцию переведены. Но я так и не понял: когда потир будет у меня в руках?
– Здесь, в этом доме? Об этом, по-моему, не было речи.
– Ну хорошо, вы правы, пусть у моего представителя в Лондоне, Париже или Мадриде. На ваше усмотрение. Доставка на острова – это уже мое дело.
– Я думаю, сэр, это вопрос нескольких дней.
– Осложнений не ожидается?
– Нет? Главное осложнение в подобных делах – деньги. Точнее, их отсутствие. За деньги в сегодняшней России можно купить все. И всех. В этом смысле сегодняшняя Россия абсолютно предсказуема и управляема. Как вы понимаете, сэр, это очень выгодно для наших текущих целей.
– Вы не ошибаетесь? Не выдаете желаемое за действительность?
– Нет. Все предварительные договоренности выполнены. Потир уже в руках у заинтересованного, если говорить прямо, купленного нами человека. Его передача – чисто технический вопрос.
– А не будет ли потом утечки информации от этого… заинтересованного человека?
– Не будет, сэр. Об этом мы тоже позаботимся.
– Ну что ж. Жду, как вы понимаете, с нетерпением.
Невысокий мальчик в косухе и стройная девочка гораздо выше его ростом медленно идут по краю пустыря. Поодаль, то забегая вперед, то отставая, бегут их собаки. Восточно-европейская овчарка принадлежит мальчику, крупная дворняга неопределенной породы – девочке. Шагах в двадцати сзади идет еще один мальчик – высокий, темноволосый. Собаки у него нет, и что он делает вечером на пустыре – непонятно.
– И тут я достаю автомат и бах! Бах! – они сразу, понятно, разлетаются веером… – рассказывает Сережка, и довольно живо показывает, сначала, как он стрелял, а потом, как они разлетались. Хватается за грудь и падает навзничь прямо в снежную кашу, но в последний момент как-то хитро выворачивается и встает на ноги.
Девочка смеется, собаки недоверчиво прислушиваются, сторожко поводят ушами.
– А у меня спина болит, – жалуется девочка. – И Мария Николаевна опять ругалась, что плохо растягиваюсь.
– Да у тебя растяжка… – возмущается мальчик. – Чего ей надо-то?! У нас в клубе ни у кого такой нет. Даже у Степана Анатольевича.
– А для нас – мало, – вздыхает девочка.
– Слушай… – Сережка нервно оглядывается, смотрит на плетущегося сзади черноволосого. – А чего этот за нами идет, а? Уже второй круг. Чего ему надо, как ты думаешь?
– Не знаю, только он уже почти месяц так ходит. Я привыкла.
– Как это?! – изумляется Сережка. – Следит за тобой, что ли? Ты его знаешь?
– Да в общем-то знаю. Он в параллельном классе учится. Приехали они откуда-то. Только я с ним ни разу не разговаривала.
– А чего ж он за тобой ходит?
– Не знаю…
– Достал? – многозначительно спрашивает Сережка.
– Да в общем-то, да, – девочка пожимает плечами. – Сказал бы что, а так…
Сережка разворачивается и решительно идет навстречу черноволосому, сунув руку за отворот косухи. Тот останавливается, но не уходит, поджидает.
– Сережка! Да брось ты! – нерешительно окликает девочка. Сережка даже не оборачивается. Девочка тоже останавливается поодаль и смотрит на разворачивающуюся ситуацию с явным любопытством.
Некоторое время мальчики стоят почти вплотную и рассматривают друг друга. Черноволосый значительно выше, но Сережка – точнее в движениях и как-то лучше скроен.
– Слушай, ты чего за нами ходишь? – спрашивает Сережка, пока вполне миролюбиво.
– А чего – нельзя? – спрашивает черноволосый. – Пустырь общий. Хочу – гуляю.
– Так ты гуляй в другом месте. Найди и гуляй. Ты Анку достал, понял? Отвали! А не понял, так получишь сейчас.
Черноволосый мальчик не выглядит испуганным, скорее печальным.
– Анна – твоя девушка, да? – спрашивает он. – Это она просила тебя гнать меня?
Сережка явно теряется. Чтобы не показать своего замешательства, заводит себя, злится на черноволосого практически насильно. Замечает, что тот говорит по-русски с акцентом и тут же цепляется к этому.
– Понаехали тут! Сначала по-русски научись разговаривать, а потом… Какая Анка тебе девушка? Отвали и все!
– О, я теперь знаю, она не попросила тебе! Ты сам хотел! – темпераментно восклицает черноволосый и хочет сказать что-то еще, но не успевает. Сережка отталкивается от земли обеими ногами и прыгает на него, как кошка на крупную собаку. Мальчики падают в осеннюю грязь, и некоторое время сосредоточенно мутузят друг друга. Обе собаки подбегают поближе и с интересом наблюдают за происходящим. Овчарка смотрит молча, а дворняга припадает на передние лапы и заливается звонким лаем.
– Ну все, мальчики, хватит! Все! – говорит Анка, подходя вплотную к дерущимся, но не решаясь ничего предпринять. Потом оборачивается к собакам, говорит возмущенно. – Альфа, как тебе не стыдно! Сделай же что-нибудь!
Овчарка нерешительно походит к катающимся по грязи мальчишкам, приглядывается и, тихо рыча, тянет за куртку хозяина – Сережку. Сережка отмахивается от собаки, черноволосый тут же воспользовался этим, вырвался, вскочил.
Сережка тоже вскакивает, утирает горстью разбитый нос.
– Ну что, черный, получил? Будешь еще следить?
Черноволосый облизывает распухающие губы, говорит упрямо:
– Все равно буду ходить. Не следить. Так.
Сережка раздувает ноздри, он готов снова кинуться в драку, но Анка берет его за рукав:
– Пойдем отсюда. – На черноволосого она почему-то старается не смотреть. И вообще ей как-то странно. Анка ежится, поднимает воротник куртки, потом надевает капюшон. Теплее не становится. Холод и странное неудобство идут откуда-то изнутри.
Сережка и Анка идут прочь. Собаки внимательно обнюхивают неподвижно стоящего черноволосого и бегут следом.
– Придурок какой-то, да?! – возмущенно восклицает Сережка.
Анка не слушает его, оборачивается.
– Как тебя зовут? – тихо спрашивает она. Черноволосый мальчик читает вопрос по губам.
– Тахир, – так же тихо отвечает он.
Несколько секунд мальчик и девочка смотрят друг другу в глаза, потом Анка отводит взгляд и уходит уже окончательно.
Темно. Потом луч фонарика шарит по стенам с выкрошившейся кирпичной кладкой и клочьями паутины. Следом зажигается свеча, ее огонек трепещет от сквозняка, освещает голову мужчины в низко надвинутой на глаза шапке, небритое лицо с острым, похожим на клюв носом. Лицо, скорее всего, обыкновенное, но в антураже подземелья оно кажется зловещим.
– Гляди, Птица, здесь живет кто-то, что ли? – слышится голос из темноты. – Вон тряпки какие-то, чайник…
– Да нет, – отвечает тот, кого назвали Птицей. – Кому здесь жить? Бомжам не пролезть. Ты ж видел, нам не только доски рвать, лаз пришлось расширять. Ребятишки, наверное, играли когда-то, от них осталось. Родителям не нравилось, потому и заколотили.
