Ульрих Хуб - Ковчег отходит ровно в восемь
— Но он мог и не расслышать!
— Он все слышал, — мрачно ответил маленький. — У него же отличный слух. Я был плохим пингвином и не хотел исправиться. А еще… — проговорил он совсем тихо, — еще я кое-кого убил.
— Кого же?
— Бабочку.
— Да мы об этом давным-давно забыли!
— Но Бог-то не забыл! — всхлипнул маленький пингвин. — У него прекрасная память.
— Да не видел он ничего, — заверили маленького пингвины. — Перед потопом у него наверняка было дел по горло. И вообще, ты же не специально наступил на нее.
— Как сказать, — ответил маленький пингвин и безутешно зарыдал.
Но большие пингвины не сдавались:
— С чего ты взял, что она мертва? Она довольно быстро оправилась, и если б ты не сбежал, ты бы сам это увидел. Она встрепенулась и улетела. Только левое крыло у нее помялось.
Конечно, это было неправдой — никому из них и в голову не пришло посмотреть, что стало дальше с той бабочкой. Но сейчас нужно было успокоить маленького пингвина — его рев наверняка был слышен на всем ковчеге.
— Вы просто хотите меня утешить! — убивался маленький пингвин.
Он упал на живот и стал изо всех сил колотить по палубе.
— Это я убил бабочку и всему миру принес горе!
Маленький пингвин простер свои коротенькие крылья вверх и крикнул что есть мочи:
— Я верю в тебя, Бог! Но почему ты наказываешь всех остальных? Один-единственный пингвин тебя оскорбил, а ты мстишь всему свету! И это ты называешь справедливостью? Я зол на тебя. Очень-очень зол! Ты слышишь меня, Бог? Слышишь ли ты меня?!
Если кто его и услышал, так это голубка. Стремительными шагами она спускалась в трюм. Первый пингвин едва успел прыгнуть в чемодан и захлопнуть за собой крышку. Еще чуть-чуть — и было бы поздно.
Дверь распахнулась, и на пороге появилась голубка.
— Вы что, не можете вести себя как приличные животные? — крикнула она. — Вас слышно даже на верхней палубе. Вам спать пора!
Будь она повнимательней, она бы сразу заметила, что один из пингвинов немного уменьшился.
— Я и без вас тут замучилась, — пожаловалась голубка. — Антилопы по непонятным мне причинам не желают спать рядом со львами. Дятлы пробили дыры в палубе. А муравей потерял свою пару и теперь ищет по всему ковчегу. А от Ноя помощи не дождешься. Он только и знает что командовать — поди туда, сделай это, да поторапливайся! Ни разу я не слышала от него и слова благодарности…
Внезапно она замолчала и стала с интересом рассматривать пингвинов.
— Этот пингвин выглядит как-то иначе, — наконец сказала она.
От страха маленький пингвин потерял дар речи.
— Все пингвины выглядят одинаково, — сказал второй пингвин.
— Раньше я тоже так думала, — голубка перевела взгляд с одного пингвина на другого. — Но этот пингвин явно меньше.
— Он похудел.
— Вот оно что, — голубка не сводила глаз с маленького пингвина. — А почему он молчит?
Маленький пингвин откашлялся и сказал осипшим голосом:
— Я есть хочу.
— У него и голос другой, — заметила голубка.
— Это от голода, — в один голос ответили пингвины.
Голубка устало вздохнула, закатила глаза и нехотя протянула пингвинам пачку печенья.
— Это из моих личных запасов. Но об этом ни слова! На ковчеге строго запрещено есть свою еду. Хотя это правило никто не соблюдает, а у кенгуру даже есть специальные сумки для продуктов.
Увидев, с какой жадностью пингвины уплетают печенье, голубка пожалела, что проявила сочувствие, и рявкнула:
— Только не вздумайте здесь мусорить! И не ешьте все сразу — кто знает, сколько нам тут еще болтаться.
С порога она еще раз посмотрела на пингвинов — они стояли во чреве ковчега и жевали.
— Странно все-таки, — проговорила голубка. — Мне все кажется, будто я что-то забыла. Что-то очень важное.
Голубка почесала в затылке и махнула крылом:
— Ладно. Потом вспомню.
И быстро вышла.
В следующую секунду из чемодана выпрыгнул первый пингвин и устремился к печенью. Некоторое время в трюме не было слышно ничего, кроме чавканья и хрумканья.
Глубоко внизу, в самом чреве ковчега, нет ни дня, ни ночи. Только качается из стороны в сторону электрическая лампочка. Пахнет смолой.
— Ах, — всхлипывает маленький пингвин. — Лучше б я утонул и лежал сейчас на морском дне.
Ему кажется, что они целую вечность в пути. Печенье давно кончилось. Пингвины лежат на спине, прислушиваясь к шуму дождя и урчанью у себя в животе.
— Ах, — снова и снова вздыхает маленький пингвин. — Лучше б я утонул и лежал сейчас на морском дне.
— Если ты еще раз это скажешь, мы выбросим тебя за борт, так и знай, — не выдержали остальные.
— Тем лучше, — заплакал маленький пингвин. — Тогда я наконец-то утону и буду лежать на морском дне.
А про себя подумал:
«Наверняка они давно жалеют, что меня взяли. Кто-то из нас то и дело должен лезть в этот чемодан. Но рано или поздно голубка все равно все узнает. И моим друзьям только и останется, что выкинуть меня за борт. Это будет лучший выход для всех нас…»
А вот что думали остальные пингвины:
«Зря мы пронесли его на борт тайно. Нужно было прямо сказать: нас трое и мы не допустим, чтобы кто-то из нас утонул. Пингвины могут быть только втроем, и если Бога это не устраивает, то придется ему в будущем обойтись без пингвинов».
Вдруг в полной тишине раздался голос маленького пингвина:
— Вы еще помните, как было дома?
Пингвины задумались. Сколько же с тех пор прошло времени? Кажется, дома все было белым. Но о ярком снеге теперь — лишь тусклые воспоминания. Еще дома было много блестящего льда. И как же было здорово стоять, прижавшись вплотную друг к другу, и знать наверняка, что ничего не произойдет. Это так успокаивало. А что теперь с ними будет? Увидят ли они когда-нибудь свою родину? И маленький пингвин запел осипшим голосом:
Если не знать, что должно наступить,Лучше глаза закрыть.Чтоб помечтать о снеге и льдеИ вспомнить…
— О родине! — подхватили остальные.
— О, родина! — запели они все вместе. — Где же ты?
Песня звучала все громче.
— О, родина! — заливались пингвины. — О, наша родина!
И внезапно пошли в пляс.
— О, родина! Где же ты?
Каждый, кто видел, как танцуют пингвины, знает, что во время танца они выделывают разные прыжки и пируэты, хлопают крыльями и то и дело падают, налетая друг на друга. Танец доставляет пингвинам такую радость, что они забывают обо всем на свете.
Вот и сейчас они даже не услышали, как в трюм спустилась голубка и рывком открыла дверь.
— Сколько можно шуметь?! — крикнула голубка. — Только я прилегла!
Голубка была в ночном колпаке. От возмущения она раскраснелась как помидор. Будь голубка чуточку поспокойней, она бы сразу увидела, что перед ней не два, а целых три пингвина. Все трое замерли посреди танца.
— Мы тут устроили небольшой вечер воспоминаний, — робко сказал первый пингвин.
— Я уже сорок дней на ногах! — шумела голубка. — Сначала у жирафов была морская болезнь и они свесили шеи за борт, потом павлины от волненья распустили хвосты и никому места не осталось… А от Ноя помощи не дождешься! Вот уже сорок дней, как он закрылся у себя в каюте и отказывается выходить. Вся ответственность на мне! И что, думаете, хоть кто-то сказал мне «спасибо»? Ничего подобного!
И голубка захлопнула за собой дверь.
— Уф, — выдохнули пингвины. — Она не заметила, что нас трое!
А маленький пингвин захихикал:
— Нашей голубке срочно нужны очки.
Внезапно он замолчал, потому что снаружи вновь послышались шаги.
— Она возвращается!
Маленький пингвин прыгнул в чемодан и закрыл за собой крышку. Еще чуть-чуть — и было бы поздно. Дверь распахнулась: на пороге стояла голубка и, уперев крылья в бока, оглядывалась вокруг.
— Здесь только что был третий пингвин.
— Откуда ему было взяться? — с невинным видом спросили пингвины.
— Мне показалось, я видела третьего, — продолжая озираться, сказала голубка.
— Тут нечему удивляться, — заметили пингвины. — Если сорок дней трудиться без продыху, неся на себе весь груз ответственности, не слыша ни слова благодарности и не получая никакой помощи от Ноя, то вполне можно увидеть третьего пингвина.
Голубка давно не слышала ничего столь приятного. Все остальные животные только и делали, что привередничали.
— Только вы меня понимаете! — чуть не плача воскликнула она. — Даже не представляете, как я устала! Дождь льет и льет, как будто и не думает заканчиваться. А тут еще эта дурацкая затея с ковчегом! Раньше мне казалось, что на этом ковчеге мы поплывем в светлое будущее, а теперь я думаю, что мы до скончания века будем прозябать на нем, да так никуда и не причалим. Кто знает, может, и лучше нам было утонуть самым жалким образом.
