Лябиба Ихсанова - Цветы тянутся к солнцу
Закира решила следить за сараем: если что случится, если опасность будет грозить незнакомому солдату — сразу бежать к Абдулле и сообщить ему.
Никто, конечно, не давал девочке такого поручения. Закира-Атаман сама решила охранять солдата. Но как это сделать, чтобы Газиза не заметила?
Ох уж эта Газиза: прилипла как смола, ни на шаг не отходит. Только встала и сразу заныла:
— Пойдем на базар. Ну пойдем, Закира…
У каждого свое дело. У Газизы тоже дело — собирать корм для козы. Скоро зима, зимой не очень-то побегаешь по морозу. Нужно спешить.
«Ну и пусть себе спешит, мне-то какое дело? — думает Закира. В другое время сходила бы с ней, помогла бы. А сейчас пусть одна отправляется».
А Газиза не отстает:
— Сама же говорила, что соскучилась, а со мной идти не хочешь…
— Ладно, — согласилась Закира, не выдержав, — один раз схожу, а больше не приставай. А будешь приставать — сразу уйду домой. Поняла?
— Не буду приставать, не буду, — обрадовалась Газиза. — Пойдем скорее. Я только за веревкой слазаю на сеновал.
У Закиры похолодело, сердце, вспотели ладони. Но она тут же взяла себя в руки и сказала спокойно:
— За веревкой я сама слазаю. А ты… это… запри дверь хорошенько, чтобы воры в дом не залезли.
Газиза заперла дверь, несколько раз дернула замок, подошла к лестнице на сеновал и крикнула с нетерпением:
— Ну, нашла?
— Сейчас, сейчас, — откликнулась Закира.
— Она там у самого окошка. Не видишь, что ли?
— А, вот она, нашла.
— Нашла, так идем.
— Сейчас.
«Нашла, а сама не идет, — подумала Газиза, — интересно, что она там делает?».
Недолго думая девочка вскарабкалась по лестнице, пролезла в окошко. Веревка лежала на своем месте, а Закира — тоже «Атаман»! Не Атаман, а слепая курица — все сено переворошила, и сама вся в сене, а веревку не видит.
— Ты что, с ума сошла? Вот, не видишь, что ли? — сказала Газиза.
— Где? — не своим голосом крикнула Закира.
— Да вот же, — показала Газиза.
— А-а, — махнула рукой Закира, бросилась на сено и закрыла лицо руками. — Увели, — чуть не плача прошептала она. — Увели.
— Кого увели? — удивилась Газиза.
— Никого! — сердито огрызнулась Закира и отвернулась.
Но не так-то просто было отделаться, от Газизы. Она сразу догадалась, что тут какая-то тайна, что просто так Закира не раскроет эту тайну, и решила схитрить.
— А я все равно знаю, я видела…
— Видела, правда? — оживилась Закира.
Газиза значительно подобрала губы и промолчала.
— Ну, скажи, видела?
— Если признаешься, кто это, тогда скажу.
— Поклянись, что никому не разболтаешь.
— Хлебом клянусь, что не разболтаю, — сказала Газиза.
— Подумаешь — хлебом! Ты глазами поклянись. Скажи: «Пусть глаза лопнут…»
Газиза задумалась на секунду. Хлеб, конечно, вещь святая, но без хлеба все-таки прожить можно. А без глаз… Нет, это уж слишком!
— Хлебом клянусь, а глазами не буду! — упрямо сказала она.
— А тогда и я ничего не скажу!
— Ну и не говори. Больно нужно!
— Слушай, — с заговорщицким видом тихонько сказала Закира. — Тут солдат был один. Мы его вчера с мамой привели и тайком от дедушки спрятали на сеновал.
— А что же он дома не ночует?
— Дура ты, — взорвалась Закира, — у него и дома-то нет! Это же солдат из казармы. Он у вокзала против войны говорил, против баев. И чтобы землю делили… А его за это хотят расстрелять офицеры. А ты когда его видела?
— Кого?
— Кого, кого? Солдата, кого же еще?
— А я и не видела.
Закиру не напрасно прозвали Атаманом. Как всякий атаман, на расправу она была коротка.
— Не видела? — нахмурившись, процедила Закира. — Так вот тебе, вот тебе!
Две звонкие пощечины обожгли лицо Газизы. Цепкие пальцы, как острые шпильки, вонзились в ее черные волосы.
— Ма-а-ма! — успела только крикнуть Газиза и тут же упала на мягкое сено.
Как раз в это время во двор вбежала взволнованная, запыхавшаяся Фатыйха.
«Ох, уж эта Ханифа! — рассуждала она про себя. — И так хватает забот, а тут еще прячь кого-то. Не дай бог, нашли бы, беды не оберешься. А если муж узнает? Тоже не пожалеет, прибьет».
Тут она услышала шум на сеновале. Сердце у нее сжалось от страха, колени задрожали.
«О аллах, что там еще?» — подумала она и торопливо поднялась по лестнице.
Закира и Газиза, вцепившись друг в друга, сопя и взвизгивая, катались по сену. Да еще хорошо, что так. Могло бы быть и похуже.
— Что это вы тут затеяли, негодницы! — крикнула Фатыйха и принялась разнимать девчонок.
Растрепанные, возбужденные, они стояли, не глядя друг на друга, и тяжело дышали. Газиза ревела, размазывая слезы кулачками. Закира злобно шипела:
— Все равно изобью. Узнаешь, как меня обманывать. Получишь!
Ругая и утешая девчонок, Фатыйха, взяв за руки дочку и внучку, повела их домой. Заставила умыться, поставила перед каждой по кружке молока, по куску хлеба. Недоверчиво посматривая друг на друга, девочки принялись за еду.
— Ну, ну, помиритесь, — ласково сказала Фатыйха, погладив обеих по волосам. — А про солдата того забудьте и не вспоминайте о нем никогда. И никому не говорите. Проболтаетесь — всех нас уведут в тюрьму. Слышишь, Закира, и нас с дедушкой уведут, и маму твою уведут. А дед узнает — он всех нас убьет и разговаривать не станет. А солдат был — и нет. И не вспоминайте о нем. Хорошо?
Девочки кивнули, но тут же Закира спросила:
— А где же он, этот солдат?
— Ушел солдат. Вы еще спали, и дед еще спал. Ханифа пришла еще затемно и увела его куда-то. Разве она скажет куда! Да я и не спрашивала.
Холодное молоко остудило гнев девчонок. Они успокоились. Газиза принесла своих кукол, которые «жили» за карнизом окна. Этих кукол она сама сшила из разных лоскутков и иногда играла в них. Играла и боялась, что ее увидят и засмеют.
В прошлом году, идя на урок к жене муллы, она положила в сумку свою любимую куклу. Жена муллы увидела куклу и стала насмехаться над девочкой.
— Смотрите, девочки, — сказала она, — Газизу пора замуж выдавать, а она все в куклы играет.
Девочки засмеялись. Газиза заплакала от обиды, а на другой день не пошла учиться. Дома никто не спросил, почему она не ходит на уроки. Никто не гнал ее насильно к жене муллы, а когда та через несколько дней, встретив Фатыйху на улице, спросила, почему девочка не ходит к ней, Фатыйха сказала:
— Поучилась, и будет. В доме тоже дел хватает.
Это она так, зря сказала. Какие у Газизы дела? Козу накормить, только и всего…
Газиза хотела похвалиться своими куклами. Но Закира-Атаман равнодушно повертела их в руках, оторвала одной ногу и отбросила в сторону. И конечно, часу не прошло, девочки опять поссорились.
Фатыйху одолела тревога. Как только раздавались чьи-нибудь шаги, как только ветер хлопал ставнями или с улицы доносились голоса погромче, она вздрагивала и бледнела.
«Наверно, думала она, — узнали все-таки про солдата и вот теперь пришли за ней, за девочками. Приведут в участок, начнут расспрашивать, кричать, бить».
Фатыйха понимала, что все это выдуманные страхи, но успокоиться не могла.
Она наварила картошки, как следует накормила девочек, Закиру отправила домой, в слободку, а сама с Газизой ушла к баю Хакимзяну.
«Так спокойнее, — решила она, — мало ли что тут может случиться!»
В доме бая Хакимзяна не было у Фатыйхи ни друзей, ни близких. Там раз в две недели она стирала белье. Стирала хорошо. Работой ее были довольны. И ей неплохо: конечно, намаешься со стиркой, но зато приносила и еду, и обноски, а порой и денег немного. Все-таки, подспорье к скудному заработку старика. Иногда и Газиза ходила к баю вместе с матерью. Путь туда неблизкий, но зато уж очень красиво там.
Двухэтажный дом бая Хакимзяна стоял на берегу озера Кабан. Вдоль берега озера тянулся яблоневый сад. С узорчатого балкона летом свисали вьющиеся растения. Под балконом были клумбы с цветами, а с другой стороны дома — просторный двор, вымощенный ровными, как стол, белокаменными плитками. Сюда, во двор, выходили окна и двери помещений, в которых жила прислуга. А парадная дверь для бая и его близких выходила в сад, под балконом.
В сад Газиза редко заходила. Зато со стороны двора все тут ей было знакомо. Летом она любила по дощатым ступенькам лестницы спускаться к озеру. Сев на мостик у берега, она опускала босые ноги в теплую воду, поднимала тучу брызг и любовалась радугой, сверкавшей в прозрачных капельках.
А сегодня здесь было холодно. Над озером дул ветер. Он рябил серую воду и качал на мелкой волне мусор, прибитый к берегу. Высокие камыши, так гордо стоявшие летом у самой воды, давно засохли и скучным коричневым валом лежали вдоль берега. На мостике кое-где блестели первые льдинки. Газиза спустилась к мостику, постояла немного и, поежившись от холода, побежала обратно.
