Михаил Касаткин - Первозимок
Бабушка, однако, не стала читать им нотации, молча пропустила в дом, захлопнула на крюк дверь, и вроде бы только они умостились вдвоем на кутнике - разбудила:
- Пора! Все сны проспите.
Машина уже стояла на улице, неподалеку от дома, но ни полюбоваться ею, ни посмотреть, как заводят мотор, Петька с Сережкой не удосужились.
Оба сонно забрались в кузов, пристроились между бабушкой и запасом чурок в углу, и как только машина тронулась - опять уснули.
Бабушка прикрыла их фуфайкой, подставив вместо подушки для их голов свои колени.
Зато уже на месте, когда полуторка остановилась, они оба вскочили бодрыми, отдохнувшими.
Стадо расположилось в лощине. Большинство овец полеживало. Редко перемекивались, жевали жвачку. Видно, у них это было вроде большой перемены или часа отдыха от пастьбы. Все они казались одинаковыми.
Люди, приехавшие вместе с бабушкой, Серегой и Петькой запастись бараниной к Ноябрьским праздникам да и к Новому году, который был тоже не за горами, - как-то легко, сразу находили в отаре собственных животных и, вцепившись руками в густую шерсть, валили их наземь, чтобы связать ноги.
Но Сережка и Петька, озираясь вокруг, искали глазами другое...
А бабушка хлопотала о своем:
- Мне без Савелия нашего валуха враз не найти, - беспокоилась бабушка. - Лежачие не хромают...
Но и дяденьки Савелия не было видно. Подошел его четырнадцатилетний помощник в картузе, с кнутом через плечо, которого звали Егором - это Петька знал, хотя Егор был из другой деревни.
- Три метинки на наших вдоль уха... - объяснила Егору бабушка.
Егор ушел куда-то в глубь отары. Встревоженные овцы начали подниматься, заблеяли, забеспокоились...
Сережка молча поглядел на друга и тоже исчез вслед за Егором.
Среди овец редко-редко то там, то здесь вдруг мелькали собаки. Но все это были самые обычные дворняжки: пятнистые, с хвостами - то в кольцо, то свалявшимися от грязи и шерсти, малорослые...
Егор вскоре вернулся, по-мужски легко неся на плечах основательно раздобревшего на затянувшейся пастьбе валуха, положил его, придерживая, на траву, и бабушка торопливо перевязала тряпицами ноги слабо сопротивляющегося животного. Потом распрямилась, удовлетворенная, глянула через плечо на овец в лощине, на Петьку.
- Покарауль тут... - немножко виновато сказала она. - Посиди, походи. А я на овечек гляну. И Петька остался один.
Куда-то ушло, как испарилось, вчерашнее веселье, стало даже непонятно, чему так радовались с Сережкой... И утренняя бодрость тоже поубавилась.
Валух время от времени пытался вскочить на ноги. И хотя они были связаны у него, Петька все-таки на всякий случай вынужден был придерживать его за шерсть, легонько прижимая к земле.
Люди, приехавшие по разным причинам с полуторкой, разбрелись по всей лощине.
А Сережки не было - как сквозь землю провалился... Может, рыскал где в другом конце отары.
Вдалеке появилась уже возвращавшаяся бабушка. Петька, сидя на корточках, смотрел в ее сторону, когда что-то тяжелое с маху навалилось на его плечи и шумное, горячее дыхание опалило Петькин затылок, а когтистые лапы легли сквозь ватник будто прямо на его голые плечи.
- Расхват! - заорал Петька и, легко пересилив не оказывающего сопротивления пса, откинулся на спину.
Расхватик...
Пес будто вымахал еще на несколько сантиметров за время разлуки, и могло показаться даже, что это не Петька его растил-выхаживал, а он - Петьку!
Опершись мощными, растопыренными лапами по бокам Петькиной груди, Расхват торопливо, жадно облизывал его лоб, щеки и норовил обязательно лизнуть в губы.
- Хватит, Расхват! Хватит! - кричал, сопротивляясь и радостно хохоча, Петька. И обхватил Расхвата за шею, чтобы подняться. - Ты меня уже всего обслюнявил!
Люди, прервав свои дела, невольно все обратили внимание на огромную собаку и мальчишку, будто ошалевших от радости встречи.
Бабушка подошла и, почему-то грустно улыбаясь, тоже остановилась над ними.
- Ваш, что ли?.. - спросила ее одна из женщин, кивнув на Расхвата.
- Был наш... - ответила бабушка. Потом добавила с гордостью: - А может, наш и есть!
А Петька и Расхват кувыркались, вскакивали, вновь падали и боролись: то одолевал и сверху оказывался Петька, то одолевал Расхват... Когда он вставал на задние лапы, то оказывался гораздо выше Петьки.
- Ишь какой ты вымахал! - нарочно возмущался Петька. - А все маленьким прикидывался!.. Вкусненького просил!.. - И, вытащив из кармана взятый на завтрак хорошо промасленный блин, Петька сунул его в пасть Расхвату.
Расхват, одним махом заглотнув его, сладко облизнулся.
- Ишь жадина! - попрекнул его Петька. - И блин съел один, в фуфайку мне чуть не изорвал... Это тебе-то я в бутылочке молока носил? Тебе небось теперь целую бочку сразу надо! Вило-здоровило... - обозвал его Петька никогда не слыханной присказкой. - У тебя уж не носки теперь, а валенки белые на лапах...
Катаясь в шутливой борьбе, они переместились на край поляны, вплотную к давно безлистым кустам. Здесь Петька, изрядно уморившийся в борьбе, присел. И начал вспоминать всю Расхватову жизнь: и как он не слушался иногда, и как учиться частенько не хотел, будто не понимал хитрый пес, что ученье - свет, а неученье - тьма...
Расхват сначала тоже сел, внимательно слушая своего наставника. А потом, когда понял, что Петька будет говорить долго, лег на живот, вытянув перед собой огромные лапищи и время от времени кивая, словно бы в знак согласия, потому что вокруг носа его крутилась невесть откуда взявшаяся в эту пору муха или какое-то другое навязчивое насекомое.
- Не соврал дяденька Савелий, - наконец заключил Петька, - здоровенный вышел из тебя пес - что бугай... Безрогий только.
Расхват словно бы понял, что воспоминания кончились, придвинулся на животе ближе к Петьке и умастил свою лобастую, клыкастую морду с белым треугольником на Петькины колени.
Положив руки на лоб и мощную шею Расхвата, Петька нежно гладил его.
А тот, как всегда, норовил в знак благодарности лизнуть, когда ему удавалось, ладонь или Петькин локоть, мягко захватывая зубами его руку под телогрейкой...
Потом Расхват вдруг забеспокоился, встрепенулся. Он первым услышал, что бабушка зовет их к себе.
Она оставалась по-прежнему на том же месте, где подошла к ним в начале их шутейной борьбы. А чуть в стороне от нее нетерпеливо поджидал их Сережка...
Все-таки он - самый добрый и лучший на свете друг, каких ни у кого нет, кроме Петьки... Сережка все всегда понимал, все, как надо.
И Петьке стало немножко стыдно за то, что он скрывал от Сережки тайные свои планы, когда учил Расхвата. Но говорить об этих неосуществимых теперь планах, решил, все же не станет... Потому что сразу становилось вдвойне обидно и даже совестно Петьке. Совестно перед самим собой, перед Сережкой... А почему - он этого не знал.
Уже сидел за рулем полуторки шофер, помощник дядьки Савелия прилаживал спереди заводную ручку, а люди втаскивали наверх связанных овец и сами забирались в кузов.
Надо было и Петьке с бабушкой и Сережкой тоже садиться. А Петька все медлил.
Тогда бабушка, поманив за собой Сережку, ловко, будто и не старая, ухватившись руками за борт и ступив правой ногой на шину, перемахнула через борт кузова и поспешила занять уголок впереди, где трясло и подбрасывало меньше.
Шаг за шагом приблизились к машине и Петька со своим четвероногим другом. Расхват, нервничая перед расставанием и словно бы чувствуя, что он уже никогда не увидит своего главного хозяина и учителя, повизгивал, как маленький, не отпуская Петьку, и все тыкался носом, языком то в одну, то в другую бессильно опущенные Петькины руки.
- Ну, братишки, хватит вам! - не выдержал шофер. - Расстаетесь, расстаетесь... как родственники! А то уеду без тебя, - последние слова адресовались уже одному Петьке, - вот и будешь тут вместе с отарой да кобелем своим куковать всю зиму!
Петька рывком обнял Расхвата, всего на мгновение прижался щекой к его лбу, и Расхват успел-таки лизнуть его в губы, после чего, сразу отстранившись, Петька одним движением перемахнул через борт кузова, потому что и сам боялся, что, если задержится еще, может махнуть на все рукой и остаться: зимовать, так зимовать...
Машина тронулась, быстро набирая скорость. Но Расхват долго еще - километров пять не отставал от полуторки, задыхаясь и не спуская глаз с Петьки...
Потом остановился, присел у обочины дороги и сидел так, пока машина не скрылась за дальним поворотом...
А Петька глядел на убегающую дорогу, лес и не слышал, о чем говорили ему бабушка, Серега... Успокаивал себя: ничего, пусть Расхват служит здесь. Пускай сторожит кошару... Ведь это тоже для фронта, для победы: и овечьи шкуры нужны солдатам на полушубки, и мясо надо... А из каракуля, говорят, аж генералы да маршалы папахи носят!..
