Николай Глебов - Карабарчик. Детство Викеши. Две повести
В одном месте Дороня остановился, чтобы отдохнуть.
— Я тебе отдохну! — яростно крикнул Назарка и двинул его кулаком в бок. — Иди, говорят, а то замёрзнешь.
Вскоре они добрались до ребят.
А вьюга свирепела. Снег хлестал справа, слева, валил сверху, забивался за воротник и крутился у ног. Сумасшедшей пляской встречала вьюга ночную тьму.
Держась за руки, дети медленно двигались к деревне. Шли цепочкой, не теряя друг друга из вида. Через полчаса утомительного пути им показалось, что блеснул огонёк, за ним второй — значит, деревня близко. Вдруг огоньки исчезли, и ребята приуныли. Назарка беспокойно завертел головой. Молчаливо стоял Викеша. Он думал о сосне, под которой можно было бы переждать буран. Затем мысли унеслись к дому. Забраться бы сейчас на тёплые полати и слушать, как воет за окном злая вьюга. Голова мальчика опускалась всё ниже и ниже. Он начал дремать. Из состояния полусна его вывел голос Назарки:
— Кто видел огни?
— Я, — поднял отяжелевшие веки Викеша. И окончательно встряхнувшись, показал рукой вперёд, — я видел их там.
— Я тоже!
— И я! — послышались голоса ребят.
— А может, это волк, — едва выговорил Дороня и теснее прижался к Викеше.
— Поскули ещё. — В голосе Назарки — угроза. Но и сам он почувствовал, как мурашки побежали по коже.
— Может быть, взаправду волк?
Поборов страх, ребята сгрудились вместе и разом крикнули. Через вой вьюги полетело зовущее: Ay! Ау!
— Э-гей! — вдруг донеслось издалека. Семь дружных голосов зазвенели уже громко и радостно: — Ау! Ау!
Через несколько минут показался всадник, из мрака выплыл второй, третий…
Подъехал Архип Сорокин, отец Назарки, инвалид с одной ногой, вернувшийся два года назад с японской войны. Возле всадников, весело повизгивая, крутился Шарик… Викеша услышал тревожный голос отца:
— Куда вас черти занесли?!
Мальчишки, насупясь, молчали. Только неожиданно осмелевший Дороня пропищал, стуча зубами от холода:
— Куда же? На озеро…
Глава третья
Весной 1908 года Викеше исполнилось девять лет. Отец переехал на новое местожительство в торговую слободу Раздольное. Что побудило его покинуть родительский дом, Викеша так и не узнал. Помнил лишь одно: накануне отъезда отец молча стоял в широкой горнице, слегка опустив красивую стриженную под кружок голову. Его румяное лицо с густой русой бородкой и такими же усами выражало решимость. Мать в соседней комнате торопливо собирала вещи и укладывала их в сундук. По её движениям, заплаканным глазам Викеша видел, что расставаться со старым домом ей нелегко. Дед сердито бегал по комнате, раздувая на ходу длинные полы своего частобора.
— Не хочешь в отцовском доме жить, на торговлю поглядываешь, — старик круто останавливался перед сыном, — испокон века были мы хлеборобы, а теперь лёгкой жизни захотел? Не дам я тебе надела!
Старик стукнул кулаком по столу и вновь забегал по комнате.
— Я и без тебя, со Спирькой проживу. Умнее отца хочешь быть? Ишь ты: «пашня ничего не даёт», — передразнил он сына. — А кто нашим хлебом живёт? Вся Россия.
— Знаю, — спокойно ответил сын, — только толку от этого мужику мало.
— Ишь ты, умник какой, — вскинул дед ястребиные глаза на Степана. — Ты что, у Архипки слов таких наслушался? Недаром он будоражил мужиков в девятьсот пятом году.
— Что Архип, — сумрачно отозвался отец. — У него своё на уме, у меня своё. — И примирительно добавил: — О чём нам спорить?
— Значит, всё-таки едешь? — дед опустился на лавку.
— Да.
— Чем жить будешь? — старик побарабанил сухонькими пальцами по столу.
— Открою постоялый двор.
— А дальше? — продолжал допытываться дед.
— Там будет видно, — Степан отвёл глаза от острого взгляда отца.
— Значит, решил меня брссить? — губы старика чуть дрогнули.
— Нет, тятенька, век я вас не забуду, может, случится — глаза ваши закрою в смертный час.
— Ну, ладно, — вздохнут дед, — падай в ноги.
Степан опустился на колени.
— Кликни Дарью, — в волнении старик теребил свою жидкую бородёнку.
И когда Дарья опустилась рядом с мужем, дед заговорил неторопливо:
— Даю вам в надел саврасого мерина да Сивуху с «кабловичем» — стало быть, трёх лошадей, — кроме того, двух коров с телятами и тысячи полторы хлеба.
— Спасибо, тятенька, — низко кланяясь, враз сказали Степан и Дарья.
Довольный их покорным видом, старик продолжал:
— Благословляю пятнадцать десятин у Машуковского колка (земля там добротная, пахотная) и лес, что в рядухе[40], на Плоской возле избушки.
— Благодарствуем, тятенька, — сын и сноха повалились старику в ноги.
— Только вот что… — дед вновь затеребил свою бородёнку, — Викешу-то оставьте пока у меня. Учиться ему ещё рано, пускай с Максимовной поживёт, да и мне с ним веселее.
Перед отъездом все по обычаю уселись на лавки и несколько секунд молчали. Потом дед перекрестил сына, сноху, поцеловал Викешу и сказал со вздохом:
— В добрый час.
В телегу был впряжён резвый «каблович» — вороной масти конь. Справа и слева стояли привязанные к оглоблям большая широкогрудая кобыла Сивуха и немолодой саврасый мерин. Погоняя хворостиной двух коров с телятами, позади телеги шла мать Викеши. Отец, свернув в переулок, направил коня берегом озера. Ехать деревенской улицей он не захотел, «чтоб соседи не пялили глаза на наш отъезд», как он объяснил Дарье.
За берёзовым колком, стоявшим на тракте в Раздольное, Викеша увидел Назарку Сорокина. Он шёл, размахивая порожним туеском, и беспечно насвистывал.
— Ты куда? — удивился он, увидя Викешу на телеге.
— В Раздольное. Мы там жить будем, — звонко отозвался Викеша. — Я-то пока не насовсем. Скоро вернусь. Скажи ребятам, чтобы за голубятами посмотрели, в гнезде они сидят под крышей старого амбара. Да глядите за ними хорошенько, а то кошки съедят.
— Ладно, — послышалось с обочины. Проводив взглядом телегу, Назарка вновь засвистел.
Торговая слобода Раздольное находилась и тридцати верстах от Озёрной, и Булыгины приехали туда только под вечер. Викеша с удивлением смотрел на большие каменные дома и фигурные решётки возле них, на огромные лабазы, на людную площадь, где стоял памятник Александру второму, ни магазины, лавочки, карусель с деревянными лошадками (хорошо бы прокатиться!). Он ёрзал на сундуке, стараясь получше разглядеть всё.
Остановились возле большого дряхлого дома, недалеко от церкви. Отец с трудом открыл покосившиеся ворота и ввёл «кабловича» на заросший бурьяном двор.
— Вот и приехали. Слазь, — сказал он. — Здесь жить будем.
Викеша огляделся. Дом показался ему вымершим. В глубине двора виднелись две покосившиеся амбарушки, похожие на дряблые опёнки. По бокам тянулся ветхий забор, который еле-еле держался на подпорках. Несколько унылых акаций и кустов боярышника дополняли картину запустения.
Пролетела стая галок, недалеко бумкнул колокол. Из-под крыльца вылез вислоухий пёс со впалыми боками, подошёл к телеге, обнюхал колёса и, улёгшись в тени, принялся искать блох.
Викеше стало тоскливо: вспомнил дом, утопающий в зелени огромных тополей, зеркальную гладь озера, таинственный шорох камышей, голубое небо, мычание коров, идущих с пастбища, весёлых ребят… Вздохнув, он прижался к матери.
Отец поднялся по шатким ступенькам на крыльцо и постучался. Через полуоткрытую дверь высунулась трясущаяся голова старухи с крючковатым носом, отвислой губой и прошамкала:
— Проходи, Стёпа. А Дарья где?
Старуха вылезла на крыльцо и, прикрыв глаза от солнца, оглядела двор. — Дарья, Дарьюшка, — поманила она рукой Дарью, — заходи. А-а, это и есть Викеша, — круглые совиные глаза хозяйки остановились на мальчике. — Проходите.
Комнаты были низенькие, и в них стоял затхлый воздух. Осторожно усевшись на краешек стула, Викеша украдкой посмотрел на старуху. Шлёпая стоптанными башмаками, она ходила взад-вперёд, собирая на стол. В душе Викеши рождалось неприязненное чувство. «Баба-яга, настоящая баба — яга, костяная нога», — подумал он про хозяйку старого дома и вновь унёсся мыслями в деревню к бабушке Авдотье Максимовне. «Та хорошая, ласковая, а эта глядит, как сыч». — Мальчик отвернулся.
Над старым диваном висел портрет какого-то мужчины. «Лучше уж на него смотреть, чем на эту ведьму», — решил Викеша. Из разговоров за столом Викеша узнал, что хозяйка старого дома Фёкла Степановна Расторгуева является родственницей его матери и что завтра они пойдут к какому-то нотариусу составлять дарственную бумагу на дом, который переходит к Дарье как наследнице.
Через неделю в Раздольное приехал дед. Викеша радостно бросился к нему на шею.
