Как настоящий мужчина - Сельсо Ал. Карунунган
Мне кажется, зима отступила, сердце начинает выбивать радостную дробь. Надоели голые, без единого листочка деревья, непролазная грязь на улице. Подумать только, чтобы сбегать за чесноком в соседнюю лавочку, нужно надевать ботинки и кучу разных одежек!
Я бодро открываю окошко, вот сейчас вдохну свежий весенний ветерок; я даже зажмуриваю глаза от предвкушения неизъяснимого удовольствия, но мгновенно отшатываюсь от злого морозного ветра. Не спасает полосатая пижама — подарок тети Салли, — я весь покрываюсь гусиной кожей. Я поспешно захлопываю окно и как ошпаренный кидаюсь обратно в постель. Что делать — спать или вставать? Спать окончательно расхотелось, но и вылезать из постели не хочется. Я беру с ночного столика журнал, который дядя принес из отеля, называется он «Атлас», хотя ничего не имеет общего с географией. Там были сплошные фотографии мужчин, демонстрировавших могучие бицепсы.
Прочитав на первой странице заголовок «Не будь тощим», я со злостью отбросил журнал в сторону. Надо вставать. Я потянулся за одеждой, но вдруг раскрылась дверь и появился Эдди.
— Ты так рано? — приветствовал я его, натягивая штаны.
— Всю ночь не спал, — грустно сказал он, — все из-за родителей.
— Влетело от них?
— Да нет. — Он присел на край кровати. — Опять поссорились, на этот раз из-за меня.
Я сочувственно вздохнул.
— Завтракал?
— Нет, чего-то не хочется.
— Идем позавтракаем. Дядя на работе, мы с тетей одни.
Мы двинулись на кухню, там уже попахивало жареной ветчиной. Тетя Салли готовила яичницу.
— Я и не заметила, как ты появился, — сказала тетушка. — Завтракал?
— Он еще ничего не ел, — ответил я за Эдди.
Вид у него был мрачный и расстроенный.
— Садись, вот яичница.
— Мне не хочется, — повторил Эдди. — Если можно, немного кофе и тост[41].
Тетя покачала головой.
— Завтрак — самое важное дело, он главнее обеда и ужина. Ты бы съел еще что-нибудь.
Мы молча уселись завтракать, одна тетя нарушала молчание. Она все время задавала вопросы: как родители Эдди, отчего он сегодня неразговорчивый, не случилось ли что-нибудь?
Я чувствовал себя неловко. Я знал, что Эдди не собирается обсуждать с ней свои дела.
Эдди не прикоснулся ни к ветчине, ни к яичнице, выпил только кофе и съел два тоста с маслом и клубничным джемом.
Тетя обратила внимание на нетронутый завтрак и снова покачала головой.
— Тебе следует принять аспирин. Ты плохо выглядишь.
— Он здоров, тетушка!
— Мучает зуб, миссис Алонсо, — соврал Эдди.
Тетя Салли начала убирать посуду, а я позвал Эдди, хотя и не решил еще, куда мы отправимся.
— Мы погуляем, — сказал я тете и уже вдогонку услышал предупреждение не опаздывать в церковь.
— Мы скоро вернемся, — заверил я.
— Пойдем в парк, — предложил Эдди.
Дул пронзительный ветер, я потуже затянул шарф. Из-за холодной погоды в Центральном парке почти никого не было, одни старушки прогуливали собак.
— Ты не замерз? — спросил Эдди, усаживаясь на качалку.
— Не очень, — ответил я и сел напротив.
— Становишься настоящим нью-йоркцем, — с грустной улыбкой заметил Эдди, слегка раскачиваясь. Он взглянул на меня грустными прекрасными глазами: — Не мог бы я остаться у вас на ночь сегодня? Я хочу сказать, тетя не станет возражать?
— Думаю, нет, — оживленно ответил я. — Наоборот, ей будет приятно. Сделаем уроки, потолкуем о школе…
— Мне не хотелось бы сейчас говорить ни о чем, — сказал Эдди. — Ты не против?
Я встал с качалки, за мной и Эдди.
— Понимаешь, мне неохота идти домой и потом нужно с кем-то поделиться… поговорить о себе, о родителях… о своем настроении…
— Да, да, конечно, — поддержал я.
Мы тихо направились домой. Возле дома по-прежнему играли ребятишки. Одна девочка поскользнулась и шлепнулась. Она стала упрекать подружку. Вспыхнула ссора. Через минуту обе ревели. Их плач преследовал нас до самого верха.
Вечером тетя Салли созвонилась с матерью Эдди и предупредила, что Эдди останется у нас. Они так долго беседовали, что мы решили было, что мать Эдди возражает. Мы ошиблись. Появилась тетя и попросила помочь принести раскладушку из кладовки.
— Мы всё сделаем сами, — обрадовался Эдди.
Тетя пошла за свежим бельем.
Я уже собирался гасить свет, как Эдди сказал, что хотел бы поговорить со мной.
— Мне нужно облегчить душу.
Он пододвинул кровать вплотную к моей тахте и сел на подушку, укрыв ноги одеялом.
— Ну, давай, — попробовал я подбодрить его.
— Выключи свет, — тихо попросил Эдди.
Комната погрузилась в темноту. Наступила такая тишина, что было слышно взволнованное дыхание Эдди. Я терпеливо ждал. Я чувствовал, рассказ его не может оставить меня безучастным. Мы встретились всего лишь несколько месяцев назад, но стали самыми близкими друзьями. Эдди помог мне познакомиться с ребятами в школе, там его все знали. Тетя была счастлива, что благодаря Эдди я не чувствовал себя одиноким в новой школе. Она была права.
Я понимал, как трудно Эдди начать разговор. Его волнение передалось мне. Я не удержался и тоже сел на подушку. Наконец он решился. От его выразительного голоса комната будто ожила. Темнота исчезла, воздух посвежел; казалось, даже стены раздвинулись подобно занавесу на сцене. Передо мной открывалась жизнь Эдди.
— Было часов двенадцать ночи, когда я вчера вернулся домой с дня рождения Энни, — начал свой рассказ Эдди. — В доме уже было темно, только на кухне горела маленькая лампочка. Она всегда горит у нас ночью. Я не хотел попадаться на глаза маме, тихонько прокрался в комнату, разделся в темноте и юркнул под одеяло. Понимаешь, мама обидела меня. Мне не хотелось ее видеть и тем более выдавать свою обиду каким-то словом или жестом. Я не умею скрывать свои чувства. Их можно прочесть на моем лице.
Мне захотелось пить, но на кухню идти нужно было через мамину комнату, и я решил потерпеть. Обида на маму была еще свежа. Я хотел преподнести Энни в день рождения подарок, и мама обещала купить. Она сказала, что женщина знает, что может понравиться другой женщине. Она убедила меня, я полагался на ее вкус. Тетя твоя считает, что у мамы тонкая интуиция…
Я отвлекся. Словом, мама обещала, и когда я забежал домой из школы, я был уверен, что готовый подарок в красивой упаковке уже ждет меня. Мама вдруг заявляет, что ничего не купила.
Я было приуныл, но тут же подумал об отце. Отец без долгих раздумий тратил деньги и всегда делал язвительные
