Марта Фомина - Самостоятельные люди
Митяй даже языком прищёлкнул от удовольствия: ловко он про свои веснушки придумал!
Мишуке эта выдумка тоже понравилась:
— Хорошие гвоздики! Ты и меня почини, у меня тоже кожа трескается! — И он погладил пальцем царапину на щеке.
— Пусть тебя кошка починит! — захохотал Митяй. Вчера он сам видел, как соседская кошка оцарапала Почемуку. И за дело: он хотел узнать, почему у неё хвост торчит трубой, и отогнул хвост вниз, но так ничего и не узнал, только царапину получил.
— А я знаю, а я знаю! Это веснушки! — тоненьким голосом затянула Ириха, которая уже позавтракала и вышла на балкон. — А у кого веснушки, того солнышко любит!
— Тебя, значит, солнышко не любит — у тебя веснушек нет, — недовольно фыркнул Мишука.
У Ирихи, и правда, кожа гладкая, смуглая, без единого пятнышка.
— Нет, любит, нет, любит! — Ириха запрыгала и захлопала в ладоши. — Я загорелая, значит, солнышко меня любит! А тебя не любит — ты белый!
— Вот как поддам! Тогда будешь знать, почему я белый: потому что много молока пью!
Чуть не подрались Ириха с Мишукой.
Какая она, наша школа!
Вышла на балкон тётя Тоня, строгая, серьёзная, в светлом летнем пальто — на работу собралась.
— А ну догадайтесь, — говорит, — где ваша школа?
Стали ребята вокруг смотреть — со второго этажа далеко видно. Только нет ничего похожего на школу.
Рядом два пятиэтажных дома, в них люди живут. А напротив забор. Длинный, серый, неинтересный. А за забором лес ощетинился, будто перевёрнутая щётка.
— Ну кто из вас самый догадливый?
Молчат ребята, даже Почемука молчит — уж очень трудный вопрос.
— Да вот же она! Перед самыми вашими носами! — смеётся тётя Тоня. — Видите ограду?
— Видим!
— Радуйтесь! Это и есть ваша школа!
Молчат ребята, школу-ограду рассматривают; не нравится им такая школа.
— А почему у нее крыши нет? — спрашивает Почемука. — Как же мы будем учиться под открытым небом? Ведь нас дождь замочит!
— Или мороз заморозит! — качает головой Ириха.
— Или гроза убьет! — басит Митяй.
— Потерпите, будет вам и крыша! — улыбается тётя Тоня и застёгивает пальто на все пуговицы. — Ну, до свиданья. Мне пора!
— А когда она будет? — крикнул ей Митяй вдогонку, да опоздал: дверь хлопнула, застучали по лестнице каблуки — ушла тётя Тоня в поликлинику.
Внизу в подъезде хлопнула дверь, на крыльцо вместе с тётей Тоней вышла и Мишукина мать.
— Мама, ты куда? — кричит Мишука с балкона.
— На работу.
— А где твоя работа?
— В школе, — отвечает мать и машет платком. — До свиданья!
— Почему в школе? В школе не работают, а учатся! — изо всех сил кричит Мишука.
Но мать уже не слышит. Вот она в последний раз взмахнула платком и скрылась за поворотом.
Что это за нехорошая привычка у взрослых — загадку загадают, а отгадку сказать забудут? И уйдут. А ты мучайся, ломай голову — разгадывай!
Что там, за оградой!
Тихо в доме — все на работе. Некому ответить на Мишукины «почему».
— Давайте разбудим бабушку и спросим, — предлагает Мишука.
— И не выдумывай! — замахала на него руками Ириха. — Бабушка больная, её нельзя беспокоить. От беспокойства больные ещё сильнее болеют.
Ириха врач, ей лучше знать. Когда заходит спор о болезнях, ребята слушаются Ириху.
Может, самим во всём разобраться?
Пошли ребята на улицу, А на улице урчат громадные грузовики. У них в кузовах песок и какой-то серый порошок, мелкий-мелкий, как дорожная пыль. А на других грузовиках трубы и кирпичи, большие плиты — их называют блоками. Грузовики выстроились друг за другом в длинную очередь. Очередь тянется вдоль забора и исчезает за поворотом.
Когда последний грузовик проурчал мимо, ребята, взявшись за руки, перебежали дорогу.
Чох, чох! — ухало что-то за оградой.
— Кто это там чохает? — с беспокойством спросил Почемука.
— Я, когда была в зверинце, — ответила Ириха, — то там тоже кто-то пыхтел. Только я не знаю кто. Было очень много взрослых, и я между их ногами разглядела большие лапы с когтями.
Вдруг за оградой что-то пронзительно завизжало. Ириха вздрогнула и замолчала.
— Не бойся, — успокоил ее Митяй, — в деревне у бабы Кати поросёнок всегда так визжит, когда голодный.
— Нет, это не простой поросёнок, — опасливо прошептала Ириха. — Он дикий. Я его в зверинце видела. Только он визжал потише.
— Значит, их много, может, сто! — сказал Мишука.
Ириха поёжилась.
— Пойдёмте лучше домой!
— Не бойся, у меня же молоток есть! — успокоил её Митяй и вытащил из кармана свой блестящий молоток, с которым никогда не расставался.
Ириха сразу повеселела и перестала проситься домой.
Вот и забор. Издалека он казался низким, а вблизи будто вырос.
— Давайте найдём в заборе щёлочку и посмотрим, — предложил Мишука.
— А вдруг Чох-чох тебе глаз когтями выцарапает? — страшным шёпотом спросила Ириха.
— Не выцарапает. Мы будем в узкую щёлочку смотреть, в неё лапа не пролезет.
Мишука нашёл щёлку да так и прилип к ней.
— Ну говори, что там?
От нетерпения Ириха и Митяй стали дёргать его сзади за штаны.
— Ничего не видно!
Наконец Мишука уступил место. Стали Ириха и Митяй по очереди в щёлку смотреть. И верно: перед глазами одни серые блоки — всё загородили.
Пошли ребята другие щёлки искать. Много щёлок нашли, но так ничего и не увидели. Значит, надо пробраться за ограду. А узнать, что там, по ту сторону, хочется все сильнее. Просто невмоготу!
Школа ещё маленькая, ей надо подрасти!
Мимо медленно проехал грузовик с прицепом.
— Дяденька! — как можно вежливее окликнул шофёра Мишука. — Где тут вход? Мы идём, идём и никак не дойдём.
— На стройке не место для баловства, — строго сказал шофёр и затормозил.
— А почему так поросёнок визжит и Чох-чох вздыхает?
Шофёр усмехнулся:
— Визжит электрическая пила, а ухает «баба», которая вбивает в землю сваи — специальные такие столбы из железобетона.
Вспомнил Митяй свою бабу Катю. Старенькая она.
— Провезите нас, дяденька. У меня молоток есть. Я помогу бабе столбы вколачивать.
Губы шофёра разошлись в улыбке.
— А ты не жалей «бабу», она не живая. Это машину так называют. Эх, была не была! — Шофёр распахнул дверцу кабины. — Садись, детвора. Довезу до ворот, а там сами шагайте. На стройке начальник строгий.
Забрались ребята в жаркую, пахнущую бензином кабину. Рявкнул грузовик и медленно покатил. Вот и ворота. А в воротах строгий сторож стоит, покрикивает:
— Куда едешь? Глядеть надо!
Уговор есть уговор — сошли ребята с грузовика, дальше придётся самим пробираться. Теперь сторожа видно лишь наполовину. Между колес широко расставлены его сапоги. Большие, серые от пыли. А над сапогами — брюки, тоже серые, не разберёшь, из какого материала сшиты. Совсем запылили грузовики сторожа. И чем больше он на них кричит, тем сильнее они урчат — сердятся.
Совсем заробела Ириха:
— Пошли домой, а то еще побьёт.
— Не побьёт, — прошептал Мишука. — Мы спрячемся за колёсами, он нас и не разглядит.
Но сторож оказался глазастым.
— Стой! — закричал он грозно. — Вы куда, сорванцы?
Машина враз взяла с места, колёса промелькнули мимо, и ребята оказались лицом к лицу со сторожем. На нём была пятнистая серая рубаха, а на голове — носовой платок, концы которого были связаны над ушами и потешно топорщились в стороны. Может быть, поэтому сторож показался ребятам не очень страшным. И лицо смешное — полосатое. Это капельки пота проложили дорожки.
— А ну, шагайте сюда! — сторож поманил ребят, стащил с головы платок — и она вдруг заискрилась на солнце. Ветер взъерошил рыжие волосы, будто костер раздул. Потом сторож вытер лицо и словно маску снял: вместо грязных полосок на лице проступили знакомые веснушки.
— Дядя Дима! — в один голос закричали Ириха и Мишука.
— Папа! — ахнул Митяй. — Неужели это ты?
— Я, — подтвердил дядя Дима. — А вот кто вам позволил сюда прийти?
— Мы сами. Это же наша школа, вот мы и пришли, — протараторил Мишука.
— Школу еще не построили. Вот когда построим, тогда милости просим. А сейчас здесь не учатся, а работают.
— Значит, это не школа, а завод?
— Школа, только маленькая. Ей ещё надо подрасти, — засмеялся дядя Дима. — Вот подрастёт, тогда и приходите учиться.
Какие наряды раздавал дядя Дима
— А почему школа растёт? Разве она живая?
— Кто это тут почемукает? — спросил тоненький голос за спиной у ребят. — Уж не мой ли сын? Ну, конечно! Мишука, что ты здесь делаешь?
Почемукина мать, тётя Люба, остановилась в воротах. Маленькая, сын ей по плечо. Брови сдвинулись в одну стрелку. Из-под стрелки строго смотрят глаза, синие, как лёд на речке.
