Юрий Маслов - Уходите и возвращайтесь

— Мишаня, — повторил Сережка, ухмыляясь. — Встречаются два парня, естественно американского происхождения, и один другого спрашивает: «Тебе не холодно?» А тот: «А с чего это тебе стало жарко?»

Славка тихо улыбнулся и выжидающе посмотрел на Мишу.

— Не понял, — проворчал Джибладзе, с безразличным видом обсасывая мозговую косточку.

— Естественно, — сказал Сережка. — Ну, а может, ты знаешь, почему в некоторых южных странах жители разводят баранов?

— На экспорт, — пояснил Миша. — Лет двадцать назад у нас баранчик родился, ни жира, ни мяса, а в башке полторы извилины, ну и продали мы его в Москве на Центральном рынке. — Миша хлопнул себя по лбу и закатил под потолок глаза. — Как же его звали? Вспомнил! — вдруг обрадованно воскликнул он. — Сережей! Теперь он уже баран. Матерый. И говорят, что у него еще к тому же крылышки прорезались.

Сережка поднялся и под всеобщий хохот спросил: — Разрешите идти?

— А куда вы так торопитесь?

— Доложить капитану Баранову, что он не одиночка, что в воздухе появился еще один летающий баран.

— Не стоит. — Миша жестом усадил Сережку на место. — Зачем человека расстраивать?

— Правильно, — сказал Никита. — Тем более, что я это успел сделать и без твоей помощи.

Сережка озадаченно посмотрел на друга и, ничего не понимая, перевел взгляд на Коренева. Леня вытер салфеткой губы и спокойно проговорил:

— Чтобы вывести нашего капитана из равновесия, необходимо одно: доказать, что ты полная бездарность.

— Я это, кажется, сумел, — понурив голову, сообщил Никита.

— Каким же образом?

— Я заблудился.

— Где? — Славка от изумления даже есть перестал. — Ты же в зоне работал.

— В том-то и дело. — Никита обескураженно улыбнулся. — Шел чуть западнее аэродрома, в район первого разворота. Высота нижней кромки облаков двести — триста метров, видимость — полтора километра. Стал снижаться. Все как будто нормально. А внутри словно червяк сидит. И гложет, гложет… Что, думаю, за пироги? Наконец глянул на секундомер, а он как вкопанный — забыл, растяпа, включить. Я и налево, и направо, весь извертелся, а церкви нема. Что делать? Разворачиваюсь и назад. Шпарю чуть ли не на бреющем, а внизу черт знает что, ни одного знакомого кустика. Лечу и от злости крою этого попа вместе с его церквухой на чем свет стоит. И вдруг недремлющее око вещает: «Всем, работающим в зоне и выполняющим маршрутные полеты, приказываю сесть». Положение хуже губернаторского. Снова разворачиваюсь и — выскакиваю прямо на аэродром. Только не в плоскость посадочной полосы, а поперек. Здесь я уже сообразил, что делать. Дунул прямо в точку четвертого разворота. Курс сто двадцать — и на посадку. Но отлегло, только когда второй привод прошел и полосу увидел.

— Как комментировал твои действия Трубадур? — спросил Слава.

— Он сказал, что еще в жизни не видел, чтобы самолет на посадку поперек полосы заходил.

— А ты?

— Что я? — развел руками Никита. — Врать не стал.

Говорю, забыл включить секундомер.

— А он?

— Штаны, говорит, по утрам не забывай надевать. И пошел. И такая была у него при этом кислая физиономия… у меня даже аппетит пропал.

— Не горюй, — успокоил приятеля Славка, — ошибка ошибке рознь.

— Это просто провал, — поддакнул Сережка.

— Какой провал? — нахмурился Никита.

— Один тип приходит к врачу и говорит: «Доктор, у меня провалы в памяти». — «Садитесь, — предложил доктор, — отпущу клиента, займусь вами». Выходит через пять минут и спрашивает: «Так вы говорите, провалы?» А тот: «Какие провалы?!»

Никита невесело рассмеялся.

— Факт есть факт, и никуда от него не денешься.

Завтра — пятница?

— Черная, — усмехнулся Сережка.

— Новый анекдот?

— Нет. На этот раз суровая действительность. — Сережка выразительно щелкнул пальцами и торжественно провозгласил: — Черепкову исполняется двадцать лет.

Никита заерзал и растерянно пробормотал:

— Черт побери, действительна черная.

— И ты такого же мнения? — удивился Сережка.

— Он в штопор свалился. Сережка выкатил глаза и икнул.

— И долго он выворачивался? — чужим, напряженным голосом спросил Ленька.

— Витков шесть намотал.

Ребята облегченно вздохнули. Славка дернул приятеля за рукав.

— Где он?

Никита пожал плечами.

— Я думал, здесь, я же после него прилетел. — И попал под горячую руку.

— Да нет, основной удар Алик на себя принял. Баранов аж посинел от злости. «Грубейшая ошибка! — кричит. — Тебе что, жить надоело?»

— А Алик?

— А что Алик? В ноги и не своим голосом: «Нечаянно, товарищ капитан! Извините!»

— Простил?

— Да. Сменил гнев на милость. Влепил двойку и послал мозги чистить.

— Он сильно расстроился?

— По-моему, не очень, — неуверенно сказал Никита. — Что показалось мне довольно странным.

— Он вообще со странностями, — усмехнувшись, заявил Леня. — Но день его рождения мы все-таки отметим.

— Каким образом?

— Коллективным посещением театра. — Леня вытащил из кармана билеты. — Партер, десятый ряд, середина. «Человек со стороны».

— С какой стороны? — не понял Джибладзе.

— С противоположной, — язвительно заметил Сережка. — Ты бы хоть афиши читал.

— А в антракте, — продолжал Леня, — каждый из вас преподнесет ему пачку сливочного пломбира.

— Пять штук? — удивился Славка. — Объестся.

— Шесть, — поправил его Никита. — Я иду с Татьяной.

— Это мы учли. — Леня оторвал ему два билета, а третий протянул Мише: — Держи, князь.

— У меня свидание, — озадаченно проговорил Миша.

— Отменяется! — Сережка хлопнул по столу ладонью. — Общение с искусством развивает интеллект. О чем ты говоришь с девушками?

— Так я и знал. Молчишь и лезешь куда не следует. Это примитивно, князь. Это уровень… — Не договорив, Сережка бросился наутек: выведенный из терпения Джибладзе схватил половник.

В театре Алик от мороженого отказался, но после окончания спектакля пригласил всех в кафе, где с королевской небрежностью заказал бутылку шампанского и двадцать пломбиров.

— Двадцать? — переспросила официантка, удивленная, должно быть, несоответствием порций и количества присутствующих за столом клиентов.

— Двадцать, — сказал Алик. — Мне двадцать лет. Шампанское прошу со льдом, а мороженое из холодильника. В общем, как это делается в Одессе.

— Ты прекрасен, Алик, — лукаво проговорила Татьяна, — на твоих деяниях — печать гениальности.

— Именно так думала и моя мама, когда я с большим трудом выбрался на свет. Это было ее единственным утешением.

— Ты оправдал ее надежды?

— Судя по телеграмме, которую я получил сегодня утром, — нет. Она в полной уверенности, что у меня склероз.

— Почему?

— Пишет: сынок, не забывай выдергивать кольцо, когда прыгаешь с парашютом.

Сережка от смеха долго не мог выговорить ни слова. Затем открыл шампанское и, наполнив бокалы, спросил:

— Кто тамада?

Все дружно указали на Джибладзе. Миша не стал возражать. Он призвал ребят к порядку и, когда за столом воцарилась тишина, сказал:

— Говорят: двадцать лет ума нет — не будет, тридцать лет жены нет — не будет, сорок лет денег нет — не будет. Я предлагаю выпить за завтрашний день. Пусть он возвратит Алику то, что отнял у него при рождении — мудрость. Мудрость — это здоровье, удача, победа. За твое здоровье, Алик!

— Приятная жидкость, — сказал Слава, опорожнив бокал. — Князь, а как насчет жены?

— Через десять лет зайди — познакомлю, — добродушно проворчал Алик, принимаясь за вторую порцию мороженого.

— А ты, я смотрю, уже всё прикинул, разметил, по полочкам разложил, а на вид…

— У него дисгармония, — сказал Леня. — Внешность не соответствует содержимому.

— А у меня? — спросил Миша.

— Полностью, — поспешно заверил его Сережка. — И потому ты скучен, как… главный герой пьесы, которую мы только что смотрели.

— Начальник цеха — мужик деловой, — вмешался Никита. — Он знает, чего хочет, и добивается этого. Именно таким, по-моему, и должен быть руководитель.

— А конфликт, почему же тогда у него конфликт с коллективом? — спросил Слава. — Монолитным рабочим коллективом?

— Душа должна быть, — сказал Алик, — а не шестеренка от коленчатого вала.

— Душа здесь ни при чем, важен подход к делу. Он строг, и принципиален, и требователен. Его формула: тебе платят, и ты плати, честно и добросовестно, без обмана, чтобы обмен ценностями был равнозначным.

— А тебя не покоробило, что он сам себе положил оклад, вытребовал, и притом не малый? — спросил Слава.

— Нет, — ответил за Никиту Леня. — Он знает себе цену.

— И производство, — добавил Никита. — Он за ритмичность, точно выверенный план, деловые отношения. А на заводе: очковтирательство, приписка, работа на износ. Отсюда и конфликт.