Юрий Маслов - Уходите и возвращайтесь
— Что знала? — спросил Никита, который думал уже о претворении возникших планов в жизнь.
— Что именно все так и будет. Как увидела тебя, так и поняла — судьба.
— Прекрасная у нас с тобой судьба! — Никита рухнул на колени и, обняв Татьянины ноги, прижался к ним. — Как тебе идея? Мотоцикл у нас есть, палатку возьмем у Гаврилы — и на необитаемый остров.
Татьяна, соглашаясь, кивнула и взъерошила ему волосы.
— Когда мы едем?
— Завтра утром. Свадьба длиною в месяц!..
ГЛАВА XIV
Нет, тысячу раз был прав Баранов, когда говорил: «Не задирайте нос, рано! Чтобы именоваться летным составом, надо ой-ей-ей сколько еще работать. Не буду спорить, «Як» — машина прекрасная, маневренная, легка в управлении, выходит из штопора, стоит лишь бросить ручку, но она с винтом, желуди, с винтом! А «МиГ» — реактивный самолет, он имеет свои особенности, загадки и секреты, и, чтобы раскрыть их, необходимы прочные, глубокие теоретические знания. И практика. Практики будет предостаточно, а вот знания… Здесь все зависит от вас. Постарайтесь сами покрепче уложить их в свои черепные коробки. Надеюсь, они вмещают не только танцы и девчонок…»
Тогда до ребят не дошел совет старшего товарища — были они молоды, самонадеянны и слишком опьянены радостью первых самостоятельных и, в общем-то, успешных полетов.
— Ничего, — сказал Алик, — если на «Яках» ездили, то и к этим лошадкам седла подберем.
И здорово ошибся. Да и не только он один.
Что «МиГ» не чета «Яку», Никита понял в первом же полете. Он не очень волновался: ежедневные тренировки на тренажере и хорошая теоретическая подготовка — аэродинамику и теорию реактивного двигателя Никита сдал на «отлично» — сделали свое дело. Машина была давно изучена, и все в ней, вплоть до последнего тумблерчика, известно. И все-таки, когда Баранов, сидевший во второй кабине, спросил: «Готов?» — он на секунду растерялся. «Опять яичницу устроит», — мелькнула мысль. Баранов быстро один за другим включил все тумблеры и краны. Заурчал стартер, и турбина, раскручиваясь, заложила уши высоким и пронзительным визгом. Стрелки приборов ожили и поползли вправо — двигатель запустился.
— Поехали? — спросил Баранов и, не дожидаясь ответа, лениво выбросил вверх согнутую в локте правую руку. Ашир Аширович убрал колодки. Финишер дал знак выруливать. Баранов прибавил оборотов, но машина и не думала трогаться с места.
— Норовистая кобылка, — сказал Баранов, увеличивая обороты.
Самолет еще некоторое время постоял, словно в раздумье, а затем резко рванулся вперед.
— Ты понял, почему она взбрыкнула? — спросил Баранов, когда они вырулили на старт.
— Да, — мгновенно сообразил Никита. — Время нужно учитывать, необходимое для раскрутки турбины.
— Молодец! — похвалил Баранов. Он переключил связь и запросил разрешение на взлет.
Машина мелко подрагивала, и по этой дрожи, нервной, нетерпеливой, пульсирующей, как кровь скакуна перед заездом, Никита вдруг понял, с какой сумасшедшей скоростью помчится по бетонке этот дьявол, как только инструктор отпустит тормоза.
— Сто пятый, я — «Горизонт»… взлет разрешаю. Разбег продолжался до непривычного долго. Никита глянул на приборную доску: «Никаких отклонений. Скорость — сто восемьдесят…» В этот момент Баранов взял ручку на себя. «Приподнял носовое колесо, — зафиксировал Никита. — Отрыв…» С глухим стуком встали в гнезда шасси, приняли соответствующее положение закрылки. «МиГ» взбычился и, задрав нос, свечой устремился вверх. Никиту вдавило в спинку сиденья, но он, не замечая ни боли в пояснице, ни перегрузки, с удивлением взирал на вращающуюся стрелку высотомера: «Три тысячи, четыре, пять, шесть! Шесть тысяч метров, а они в воздухе считанные минуты».
— Ты понял, чем отличается теория от практики? — словно угадав мысли своего ученика, спросил Баранов.
— Потрясениями, — улыбнулся Никита. Его и впрямь поразила эта фантастическая скороподъемность. И тишина — рев двигателя оставался где-то позади.
— Это хорошо, что ты еще не разучился удивляться, — заметил Баранов. И неожиданно: — Ты и театр любишь ходить?
— Очень, признался Никита.
— Сейчас и тебе покажу декорации к спектаклю «Твой звездный час» в постановке инструктора летной подготовки Виктора Баранова.
«Поехал, колесо несмазанное», — беззлобно чертыхнулся Никита. Что Баранов любитель поговорить, знали все и ценили в нем это качество. О трагическом он рассказывал с юмором, действительно смешные случаи выдавал на полном серьезе. Но шутить и смеяться он любил не только на земле, но и в воздухе, где надо было работать. Причем если в кругу друзей он делал это ненавязчиво, к слову, то на высоте он мог разглагольствовать о чем угодно. Интересовался, какой длины у жирафа шея, сколько весит слон, какого цвета глаза у любимой девушки курсанта. Это было странно и непонятно. Тем более, что за любую оплошность и ошибку в пилотировании Баранов устраивал своему размагниченному подопечному такой немыслимый разнос, что последнему от тоски и стыда хотелось сквозь землю провалиться. Но мало кто понимал, что таким своеобразным способом Баранов вырабатывал в своих учениках внимание, сосредоточенность, чувство ответственности за себя, полет и машину. После нескольких уроков курсант наконец начинал соображать, что от него требуется, и все разговорчики своего инструктора старался пропускать мимо ушей. Баранов, видя, что добился своего, тоже замолкал и после этого вступал в разговор уже только по делу.
…Стрелка высотомера продолжала стремительно вращаться. Пятнадцать тысяч, шестнадцать, семнадцать… девятнадцать. Неожиданно Никита почувствовал смутное беспокойство. Оно росло и ширилось, и он, не понимая, откуда идет опасность, с тревогой посматривал по сторонам, пытаясь уловить суть происходящего. Сперва услышал: изменился звук, но не работы двигателя, а рассекаемого потока. Поток стал плотнее и гуще и больше не срывался с крыльев, создавая завихрения, а обтекал их, облизывал широким и мягким собачьим языком. Истребитель теперь не летел, а пожирал километры, и в этом жестком и неумолимом движении вперед было что-то дикое и сверхъестественное. Затем увидел: синева близкого, почти осязаемого неба стала густеть, наливаясь холодом бледно-фиолетовой краски, и она, постепенно темнея, медленно и неотвратимо расползалась по всему горизонту. Никита поежился. Ему показалось, что небо поглощает, засасывает машину, как зыбучие пески неосторожного зверя, еще минута — и все будет кончено, он растворится в этой чужеродной, мерцающей неясными всполохами, тягучей, как расплавленный вар, массе. И вдруг — что за наваждение? — на покрытых изморозью стеклах кабины заплясал месяц, тонкий, молодой, дерзко-радостный, и вокруг него, словно по мановению волшебной палочки, высыпали хрупкие шарики звезд. И сразу наступила ночь, обыкновенная земная, гоголевская, лунная ночь со звонким пением девчат и буйными играми расшалившихся парубков.
Никита восторженно замер. Ему казалось: пошевелись он, вымолви хоть слово — и вся эта сказочная ночь, разбойничий месяц, звезды в полдень сгинут, исчезнут, пропадут так же внезапно, как они пропадают после окончания сеанса в Планетарии.
— Ну и как? — спросил Баранов. — Гожусь я в постановщики?
— Да! — сказал потрясенный Никита. — Такого в театре не увидишь.
— Поехали. — Баранов отдал ручку. Небо опрокинулось, и «МиГ» легко и стремительно, словно санки с ледяной горки, покатил вниз.
На семи тысячах Баранов перевел машину в горизонтальный полет и, когда они вышли в зону, с присущим ему изяществом и виртуозностью проделал несколько пилотажных фигур. На развороте категорично бросил:
— Возьми управление. Полет по кругу.
Никита взялся за ручку и сразу почувствовал, какой силой и мощью обладает истребитель. Сильно и неуемно забилось сердце — наконец-то в его руках настоящая боевая машина. Он двинул ручку влево… Истребитель стремительно опрокинулся, и не успел Никита опомниться, как повис на привязных ремнях. «МиГ» перевернулся на «спину».
— У тебя что, руки чешутся? — заорал Баранов. — Кто тебя просил бочки крутить?
Никита смущенно молчал. Он так растерялся, что забыл вернуть машину в нормальное положение.
— Ты меня с макакой не перепутал? — спросил Баранов. — Это только они могут целыми днями вниз головой болтаться. — На столь развернутый комментарий по поводу действий своего ученика инструктор имел полное право.
Самолет обладал большим запасом высоты и времени, чтобы выкрутиться из любого, даже более чем неприятного положения, было предостаточно. Никита докрутил бочку до конца и вывел машину в горизонтальный полет.
— Неплохо, — проворчал Баранов. — Вот только с высотой у нас что-то неладно.
