Тимоте де Фомбель - На волосок от гибели
В общем, Гуз своей доченьке ни в чем не отказывал и позволял ей колотить узников-старичков, набивая им шишки, к которым она питала неодолимую страсть. Но прошло еще немного времени, и Гуз всерьез забеспокоился. Он вдруг сообразил, что в один прекрасный день ему придется выдавать Берник замуж. До свадьбы, разумеется, было пока далеко, но начальник тюрьмы сказал себе: если дорога трудная, выходить нужно загодя.
В случае с Берник дорога была не просто трудной, а смертельно опасной. Если честно, то и дороги-то не было, а были дикие джунгли.
По манерам и привычкам десятилетней Берник распознать в ней девочку из хорошей семьи было, скажем прямо, непросто. И это печалило Гуза. Его не волновали избитые старички — они свое заслужили. И задушенные гувернантки тоже — скорее всего, у них были порочные методы воспитания. Но когда Берник заставила главного повара Гнобля опустить палец в кипящее масло, а потом съесть его как жаркое на косточке, Гуз обеспокоился.
Он рассчитал повара, так как тот не мог больше стряпать, а Берник лишил десерта.
С этого дня начальник тюрьмы решил всерьез заняться воспитанием дочери. Она могла вырасти грубиянкой.
Ему повезло: до него дошел слух о чудо-человеке, короле политеса и мастере ладить со всеми на свете. Оказалось, что и ходить за ним далеко не надо, он был здесь, у начальника под рукой: эксперта по вежливости недавно прислали в Гнобль на должность всего-на-всего помощника надзирателя. Но, как известно, слава впереди бежит, и в Гнобле этот уникум сразу же стал знаменитостью: одни его манерам завидовали, другие за эти манеры терпеть не могли. Чудо-мастер всегда улыбался, говорил цветисто и звался Пюре.
В субботу утром Пюре явился в дом Альзанов.
— Примите мои наилучшие пожелания, — поприветствовал он хозяина.
— А вы мои, — сделал попытку ответить любезностью на любезность грозный начальник.
— Мне сообщили, что вы изволили пожелать меня видеть… Для меня это слишком большая честь… Хотелось бы узнать, по какой причине я удостоился вашего благосклонного внимания.
— Я… Моя дочка…
— Ваша дочка, — повторил Пюре и звонко рассмеялся, хотя, честное слово, ничего смешного тут и близко не было.
— Да, именно. Моя дочь Берник.
— Берник! — воскликнул Пюре и рассмеялся до того звонко, что слушать было противно.
Гуз Альзан взял Пюре в свои лапищи, помесил немного и прижал к двери кабинета.
— Чего смеялся?
— Н-нич-чего… Для хорошего настроения…
— Ладно, поверю. Так вот, я хочу, чтобы моя дочь стала барышней.
Пюре тут же взялся за дело. До тюрьмы он работал с самыми опасными разбойниками Джо Мича, но три дня, которые он провел с Берник Альзан, стали худшими в его жизни. В следующий вторник он вошел в кабинет начальника. На дворе стоял апрель, погода была самая весенняя.
— Ну? — спросил Гуз, преисполненный радужных надежд.
Но в свете фонарей под глазами Пюре надежды его померкли. А уж шишек на голове у Пюре было столько, что казалось, будто он надел самый шишкастый шишак.
— Профу меня уфолить, гофподин Альфан.
Зато зубов, как видно, у Пюре здорово поубавилось, и теперь ему точно было не до смеха, он и говорил-то с большим трудом.
Гуз Альзан расстроился и дал ему увольнительную.
Пюре его не понял, он не знал, что такое увольнительная: ни у Джо Мича, ни в Гнобле не существовало никаких увольнительных. В аду не до отдыха.
Попытка не удалась, и Гуз окончательно пал духом. Что же станется с его милой доченькой? А ведь еще совсем недавно он водил малышку пощекотать приговоренного перед виселицей… Чего же ей не хватало в их замечательной тюрьме? От огорчения Гуз скормил двух узников птицам.
Птицам очень нравилась омела. Они обожали ее сочные белые ягоды, так что особенно зимой не стоило к ним приближаться, иначе заклюют славка или дрозд. Когда начальнику Гнобля нужно было отвести душу, он сажал какого-нибудь узника на ягоду и ждал птиц. В конце апреля на омеле оставалось всего несколько ягод, зато они были такие спелые, что птицы не заставляли себя ждать.
Гуз провел отвратительную ночь. Ему снилась Берник, которая набросилась на него, размахивая большими крыльями. Она проглотила его целиком, и он закончил свои дни, став птичьим пометом.
Рано утром в его дверь постучали.
— Это я.
Гуз узнал взволнованный голос Пюре и открыл дверь.
— Вы пофолите пофофорить с фами фекундочку?
Гуз едва сдержался, чтобы не размазать наглеца Пюре по стенке. К Гузу Альзану не стучатся, как к старинному приятелю, чтобы перемолвиться словечком-другим. У его дверей должна пробирать дрожь, и каждый обязан просить прощения, даже если не может ни в чем себя упрекнуть.
Но Пюре, которого уже пробрала дрожь, добавил:
— О Берник.
Зубов у Пюре за эти сутки не прибавилось, зато вернулась улыбка. Гуз заинтересовался и позволил ему войти.
На этот раз Пюре высказался коротко и ясно.
Он провел увольнительную на соседней ветке и размышлял о судьбе Берник. Лично он считает, что проблема Берник в том, что для нее не существует авторитета.
— Все сказал? — спросил Гуз.
Тоже мне откровение! Ежу ясно, что Берник никого не слушается! Но Пюре на этом не остановился и сказал, что с ней ничего не поделают ни отец, ни учитель.
— Кто-кто?
— Уфифель.
— Все сказал? — снова спросил Гуз, потому что руки у него чесались так, что сладу с ними никакого не было. Он уже приготовился отправить Пюре птичкам.
— Ей нуфна пофруга.
— Кто-кто? — переспросил Гуз.
— Пофруга.
Слово «подруга» Гуз Альзан уже слышал, но что оно означает, представлял себе весьма смутно. Не начальник, не подчиненный, не раб. Что-то замшелое, из давних времен.
Для начальника Гнобля все делились на вышестоящих и нижестоящих, на начальников и подчиненных. Джо Мич наверху, все остальные внизу. Четко и ясно. Только с Берник выходило что-то несуразное: она, понятное дело, находилась ниже, но все время пролезала наверх.
Хорошенько подумав, Гуз решил, что лично у него нет подруги.
— Берник мофет уфафать только пофругу.
Гуз замер в недоумении.
— Где продаются?
Пюре с таинственным видом сообщил, что с его, начальника, разрешения он доставит ему подругу завтра. Гуз похолодел. Если подруга Берник не выше ее, не ниже, а точно такая же, то от двух Берник Гнобль взорвется.
Пюре его успокоил. Подруга, которую он приведет, — молодая особа редкой воспитанности и стойкости. Идеальная подруга для Берник. Ей двенадцать лет. Пюре познакомился с ней еще осенью и тут совершенно случайно повстречал неподалеку от Гнобля. Она всему научит Берник.
Гуз отказался наотрез. И понятно почему. Впустить чужого человека в тюрьму в такое напряженное время? Да мыслимое ли это дело?! Ни за что и никогда!
Случись что, Джо Мич его по головке не погладит. А кого Джо Мич не гладит по головке, от того остается лишь мокрое место.
— Тогда всефо хорофефо, господин начальник, — попрощался Пюре.
Он стряхнул пыль со своей фуражки и направился к выходу. Гуз его остановил. За несколько секунд перед его мысленным взором прошли славнейшие подвиги Берник, и он передумал.
— Если девчонка не справится, выброшу тебя птицам.
Пюре ушел, но чувства у него были очень смутные. По правде говоря, идея была не его. Он случайно повстречал девочку с Нижних Ветвей и рассказал ей о проблемах Берник. Она предложила свои услуги. Пюре этой девочке доверял, но птицы тоже, хочешь не хочешь, кружили над его головой…
Словом, вышло так, что его судьба оказалась в руках девочки по имени… Как бишь ее звали? Буль. Да, именно так. Буль.
Буль вошла в тюрьму двадцать четвертого апреля в полдень. Ее обыскали шестнадцать раз. При ней были девять охранников с арбалетами. А Буль была всего-навсего девочкой с прямым взглядом, немного плоским лицом и двумя косичками, которые закручивались как вопросительные знаки. Одета она была во все черное.
Ее проводили до комнаты, где играла Берник, и закрыли за ней дверь. Охранники вернулись на свои посты вокруг дома Альзана.
В семь часов вечера они пришли за Буль. Стражники предполагали найти фарш или в лучшем случае бефстроганов.
Но Буль была в полном порядке, даже две ее аккуратные косички не растрепались.
Гуз позвал Буль к себе в кабинет. Но когда в него вперился острый, как кинжал, взгляд девочки, он почему-то впал в панику и начал очень неуверенно:
— Я… Да… Нет… Вот…
— Завтра я не приду, — сказала Буль. — Приду послезавтра.
— Да… Вот… Понял…
Она подошла к двери и обернулась.
— Одно очень важное условие. В мое отсутствие Берник не должна никого бить. Ни одной шишки. Иначе все будет кончено.
