Лидия Чарская - 7 историй для девочек
Генрих если не понимал, то слишком многое подозревал, чтобы пренебречь этим советом.
Карл IX ушел в свою комнату, а Генрих, ко всему привычный горец, вполне удовлетворился креслом и очень скоро оправдал предосторожность своего шурина, который поместил его подальше от себя.
На рассвете Карл разбудил Генриха, а так как Генрих спал одетым, то туалет его не занял много времени. Король был счастлив и приветлив – таким его никто не видел в Лувре. Часы, которые он проводил в домике на улице Бар, были в его жизни часами солнечного света.
Они вдвоем прошли через спальню. Молодая женщина спала на своей кровати, младенец спал в колыбели. Во сне и она и он чему-то улыбались. Карл остановился на минуту и с бесконечной нежностью глядел на них, затем, обернувшись к Генриху, сказал:
– Анрио, если ты когда-нибудь узнаешь, какую услугу я оказал тебе сегодня ночью, а меня уже не будет на этом свете, то не забудь этого ребенка, которого ты видишь в колыбели.
Не дав Генриху времени задать вопрос, Карл поцеловал в лоб мать и ребенка, шепнув им:
– До свидания, ангелы мои.
И вышел. Генрих в раздумье последовал за ним.
Дворяне, которым Карл приказал с ним встретиться, ждали у Бастилии, держа под уздцы двух лошадей. Карл жестом предложил Генриху сесть на одну из них, сам сел на другую, проехал через Арбалетный сад и направился по кольцу внешних бульваров.
– Куда мы едем? – спросил Генрих.
– Мы едем, – ответил Карл, – посмотреть, вернулся ли герцог Анжуйский ради одной мадам Конде или у него в душе столько же честолюбия, сколько и любви? А я сильно подозреваю, что это так.
Генрих не понял ничего из этих слов и молча следовал за Карлом.
Когда они доехали до Маре, где из-за частокола укреплений открывался вид на все то место, которое в то время называлось предместьем Сен-Лоран, Карл указал Генриху в сероватой дымке утра каких-то людей в больших плащах и с меховыми шапками на голове, ехавших верхом за тяжело нагруженным фургоном. По мере того как эти люди подвигались ближе, они вырисовывались четче, и можно было различить ехавшего тоже верхом и беседовавшего с ними человека в длинном коричневом плаще и в широкополой французской шляпе, надвинутой на лоб.
– Ага, – сказал Карл, улыбаясь. – Я так и думал!
– Сир, вон тот всадник в коричневом плаще – герцог Анжуйский? Я не ошибаюсь? – спросил Генрих Наваррский.
– Он самый, – ответил Карл. – Подайся немного назад, Анрио, я не хочу, чтобы нас видели.
– А кто же эти люди в сероватых плащах и в меховых шапках? И что вон в той повозке?
– Эти люди – польские послы, – ответил Карл, – а в повозке – корона. Теперь, – сказал он, пуская лошадь в галоп по дороге к воротам Тампля, – едем, Анрио. Я видел все, что хотел видеть!
VIII. Возвращение в Лувр
Не сомневаясь, что в комнате короля Наваррского сделано все, как приказано, – трупы стражей убраны, Морвель перенесен домой, ковры замыты, – Екатерина отпустила придворных дам, так как была полночь, и попыталась заснуть. Но потрясение оказалось слишком сильным, а разочарование – слишком горьким. Проклятый Генрих, все время ускользавший из ее ловушек, обычно действовавших смертельно, казалось, был храним какой-то непреодолимой силой, которую Екатерина упорно звала случаем, хотя другой голос в глубине ее души говорил, что имя этой силы – не случай, а судьба. Мысль о том, что слух о неудачном покушении, распространившись по Лувру и вне его, внушит Генриху и гугенотам еще большую уверенность в их будущем, приводила ее в такую ярость, что, если б этот «случай», против которого она столь неудачно вела борьбу, столкнул ее в эту минуту с проклятым Генрихом, она бы не задумалась пустить в ход висевший у нее на поясе флорентийский кинжальчик, чтобы сорвать эту игру судьбы, благоприятную для Генриха Наваррского.
Ночные часы, такие тягучие для тех, кто ждет или не спит, влачились один вслед за другим, а королева-мать все не смыкала глаз. За эту ночь целый сонм новых проектов возник в ее уме, обуреваемом страшными видениями. Наконец, едва забрезжил свет, она встала с постели, сама оделась и направилась в покои Карла IX.
Стража, привыкшая к ее приходам во всякое время дня и ночи, пропустила королеву-мать. Через переднюю она прошла в Оружейную палату, но застала там одну кормилицу.
– Где мой сын? – спросила королева-мать.
– Мадам, к нему запрещено входить до восьми часов.
– Запрещение не касается меня.
– Оно для всех, мадам.
Екатерина усмехнулась.
– Да, я знаю, – продолжала кормилица, – хорошо знаю, что здесь ничто не может воспрепятствовать вашему величеству; я только молю внять просьбе простой женщины и не ходить дальше.
– Кормилица, мне надо поговорить с сыном.
– Мадам, я отопру, но только по королевскому приказу вашего величества.
– Откройте, я требую! – приказала Екатерина.
Услышав повелительный тон, внушавший больше уважения и страха, чем голос самого Карла, кормилица подала Екатерине ключ. Но Екатерина в нем не нуждалась, она вынула из кармана свой ключ и быстрым поворотом отперла дверь в покои сына.
В спальне никого не было, постель не смята; борзая Актеон, лежавшая около кровати на медвежьей шкуре, встала, подошла к Екатерине и полизала ее руки цвета слоновой кости.
– Вот как! Он ушел из дому, – сказала королева– мать. – Я подожду.
В мрачной решимости Екатерина задумчиво села у окна, выходившего на луврский двор как раз против пропускных ворот.
Просидев два часа, недвижная и белая, как мраморная статуя, она наконец увидела, что в Лувр въезжает отряд всадников с Карлом и Генрихом Наваррским во главе.
Она сразу поняла все: Карл не захотел с ней препираться из-за ареста своего зятя, а просто увел его и этим спас.
– Слепец! Слепец! Слепец! – прошептала Екатерина и стала ждать.
Минуту спустя в Оружейной палате раздались шаги.
– Сир, хотя бы теперь, когда мы уже в Лувре, – говорил голос Генриха Наваррского, – скажите мне, почему вы увели меня и какую услугу мне оказали?
– Нет, нет, Анрио! – смеясь, ответил Карл. – Когда-нибудь узнаешь; но сейчас это тайна. Знай только одно, что, по всей вероятности, у меня будет из-за тебя ссора с матерью.
Сказав это, Карл отдернул занавеску и очутился лицом к лицу с Екатериной. Из-за его плеча выглянуло встревоженное и бледное лицо Генриха Наваррского.
– А-а! Вы здесь, мадам! – сказал Карл, нахмурив брови.
– Да, сын мой. Мне надо поговорить с вами.
– Со мной?
– С вами, и наедине.
– Что делать? – сказал Карл, оборачиваясь к зятю. – Раз уж нельзя избежать этого совсем, то чем скорее, тем лучше.
– Я ухожу, сир, – сказал Генрих.
– Да, да, оставь нас одних, – ответил Карл. – Ты ведь теперь католик, Анрио, так сходи к обедне и помолись за спасение моей души, а я останусь слушать проповедь.
Генрих поклонился и вышел.
Карл сам предупредил вопросы матери.
– Итак, мадам, – сказал он, пытаясь обратить все дело в шутку, – вы меня ждали, чтобы побранить, так ведь? Я непочтительно испортил ваши планы. Но – смерть дьяволу! – не мог же я позволить арестовать и посадить в Бастилию человека, только что спасшего мне жизнь. А в то же время мне не хотелось браниться с вами: я хороший сын. Да и сам бог, – добавил Карл шепотом, – карает тех детей, которые бранятся с матерью; пример – мой брат Франциск Второй. Простите меня великодушно и признайтесь, что я неплохо пошутил.
– Ваше величество ошибается, – ответила Екатерина, – это дело совсем не шуточное.
– Так я и знал! Знал, что вы так и посмотрите на это, черт меня возьми!
– Сир, вашим легкомыслием вы разрушили целый план, который должен был открыть нам многое.
– Ба! Целый план!.. Неужели какой-то неудавшийся план может вас смутить – вас, матушка? Вместо него вы придумаете двадцать новых, и в них я уж обещаю вам свое содействие.
– Даже если бы вы и стали мне содействовать, то теперь поздно: он предупрежден и будет начеку.
– Слушайте, – сказал король, – будем говорить прямо: что вы имеете против Анрио?
– То, что он заговорщик.
– Да, понятно, в этом вы его обвиняете все время! Но кто в этом прелестном обиталище, которое зовется Лувр, кто не занимается заговорами больше или меньше?
– Но больше всех – он, и он тем более опасен, что никто об этом и не подозревает.
– По-вашему, он Лоренцино! – сказал Карл.
Екатерина нахмурилась при этом имени, напоминавшем ей одну из наиболее кровавых драм флорентийской истории.
– Слушайте, – сказала она, – у вас есть возможность доказать мне, что я не права.
– Каким образом?
– Спросите Генриха, кто был у него в спальне сегодня ночью?
– В его спальне… сегодня ночью?
– Да. И если он вам скажет…
– То что?
– Тогда я готова признать свою ошибку.
– Но если это была женщина, не можем же мы от него требовать…
– Женщина?
– Да.
– Женщина, которая убила двух ваших стражей и ранила Морвеля, быть может, насмерть?
