Владислав Крпивин - Дагги-Тиц
Гвидон сказал чуть виновато, но строго:
— Хотел посмотреть, какой ты… настоящий ли друг.
Инки обиделся всерьез. Откинулся, уперся за спиной ладонями в жесткие стебли.
— А до этого ты не знал?
— Конечно, знал, Инки, — мягко сказал Гвидон. — Только здесь… особый случай.
— Как в кино, да? «Если друг оказался вдруг… Ты в болото тяни, рискни…» — И палец к виску…
— Инки…
— Чего…
— Мне нужен самый-самый надежный человек. Один я не справлюсь. А кроме тебя никого не могу об этом попросить…
— О чем?
— Пойдем, покажу одну вещь…
Но он не пошел, а пополз на четвереньках. Словно партизан-разведчик. Инки — за ним. Так они добрались до края горки, там недалеко от воды стоял сухой тростник. Гвидон раздвинул стебли, разгреб смесь желтой травы, земли и песка (опять резко запахло болотной гнилью). Сильно откидываясь назад, он выволок что-то непонятное. Похожее на толстую рыбу полуметровой длины. Тело рыбы покрывали чешуйки ржавчины, однако под ними был различим темный металл. Голова «рыбы» казалась обрезанной, точно взмахом ножа. Чернела круглая горловина сантиметров пять в поперечнике. Словно верхушка металлической фляги или термоса…
Инки не понимал, что это, лишь несколько секунд. Потом спросил осевшим голосом:
— После ихтымского взрыва, да?
— Да… — часто дыша, сказал Гвидон.
— А Полянка говорила… что ее отец говорил… будто сюда долетели только несколько штук… и что их все нашли и обезвредили…
— Вот видишь… не все…
— Гвидон, надо сказать ему… отцу… придут саперы и обезвредят… А то как шарахнет… — Инки очень хотелось оказаться подальше от этой «рыбы».
— Инки, ты идиот, да? — Гвидон бесстрашно поглаживал снаряд и смотрел жестко и печально. — Я, по-твоему, берег эту штуку полгода, чтобы отдать саперам? Я нашел ее в снегу, в январе, и спрятал здесь нарочно. До лета…
— Зачем? — прошептал Инки. Хотя уже стремительно росла догадка — зачем.
— Да не бойся, — хмуро усмехнулся Гвидон (а Инка вдруг вспомнил про красный флаг с двумя косицами). — Эта вещь не опаснее полена, пока в ней нет взрывателя… А вот если ввинтить такую игрушку и потом дать сигнал с мобильника… — Гвидон дотянулся до сумки, которую таскал на себе, не снимая, весь день. Выволок из нее что-то похожее на маленькую ручную гранату. — Я ее монтировал целый месяц. Она не откажет. Засел вдалеке, нажал кнопку — и кранты…
— Зачем? — опять сказал Инки. Уже просто так, машинально.
— Инки, здесь недалеко кусочек дороги на перемычке. Слева болото, справа болото. Маленький кусочек, который не виден с «молочной дачи» их телекамерам. Они не рассчитали. А я рассчитал… Эта сволочь выезжает из дома по утрам в девять ноль-ноль, как по хронометру. У него же режим делового человека… И вот каждое утро, кроме воскресенья… А завтра только пятница… Инки, ты поможешь?
— Что? — сипло сказал Инки.
— Мне одному не дотащить эту бандуру до дороги… Вдвоем дотащим… Там я зарою ее у обочины, есть подходящее местечко, я все уже разведал, давно… Я буду закапывать, а ты последишь, чтобы никого не оказалось вокруг. Зароем сейчас. А завтра он поедет, и…
«Гвидон, не надо!» — все завопило внутри у Инки. Но он не пикнул. Потому что любое слово тут же выдало бы его отчаянную боязнь. Не боязнь даже, а панику…
— Инки, да ты не бойся, — услышал он, как сквозь вату. И услышал себя:
— Я и не боюсь…
— Никто ничего не узнает. В голову не придет никому, что это сделали два пацана. А сделать надо… Инки, ведь должна же быть на свете справедливость! Ведь он же бесконечный гад! От него столько горя разным людям…
Инки молчал и смотрел на снаряд, пока что безопасный, как полено. Потом, все еще стоя на четвереньках, быстро глянул на Гвидона. У того были откровенно мокрые глаза.
Конечно, Гвидон был прав. И в ненависти своей, и в желании отомстить. И в том, что таких гадов не должно быть на свете. Говорить, что все равно их всех не взорвешь, было глупо. Особенно сейчас. Особенно Гвидону…
«Но меня-то зачем ты поволок с собой?» — малодушно подумал Инки.
Гвидон, кажется, уловил эту мысль.
— Инки, мне больше некого было позвать. Все у нас хорошие люди, но они бы не пошли. Не потому что боятся, а… вообще… Разве что Никитка пошел бы, но он же кроха…
Инки сел. Обхватил перемазанные колени. Стал смотреть на стрекоз. То, что должно было случиться, казалось неизбежным. Инки чувствовал теперь, что оно втягивало его в себя с давних пор. С того дня, когда он встретился с Борисом. И потом, когда он пошел закапывать Дагги-Тиц и нашел в тайнике гирю. И когда прилетел в Брюсово и встретил «штурманят»…
«Но ведь часы-то тикают именно благодаря Борису. Благодаря его гире», — подумалось вдруг Инки. Да! И тот факт, что они тикают, до сих пор вносит в жизнь Инки уверенность.
Но может ли эта уверенность, эта прочность жизни быть настоящей, когда есть на свете такие нелюди, как Молочный? Те, от которых, будто черные лучи, разлетаются всякие беды?..
— Понимаешь, нельзя же так… — снова услышал он Гвидона. Его полушепот-полустон. — Бориса нет, а этот подонок живет и радуется. И плюет на всех…
И опять Гвидон был прав. Эта правота Гвидона подчиняла Инки, заставляла кивать, выполнять команды. А еще — боязнь, что Гвидон сочтет его изменником. И не станет друга…
Дальше он двигался, как робот.
Они завернули ржавую «рыбу» в футболку Гвидона, сверху продели найденный под березой сухой сук. Взяли за два конца. Сильно пригибаясь, понесли этот груз через цепкие кусты к началу «переправы». Не той, по которой добрались сюда, а через другую часть болота — узкую, примыкающую к изгибу дороги. Груз и правда был немаленький, Гвидон едва ли управился бы с ним в одиночку на пути через илистую жижу и осоку. Инки скоро умотался так, что почти перестал бояться… А путь был похож на прежний: то затопленные доски, то камни, то вязкое дно, а сверху и вокруг — метелки тростника, режущая трава, сладко пахнущие соцветия. Иногда ноги щекотали струйки холодных родничков, и это было приятно (если можно в такие минуты думать о приятности). На этот раз шли недолго. Болото кончилось рядом с широкой грунтовкой, на ней искрился утрамбованный гравий. Странно, что богатей Молочный не проложил к своей вилле асфальт или бетонку. Впрочем, Инки подумал про это мельком. Главная мысль была: скорей бы опустить на землю груз — так отчаянно ныла правая рука.
Опустили. Сели в траву у обочины.
Отдышались.
Дорога шла по перемычке среди болота, возникала из кустов и уходила в кусты. Гвидон пооглядывался и шепотом объяснил:
— Вон там, за кирпичами, есть выемка. Самое удобное место…
Инки не шевельнулся, ныла спина. Он почему-то вспомнил тайник под скамейкой и гирю. Гиря, кстати, была похожа на маленький снаряд… А еще он подумал опять про красный флаг с косицами. Но эти мысли были где-то позади знойного звона, который забивал уши, кружил голову.
Гвидон снова достал из сумки металлический цилиндр (да, как граната; или как банка из-под сгущенки). На донышке цилиндра была втулка с тонкой резьбой. Гвидон пальцем протер горловину снаряда, прикусил губу и стал медленно вкручивать банку. Инку прошило неожиданным ужасом. До сих пор снаряд был безвредным «поленом» и не вызывал боязни. Но если сейчас в банке что-то щелкнет, сработает раньше срока…
«Я ничего не почувствую», — постарался утешить он себя. И хотел закрыть глаза, но не смог.
Гвидон оглянулся на Инки. На лбу Гвидона искрились капельки. Он улыбался.
— Не бойся. Взрыватель никогда не сработает без сигнала моего мобильника. Такое устройство… ты лучше смотри и слушай, нет ли поблизости машин…
Инки знал, что обязан смотреть и слушать. Но не мог. Просто сидел, а в ушах звенело. И в глазах трепыхались от солнца желтые бабочки. К счастью, не появилось ни одной машины.
Гвидон взял снаряд с блестящим взрывателем на руки, как младенца. Встал на колени. И так, на коленях, двинулся к дороге. К торчащей из-под грунта кирпичной кладке (наверно, это были остатки каких-то старых подпорок). Оглянулся:
— Инки, помоги…
А что было помогать?
Инки мелко засуетился. Дело было даже не в облепившем его страхе, просто он не знал, что делать. Потом сообразил, взял в ладони заднюю часть снаряда, принял на себя часть груза (к мокрой коже прилипли чешуйки ржавчины). «Хоть бы скорее все это кончилось…»
Кончилось.
Они уложили снаряд в выемку за кирпичами, Гвидон присыпал ее землей и каменной крошкой. Закидал сухими стеблями. Шумно подышал. И вдруг улыбнулся — легко так, будто смастерил какое-то приспособление для спектакля: кошачью мяукалку или кудлатый хвост для пса Бурбона.
— Инки, пошли. Здесь нам больше делать нечего…
