Невиданные чудеса Дивнозёрья - Алан Григорьев
— И я не хочу одна на хозяйстве быть, — осмелела Анфиска. — За меня всё решили, я сдуру согласилась, но теперь передумала, как и Харитоша. Ведь нет ничего плохого в том, чтобы передумать?
— Нет, конечно, — успокоила домовиху Тайка. — Ты попробовала и поняла, что тебе это не подходит. Значит, твоё счастье в другом.
И тут ей в голову закралась одна мысль. Она отвела Никифора в сторонку и шёпотом, чтобы никто не слышал, спросила:
— Ты чего творишь, а? Анфиска плачет, мол, ухаживал, соловьём заливался, а предложение не делаешь. Ты её в чужой дом выселить пытаешься, чтобы не жениться, или что?
Никифор, заслышав эти слова, аж поперхнулся:
— Да как… да ой… да нет же! Ох и накуролесил я, словно бес какой попутал. Ты ж знаешь, жил я бобыль бобылём, о женитьбе и не помышлял. Страшно мне было руки Анфисушки просить. А вдруг откажет? Ещё и Фантик — ейный брат — разговор завёл, что в Берёзкино за станцией дом освободился. А это ж страсть как далеко… Ну я и нашёл поближе. К Харитошкиным неосторожным словам прицепился, стал Анфиску торопить… И вон оно как по-дурацки вышло.
Тайка присела на корточки, чтобы оказаться с домовым на одном уровне:
— Не вини себя. Все боятся перемен. Главное — вовремя понять, чего ты на самом деле хочешь, и тогда уж не отступаться. А если уж напортачил — исправляй.
— Угу… — Никифор снял шапку, постоял, помолчал, а потом крякнул. — Эх, была не была!
Он подбежал к Анфисе и брякнулся на одно колено:
— Прости меня, дурака. Я ж правда хотел как лучше… и, если сможешь простить, выходи за меня! Вместе жить будем, вместе хозяйство вести.
— И-и-и-и! — домовиха завизжала, запрыгала. Её щёки раскраснелись, а глаза лучились счастьем. — Наконец-то!
Пушок, глядя на них, расплылся в умилении:
— Мр-р, должно быть, это означает «да». Чур, я шафером буду! И тамадой! И диджеем! Ух, повеселимся!
— Значит, я могу вернуться в дом? — Харитоша неуверенно улыбнулся.
— Конечно, — кивнула Тайка. — Он не переставал быть твоим.
Она тоже улыбалась. Хорошо, когда всё хорошо заканчивается. А перемены всё равно будут — куда же без них. Главное, чтобы добрые да желанные.
Тут у вас упырь!
— Ох, Таюша, помоги! Опять ко мне в погреб упырина пожаловал, — дед Фёдор вертел в трясущихся руках погасшую трубку.
— Неужели Иваныч объявился? — удивилась Тайка. — Вроде в прошлый раз ему ясно дали понять, что с нами лучше не связываться.
— Нет, то другой упырь. Незнакомый. Хохочет, пальцем грозит и это… слова нехорошие говорит, в общем. Я уж, прости, повторять не буду, — От смущения у деда Фёдора покраснели уши. Видать, слова были и впрямь неприличные. — С Иванычем я уж почти сроднился. Сколько лет, почитай, он у меня выкапывался? Тебя ещё на свете не было. Бабка твоя мне тогда помогала. А новых упырей мне не надоть!
Тайка невольно улыбнулась. Раньше она недоумевала, почему Иваныча ещё тогда не упокоили, а потом поняла: дед Фёдор хотел, чтобы повод оставался к её бабушке в гости захаживать.
— Деда, ты только не волнуйся. Упырь, может, и новый, а схема — старая. Чесночок, водичка заговорённая. Для особо наглых — кол осиновый.
Пушок, всё это время сидевший под столом и притворявшийся котом, вдруг тронул её лапкой за штанину.
— Тая, тут что-то не сходится.
Тайка наклонилась — вроде как чтобы погладить котика — и сделала страшные глаза, мол, не лезь сейчас, не могу я с тобой разговаривать.
Но коловерша не унимался:
— Сама посуди: ну какой упырь? Сейчас же зима.
Тайка кивнула. Ну да, зима. Странные какие-то у Пушка доводы. Известное же дело, что заложные покойники с холодами только злее становятся.
— Разве вы с Алёнкой по осени Дивнозёрье колдовским кругом не обошли, чтобы всякая нечисть вредная не лезла? Упырю ваше заклятие нипочём не одолеть.
— Значит, кто-то нарушил круг.
— Ась? Что говоришь, Таюша? — дед подставил ладонь к уху. Пушка он, разумеется, слышать не мог.
— Ничего, дедушка. Это я просто вслух рассуждаю, А упырь этот не сказал, как его зовут, откуда взялся?
— Не. Иваныч, помнится, поболтать любил, а этот только глумиться горазд. Маячит в углу чёрной тенью, ругается и дулю мне кажет. Мол, накося выкуси, дед. Был твой погреб, стал упыриный. Ещё и картошкой в меня кинул, кровосос невежливый!
— По поведению — самый настоящий упырь, ты же знаешь, какие они наглые, — Тайка вроде как это деду Фёдору сказала, но на самом деле для Пушка.
— Я вот чего боюсь, Таюша, — дед Фёдор понизил голос до шёпота. — А вдруг он меня заест? Иваныч-то свой в доску был, угрожать угрожал, но не кусался. А энтот…кто знает, чего у него на уме?
— Всяко может быть, — вздохнула Тайка.
Дед, конечно, ещё больше испугался, аж лицом посерел. Но в таких делах ради успокоения врать не след. Чужой упырь определённо был опаснее знакомого.
— Значит, гришь, кол ему всадить? — дед размял кулаки, щёлкнув костяшками пальцев. — Ну с этим я справлюсь, коли подсобишь немного.
— Подсоблю, конечно. Я же ведьма. Безопасность жителей Дивнозёрья — моя главная забота, — Тайка принялась собирать рюкзак. Так, чеснока лучше взять побольше, а то в последнее время у кровососов привыкание к нему развилось — от частого употребления. — Всё, я готова! Идём.
Пушок, конечно же, увязался за ними. Смелый такой стал, аж завидно! А вот Тайка, спускаясь в погреб, на мгновение ощутила дрожь в коленках, но быстро взяла себя в руки. Уверенней надо быть, она уже не маленькая ведьма. И не с такими злодеями справлялась, что
