Ахто Леви - Такой смешной король! Повесть третья: Капкан
— Пойду домой, старики там одни, — воспользовалась моментом Эсмеральда и двинулась к выходу.
— И нечего ходить! — крикнула вслед Земляника. — Обойдется без зубного врача!
В ответ хлопнула дверь, даже не хлопнула — громыхнула.
Земляника принесла молока, нарезала хлеба, позвала к столу и Ивана, обращаясь к нему, «мальчик». Король рассказывал, как был в «тюрьме», как его избил Скелет и о том, что тот велел передать Алфреду, будто ему «ничего не будет».
— Ах, ничего не будет?! — повторил Алфред иронически. — Зачем ему тогда понадобилось избивать еще и тебя?
Земляника бросила, на стол газету.
— Старая. Где я свежих возьму? И эту-то мне Сула дал.
Она рассказала про посещение Сула, о его разговорах-предложениях.
Сула?!
В смерти Сесси Алфред винил и Сула, хотя и известил он Алфреда о ее гибели. Когда расстреливали Сесси, чем же он был занят? Что же немцы, как он говорил, стреляли, а Сула в это время по нужде за кустик отлучался?.. Зовет на Большую Землю в леса… Вранье! У всех вранье. Как обещали в Москве эстонцам: «Мы вам не навяжем коммунизм». Навязали, однако. Теперь твердят: «Мы вас освободили». Конечно, так оно и было бы, если бы сначала не закабалили. Сейчас же происходящее называется иначе — перехватом. Перехватили страну у немцев. Но в республике сколько угодно тех, кого и это вранье вполне устраивает, кто его с удовольствием и распространяет. В республике сколько угодно людей, занятых всю жизнь лишь рукоплесканием, — зрители! Или предатели. Рукоплескали «великому» Сталину, затем «освободителю» Европы, теперь ставшему опять «великим» Сталину. Эти рукоплещущие никуда не удирают, им жалко бросать барахло, удобнее хлопать в ладоши — прав всегда победитель.
И кто только не рукоплещет! Здесь и ученые, и писатели даже именитые — все грамотные люди; тоже и некоторые священники, как ни странно. Алфред как-то коротал время на дежурстве в батальоне самообороны, читал в старых журналах, что бывали в истории случаи, когда даже церковные корифеи охотно признавали власть тиранов — тоже же от Бога, и благословляли их мерзкие дела; когда же тиранов свергали, они раскаивались перед Богом, обещали больше так не делать, получали отпущение грехов и продолжали дальше просвещать люд земной, призывая жить в правде и вере, — хорошо все же, когда ты с начальством в доверительных отношениях!.. Так что все врут, даже собственным детям, даже самим себе.
В газете, принесенной Вальве, описывают в жутких красках фашистский террор — при немцах, то же самое, ужасались красным, о котором сегодня уже забыли… Победителей не судят! А в чем правда для такого, который не рукоплещет никому, потому что не хочет, не может себя заставить?
Алфред помнит старого скупердяя Тайдемана и его разговоры. Да что Тайдеман! Он и сам по прошествии времени как бы со стороны видит историю своей страны, и спрашивается, хорошо ли, справедливо ли была устроена в ней жизнь до прихода всех этих освободителей? О чем писали тогда уважаемые, даже любимые Алфредом, писатели — Лутс, Вильде? О равенстве и неравенстве, о справедливости и хамстве, о господах и «господах» в том смысле, что словом «господин» обращались и к нищему. С самого Алфреда в своей время драли три шкуры за политурные лаки и заячьи лапы. Было ли в народе единство? Если бы оно было — не пришлось бы хлопать, рукоплескать всем освободителям подряд, хотя и то правда, что никого не должно касаться, как кому живется в его собственном доме.
А теперь в лес зовут — во имя чего? Чтобы опять зажили господами и «господами»? Из-за этого идти убивать людей? Разве это когда-нибудь давало результаты? Всюду вранье. Уже сколько убивали! Для Алфреда правда теперь в том, что не стало пальце на правой ноге, к тому же чертовски болит зуб мудрости. И почему именно мудрости?..
У Алфреда свои проблемы. Столько освободителей, а для него свободы нет. Он, в сущности, стал жертвой при стольких несущих ему свободу. А могло ли быть по-другому?
У Земляники проблема своя. Ей не терпелось как-то уточнить, что же тут все-таки было, когда она отсутствовала. Но откуда, честное слово, знать Алфреду, почему у кого-то нет пуговицы на блузке!
Король с Иваном допили молоко и всем своим видом показывали, что им здесь неинтересно, следовательно, делать больше нечего.
— С нами пожить не хочешь? — спросил Алфред.
Нет. Король обычно не задерживался у Алфреда, и причин несколько, главное же: он чувствовал, что Землянику его присутствие смущает. Почему? Он же не станет доискиваться, просто знал: она не рада его появлению. Действительно, ей всегда казалось, словно во взгляде Короля скрывается тайна, вернее, знание какой-то тайны, касающейся лично ее, и это беспокоило ее душу.
— В следующий раз принеси мне кое-что из инструментов, — попросил на прощание Алфред, перечисляя нужное, — может, сделаю хоть мандолину, — объяснил, скорее всего себе самому, глядя грустно в окно.
Когда друзья бежали в сторону Кишмялягушки, чтобы не идти через мрачноватый лес Смотригора, Король в который раз рассказал Ивану про великолепный аккордеон Алфреда, как лились из него радостные звуки в комнатах небесно-синего дома…
— А эта старая Хильда, которая на Кури-Мури, она совсем никуда не уезжает? — спросил Иван.
Его Величество этот вопрос в данный момент меньше всего интересовал. Он принялся рассказывать приятелю о своем плане, касающемся столярных инструментов Алфреда и многого другого в старом амбаре на Сааре. Конечно, он притащит Алфреду все, что он просил, но немного позже. Потому что у него созрел великолепный план, очень хороший план… с его точки зрения.
Глава XII
Добираясь с Иваном до Звенинога, Король инстинктивно выбирал дорожки и тропинки, которые далеко обходили деревню Розвальни, о хуторах Ару ему даже вспоминать было трудно, хотя Энда… О ней, конечно, наоборот, — трудно было не вспоминать. В природе стало теплее, однако снега на полях и в лесах еще в изобилии. Прошедшая зима выдалась исключительно богатой снегопадами. Солнечные лучи, сердечные друзья Люксембургского Короля, несмотря а свою изменчивость в цвете, щедро обогревали его теперешнюю резиденцию. По ночам они, правда, еще не могли помешать небольшим морозам покрывать настью снег на полях и в подлесках.
В лесу Смолоспуска, — а именно здесь теперь поселился Король со своим верным министром, оберегавшим повелителя от микробов древним способом, то есть обкуривал денно и нощно, — именно в лесу, куда меньше доходили солнечные лучи, все еще не сдавалась зима.
Оба настолько прокоптились табачным дымом, что когда они прибежали из Прятки на Сааре, Манчита подозрительно обнюхала Короля и в испуге, всплеснув руками, вскрикнула:
— Иссанд Юмаль! Ты уже куришь?
Иван познакомился наконец с Вилкой, которая не выказала маленькому русскому особого доверия; она изучала Ивана, принюхиваясь, ее хвост как будто принимался вилять, но… шевелился едва. Что ж тут удивительного, ведь Вилка помнила, чем кончилась однажды для нее дружба с одним русским — обидным пинком ноги от Алфреда.
Потом Король показал Ивану чердак, корыто и сундук с портретами русских царей. Настороженность в поведении Вилки ощущалась, но в отличие от Мелинды, принюхивающейся тоже со скривившимися от презрения губами к исходящему от Ивана табачному запаху, Вилка, сохранившая свою моральную чистоту и жизнерадостный нрав, несмотря на пережитые ею в разные годы бесчисленные обиды от людей, все же лизнула Ивану руку; она как была доверчивой, такой и осталась. Уж сколько раз Король предупреждал ее, что поплатится она когда-нибудь за это. До нее не доходило. Что с нее возьмешь? Собака есть собака.
Итак, инструменты…
Для Алфреда?..
Кто бы мог в этом усомниться!
А резиновые сапоги? Тому, кто намеревается жить весною в лесу, они необходимы. А есть ли они на Сааре? Как не быть, ведь Алфред и всю обувь из небесно-синего дома сюда, в старый амбар, перевез. Топоры, пилы, крупные гвозди — все это в лесу надо. Старых одеял на хуторе достаточно, но, к сожалению, все сразу не унести, надо прийти раза два, причем так, чтобы население на Сааре не имело основания проявить излишнее любопытство. Резиновые сапоги подобрали и Ивану.
А табачок? Табачку на Сааре не водилось. Маленькому Ивану он крайне необходим, запасы из немецкого склада остались на Кривой улице, в ателье. К великому удивлению Короля, старый Вагнер, оказывается, великодушно делился табачком, когда Иван бывал у них. Но теперь…
Королю вспомнилось: в амбаре на Кури-Мури на протянутой по стене веревке висели кипы табачных листьев. Когда он их впервые увидел, то очень удивился: в доме некурящие женщины, а табак выращивается. С другой стороны, табак во время войны везде ценился высоко, почему бы и не выращивать!
Старая Хильда, кажется, тогда объяснила, что табак у нее в амбаре для отпугивания моли. Король в моли не разбирался. Теперь у него возникла мысль, что моль молью, но если, к примеру, человек курящий, а у него нет табака, если он к тому же у Хильды работал, а заработанное еще не брал, то можно рассчитывать, что Хильда даст Ивану табачка хотя бы потому, что он полуверник. Но это планы ближайшего будущего, в сию же минуту Короля занимала забота иная: как раздобыть хлеба? И может, кому-то на Сааре все же придет в голову накормить их?
