Михаил Герчик - Повесть о золотой рыбке

— Договорились, — тряхнул головой Кузьма Кузьмич. — Кстати, мне вчера Юра и Саша рассказывали об этой твоей придумке с клубом. Только я, как узнал утром у Юзефы Петровны, из-за чего ты в больницу попал, подумал грешным делом, что махнешь ты на все это рукой. Ты ж любитель недавний, можно сказать, молодой еще, а молодые часто после первых неудач лапки вверх поднимают.

— Аквариумист я молодой, правда твоя, — согласился Сергей Ермолаевич, — зато солдат старый.

Сергей Ермолаевич потянулся за трубкой и огорченно крякнул: реквизировали трубку врачи.

— Знаешь, кто ко мне в больницу после жены первый пришел? Комсомольский секретарь, Лешей его зовут, да та женщина из Дворца культуры строителей, где нам помещение выделили. Сидят как на поминках. «Может, — говорит Леша, — вы нам кого присоветуете вместо себя в руководители этого клуба? Очень нам хочется, чтоб он все-таки начал работу». — «Как это, — отвечаю, — вместо себя? Ремонт у вас еще не закончился?» — «Заканчивается». — «Ну так кончайте поскорей, не вековать же мне в больнице…»

Кузьма Кузьмич оглушительно расхохотался.

— Ты когда выписываешься? Через недельку? Приходи в первое же воскресенье на рынок, все вместе вашего главного торгаша, дядю Васю, за жабры будем брать. Думал в нынешний выходной это сделать, отложим, не будем лишать тебя такого удовольствия.

— Отложите, отложите, — улыбнулся Кожар. — У меня тоже есть о чем с ним потолковать.

Кузьма Кузьмич повернулся к Юрке.

— Ну, Юра, хватит нам с тобой утомлять болящего, ему покой нужен. Пошли, а?

Юрка покраснел.

— Мне надо поговорить с Сергеем Ермолаевичем, — сдавленно сказал он.

— Совершенно секретно? — улыбнулся Кузьма Кузьмич. — Ладно, посекретничайте, я тебя обожду в коридоре.

Он встал и одернул на себе куцый халат.

— Вы не обижайтесь, Кузьма Кузьмич, — торопливо сказал Юрка. — Это не мой секрет, я не имею права…

— Все ясно, парень, я не обижаюсь, — ответил Кузьма Кузьмич и вышел.

Кожар наклонился к Юрке.

— Сергей Ермолаевич, — глядя Кожару прямо в глаза, прошептал Юрка, — это Сашка Король потравил ваших рыб. Ему приказал дядя Вася, он и порошка какого-то ядовитого дал, «рыбьей холеры»… А сейчас грозится, что в милицию заявит, будто Сашка сам все это сделал, и его посадят. Дядя Вася у него неонов забрал, денег требует… Сашка мучается, хочет из дому удирать. За него ведь вступиться некому, отца нет, мать до сих пор в больнице… Один он…

Кожар сидел, откинувшись на подушки, и на скулах у него резко выступили желваки. Глубокие морщины сбегали от этих желваков к уголкам рта, и вздрагивали губы, словно Сергей Ермолаевич изо всех сил сдерживался, чтоб не сказать сейчас какие-то жестокие, непоправимые слова. И Юрка побоялся, что вот-вот он скажет их, и торопливо добавил:

— Сергей Ермолаевич, простите его. Он вам всех рыбок вернет, у него много еще рыбок. Он ведь хороший парень, только живется ему трудно… Неужели и вправду ему в тюрьму идти?.. Если б он знал, что все так получится…

— В какую тюрьму, о чем ты говоришь? — Сергей Ермолаевич положил Юрке на плечо тяжелую горячую руку. — Успокойся, ничего с твоим Сашкой не случится. Раз он сам понял, на какую подлость пошел, значит, главное уже сделано. Ты ему скажи: как только я выпишусь, пусть он вечерком ко мне придет. И сам приходи. Вместе подумаем, надо ему удирать из дому или нет. А то Лена уехала, Сашка уедет — с кем я останусь?.. А за то, что пришел ко мне, — спасибо. Меня ведь больше всего эта мысль мучила — неужто сам недосмотрел рыбок? Неужто сделал что-то не так? Знаешь, как эта история дяде Васе да другим спекулянтам на руку?! Ведь они с Сашкиной помощью не под моих рыбок — под наш клуб мину подвели. Попробуй собрать вместе людей, если они тебе не верят… А дяде Васе выгодно: когда мы каждый со своим аквариумом в одиночку возимся, нас обдирать легче. Но теперь мы из этой мины взрыватель вывинтим да его самого ею и взорвем. Вот так-то, сынок!

Он замолчал, глотнул воды и откинулся на подушки.

Юрка встал.

— До свидания, Сергей Ермолаевич, поправляйтесь.

— До свидания, сынок. Так не забудь передать Сашке, что я вас жду. Скажи ему, чтоб никого он не боялся — ни милиции, ни дяди Васи. И еще скажи, что не такой он одинокий, как думает, много найдется людей, которые за него постоят.

«Привет тебе, славный король великого и суетного племени аквариумных рыб и неповоротливых улиток, владелец дремучих зарослей валлиснерии и кабомбы, повелитель несметных полчищ мотыля, дафнии и инфузорий! Поклон тебе, мудрейший из мудрых, раскрывший тайну светящихся неонов, разгадавший секреты врачевания ихтиофоноза — этого смертельного бича больших и малых аквариумов — и прославивший себя другими не менее великими деяниями!

Здравствуй, Сашка, и не дуйся на меня за это начало, потому что у меня сегодня такое настроение, что хочется во все горло петь от радости, а в комнате спят девчонки, и я боюсь их разбудить — все очень устали после работы. И я тоже устала, Сашка, хотя, кажется, ничего особенного сегодня не делала, но я сейчас не засну ни за что на свете. Потому что сегодня я поднялась на такую высоту поднебесную, что у меня дух захватило.

Думаешь, я уже работаю на башенном кране? Не завидуй, Сашка, сегодня я забралась туда просто экскурсанткой. Меня направили на курсы крановщиков, вот я и полезла к своей подружке Оле на «седьмое небо», чтобы получше с этим самым краном познакомиться. Познакомилась и — влюбилась. Буду крановщицей. Слышишь? Крановщицей башенного крана повышенной грузоподъемности — вот как он называется.

Ты не думай, Король-королевич, что мне сразу так повезло. Знаешь, сколько народу съехалось со всей страны химический комбинат строить?! Тыщи! Почти у всех — специальности всякие, а что я умею? Рыбок разводить?.. Но только у нас пока о рыбках никто не думает, у нас и без аквариумов хватает красоты. Тайга кругом, конца края даже с крана не видно, Ангара, льдом скованная… А в ней рыбы живут — во! — не то что твои аквариумные!

Так вот, Сашка, доехала я нормально. А к начальнику стройки, товарищу Сергея Ермолаевича, не пошла. Захотела — как все. Чтоб никаких поблажек.

Отправилась я в комитет комсомола — он в такой хате размещается, из толстенных бревен сложенной. Нашла секретаря, рассказываю: так, мол, и так, хочу работать на вашей стройке. Ну, секретарь расспросил меня, потом в общежитие повел. Это на другом краю поселка. По дороге разговорились. «Кем ты, Лена, — спрашивает, — хочешь стать? Можешь выучиться на штукатура, на бетонщицу…» С десяток профессий мне перечислил. А я отвечаю: «Мне все равно, я пока никакого дела не знаю, куда пошлете, туда и пойду».

Секретарь посмотрел на меня внимательно и говорит: «У нас сейчас, Лена, в рабочей столовой прорыв. Позарез там девчата нужны. А к нам многие приезжают за романтикой, им сразу вынь да положь такую работу, чтоб о них завтра вся страна заговорила. Но того не понимают, что без хорошей столовой наш заводище не построишь — людям есть-пить надо».

Поняла я, куда он клонит, и так вдруг у меня сердце сжалось, кажется, вот-вот разревусь.

Стоило за тридевять земель ехать, чтоб в столовую работать пойти…

Секретарь заметил это, улыбнулся. «Я ведь тебя не принуждаю, Лена, ты сама сказала: куда пошлете, туда и пойду. Я тебе просто самое трудное дело назвал, вот и все. Не хочешь, не надо, подберем что-нибудь полегче».

Ну, Сашка, тут такое зло меня взяло. Да что, я сюда легкой жизни искать приехала? Я от нее сбежала, от легкой жизни, она у меня поперек горла стоит. «Ладно, — говорю, — пойду в столовую. Только учтите — не навсегда. Я хочу какой-нибудь настоящей профессии выучиться».

«Выучишься, Лена, — ответил секретарь, — обязательно выучишься. Через месяц курсы машинистов башенных кранов откроются, честное комсомольское, пошлем тебя туда. Работа — лучше не придумаешь, поверь мне, я ведь сам — бывший крановщик. А пока — спасибо, правильное решение ты приняла».

И вот, Сашка, начала я работать. Да не официанткой в столовой — подсобной на кухне. Это в сто раз трудней. Чего я только не делала! Картошку чистила, котлы мыла, а они огромные, жирные… А жарища на кухне — дышать нечем, так вся потом и обливаешься. Вставала чуть свет, правда, отпускали меня пораньше, чтоб я к занятиям в вечерней школе могла подготовиться. Так я приду, бывало, повалюсь на кровать и лежу. А в ушах треск, как в радиоприемнике: котлеты шкварчат, жарятся, щи кипят, булькают, картофелечистка гудит, хлеборезка щелкает… Просто кошмар какой-то.

Постепенно втянулась я в работу, легче стало, спокойней. А вчера пришел секретарь на кухню. «Всё, — говорит, — нашли мы новых добровольцев, с завтрашнего дня отправляйся, Лена, на курсы крановщиков». Так ты поверишь, я посмотрела на него и отвечаю: «Ничего страшного, если надо, я еще здесь поработать могу». А сама стою, дура, трясусь от страха: вдруг захочет поймать на слове?