Эдмондо Де Амичис - Сердце
Учитель пролил вино себе на грудь, отец вскочил и бросился вытирать его салфеткой.
— Нет, нет, синьор, я не позволю вам этого, — говорил учитель и смеялся.
Потом он произнес несколько слов по-латыни.
Под конец он поднял дрожащей рукой стакан и сказал особенно серьезным тоном:
— Итак, за ваше здоровье, дорогой синьор инженер, за ваших детей, в память вашей прелестной матушки!
— За ваше здоровье, мой милый учитель, — ответил мо отец, пожимая ему руку.
А в глубине комнаты хозяин харчевни и с ним еще несколько человек смотрели на нас и улыбались, как будто им приятно было видеть, какой праздник выдался на долю старого учителя.
Пробило два часа, и мы стали собираться в обратный путь. Учитель захотел проводить нас до станции. Отец снова взял его под руку, я нес его палку.
Прохожие оборачивались и смотрели на нас; почти все знали старого учителя и здоровались с ним.
Проходя по одной из улиц, мы вдруг услышали голоса многих мальчиков, которые хором читали по складам. Голоса эти неслись из открытого окна школы.
Учитель остановился и, казалось, опечалился.
— Вот, дорогой синьор Боттини, — сказал он, — вот что меня огорчает. Слышать голоса детей в школе — и не быть с ними, знать, что другой занял мое место. В течение шестидесяти лет я слышал эту музыку, и она стала необходима моему сердцу. Теперь я один, у меня нет больше сыновей.
— О нет, — прервал его мой отец, продолжая путь, — у вас еще много сыновей, рассеянных по всему свету, которые помнят вас, так же как я.
— Нет, нет, — с грустью продолжал учитель, — у меня нет больше школы, нет больше сыновей. А без сыновей не к чему и жить. Скоро уже пробьет мой час.
— Не говорите этого, мой милый учитель, не думайте об этом, — уговаривал его мой отец, — во всяком случае, вы сделали столько добра! Вы посвятили свою жизнь такому благородному делу!
Старый учитель наклонил на мгновение свою белую голову к плечу моего отца.
Тем временем мы пришли на станцию. У платформы стоял; готовый отойти поезд.
— Прощайте, мой милый учитель, — сказал мой отец, целуя старика в обе щеки.
— Прощайте, благодарю вас, прощайте, — отвечал учитель, беря обеими руками руку моего отца и пожимая ее.
Потом и я поцеловал старика и почувствовал, что лицо его мокро от слёз.
Отец втолкнул меня в вагон, и когда поезд готов был тронуться, быстро взял из рук старого учителя его грубую палку и сунул ему в руку свою красивую трость с серебряным набалдашником и монограммой, сказав:
— Возьмите это на память обо мне.
Старик пытался вернуть трость и снова взять свою палку, но мой отец быстро вскочил в вагон и захлопнул дверцу:
— Прощайте, мой милый учитель!
— Прощайте, сын мой, — отвечал учитель, в то время как поезд уже двигался, — да благословит вас бог за ту радость, которую вы доставили бедному старику.
— До свиданья! — крикнул мой отец взволнованным голосом.
Но учитель опустил голову на грудь, как бы говоря: «Нет, мы не увидимся больше».
— Да, да, — повторял мой отец, — до нового свиданья! Тогда старик поднял свою дрожащую руку к небу и так и исчез из наших глаз с поднятой вверх рукой.
Выздоровление
Четверг, 20 апреля
Кто бы мог сказать, когда я так весело возвращался с моим отцом из нашей прекрасной загородной, поездки, что целых десять дней я не увижу ни земли, ни неба!
Я был болен, опасно болен.
Я слышал, как плакала мама, я видел, как был бледен и как пристально смотрел на меня мой отец.
Сильвия и маленький братишка разговаривали шепотом, и доктор, тот, который в очках, стоял всё время около моей постели и говорил мне что-то, чего я никак не мог понять.
Три или четыре дня почти полностью исчезли из моей памяти, как будто бы я всё время спал и мне снилось что-то запутанное и мрачное. Мне казалось, что около кровати стоит моя милая учительница первого класса и старается заглушить свой кашель платком, чтобы не потревожить меня. Я смутно припоминаю так же, как наш учитель наклонился и поцеловал меня и при этом уколол мне щеку своей бородой.
Как в тумане видел я также рыжую голову Кросси, белокурые локоны Деросси, калабрийца в черном костюме и Гарроне, который принес мне мандарин на ветке, вместе с листочками, и сейчас же побежал домой, так как у него была больна мать. Потом я как будто проснулся от долгого-долгого сна и понял, что мне лучше: я видел, что отец и мама улыбались, и слышал, как Сильвия что-то напевала.
Да, я проснулся от долгого и тяжелого сна, и с каждым днем мне становилось всё лучше и лучше.
Пришел Кирпичонок и заставил меня впервые после многих дней засмеяться, состроив свою «заячью мордочку». Теперь, когда он похудел после болезни, она выходит у него еще лучше.
Меня навестили также Коретти и Гароффи. Гароффи подарил мне два билета своей новой лотереи: будет разыгрываться перочинный ножик «с пятью сюрпризами», который он купил у тряпичника с улицы Бертола.
Вчера, пока я спал, явился Прекосси и, не желая будить Меня, прижался щекой к моей руке, а так как он шел прямо из кузницы своего отца и лицо его было покрыто угольной пылью, то отпечаток от его щеки остался у меня на рукаве рубашки, и мне было приятно увидеть его, когда я проснулся.
Какой пышной зеленью покрылись деревья за эти несколько дней! А когда отец поднес меня к окну, то какую я почувствовал зависть при виде мальчиков, бегущих в школу, с книгами под мышкой!
Но скоро и я вернусь в школу. Мне так хочется скорее опять увидеть своих товарищей, спою, парту, сад, улицы, узнать всё, что случилось за это время, взяться снова за книги и за тетради, которых, мне кажется, я не раскрывал целый год.
Как мама побледнела и похудела за эти дни!
Какой усталый вид у моего отца!
А мои милые товарищи каждый день приходили меня навещать.
Мне грустно думать теперь, что наступит день, когда мы окончим школу и мне придется с ними расстаться.
С Деросси и еще с некоторыми мальчиками я, может быть, и дальше буду учиться вместе, а с остальными? Как только мы, кончим четвертый класс, так прощайте, мы не встретимся больше. И если я заболею, то уже не увижу их около своей постели.
Гарроне, Прекосси, Коретти — такие хорошие мальчики, такие добрые и милые товарищи, и мне никогда, больше не придется с ними встречаться!
Наши друзья рабочие
Четверг, 20 апреля
Почему же, Энрико, «никогда больше?» Это будет зависеть от тебя самого. Правда, после четвертого класса ты поступишь в гимназию, а они начнут работать, но вы останетесь в том же городе, и может быть — на долгие годы, И почему же вам тогда не встречаться? Когда ты будешь в университете или в лицее, ты всегда сможешь пойти к ним в их лавочки или мастерские. И для тебя будет огромной радостью снова встретиться с друзьями своего детства, уже взрослыми людьми, рабочими. Ведь не станут же для тебя чужими Коретти и Прекосси, где бы они ни находились. Я уверен, что ты будешь видеться с ними и проводить у них целые часы. А когда ты лучше узнаешь жизнь и окружающий тебя мир, то поймешь, что многим вещам ты сможешь научиться только у них. Только общаясь с ними, сумеешь ты понять и их работу, и ту среду, в которой они живут, и даже свою родину. А если ты не сохранишь с ними дружеских отношений, то в будущем тебе будет очень трудно приобрести друзей из среды рабочих, то есть не из той среды, к которой будешь принадлежать ты сам. И окажется, что жизнь твоя пойдет, замкнувшись в рамки только одного класса общества. А тот, кто замыкается в пределах одного класса, подобен человеку, который всегда читает только одну книгу. Старайся поэтому и теперь, и потом, когда вы расстанетесь, сохранять дружбу со своими школьными товарищами, именно потому, что они дети рабочих. Видишь ли, людей имущих классов можно сравнить с офицерами, а рабочие — это солдаты труда. Но в обществе, так же как и в армии, быть солдатом не менее благородно, чем быть командиром, так как благородство заключается в действиях человека, а не в его заработке, в доблести, а не в чине. И если чья-нибудь доблесть и должна цениться выше, то это доблесть солдата, рабочего, который получает за свой труд меньшее вознаграждение. Поэтому люби и особенно уважай среди всех своих товарищей именно тех, чьи отцы — солдаты труда. Уважай в их лице тяжелую работу и трудную жизнь их родителей. Никогда не обращай внимания на разницу в богатстве и в положении, — только низкие люди любезны с богатыми и презирают бедных. Подумай, что те, которые освободили твою родину, почти все пришли из мастерских или с полей.
Люби Гарроне, люби Прекосси, люби Коретти, люби своего Кирпичонка, — в груди у этих маленьких будущих рабочих скрыты благородные сердца, которым могли бы позавидовать принцы… И обещай, что никакие перемены судьбы никогда не прекратят вашей чудесной детской дружбы. Обещай, что если через сорок лет, на какой-нибудь железнодорожной станции, ты узнаешь в машинисте своего старого Гарроне, с лицом, почерневшим от угольной пыли… Нет, мне не нужно твоего обещания, я уверен, что ты вскочишь на паровоз и с жаром обнимешь его, даже если ты сам будешь к этому времени сенатором.
