Юрий Ермолаев - Можете нас поздравить!
— Света, это тебе! — сказала она, вернувшись обратно. — Тут так и написано: «Свете Моховой от орунзаков». — Мама отдала письмо Свете и спросила: — Наверно, от Орунзакова? Кто-нибудь из старой школы?
— Да… из старой… — пробормотала Света и, чтобы мама не заметила, как она вспыхнула, поскорее вошла с письмом в ванную комнату.
Совет орунзаков
Под окнами квартиры Миши Ратникова раздался продолжительный свист. За ним два раза ухнул филин.
— И кто ж это так озорничает? — заохала Мишина бабушка.
— Я сейчас выясню, — сказал Миша и в одно мгновение выскочил во двор.
— ОрунПО-орунРЯ-орунДОК? — оглядываясь по сторонам, спросил он на языке орунзаков — своих верных помощников.
— ОрунДА! — ответили в один голос Витя с Гаврилкой.
— Опустили в их почтовый ящик, когда почтальон вечерние газеты разносил. Сейчас, наверное, уже вынула.
— Расстроилась небось…
— Сама виновата. Нечего было мне сигареты покупать. Вот он, трофей. — Гаврилка достал пачку «Шипки». — Я её деду отдам.
— Что теперь будем делать? — спросил Витя Пухов. И весь превратился в слух. Просто удивительно, как он умел меняться. То клоун клоуном, а то серьёзнее его найти трудно.
— Нужно ей новое задание дать, — высказался Гаврилка.
— А какое? — спросил Миша.
Все трое задумались.
— Что если мы испытаем Свету в домашней обстановке? — предложил Миша.
— Как это? — не понял Гаврилка.
— А вот как: в один прекрасный вечер… — начал Миша, но тут хлопнула дверь, и из подъезда вышел какой-то мужчина. Миша тотчас нагнулся к ребятам и заговорил так тихо, что, кроме Вити с Гаврилкой, его никто не мог услышать.
— Так и сделаем! — воскликнули они, как только Миша изложил им свой план.
— А под каким предлогом мы вызовем из дома её мать? — спросил Гаврилка.
— Следить надо, — прошептал Витя, — может, она сама куда по делам уйдёт. Тогда и вызывать не придётся.
— Верно, — согласился Миша, — как случай представится, так и будем действовать. К Свете пойдёт Наташа Максимова.
— А почему не мы? — ревниво спросил Витя.
— Доверия у Светы к женскому роду больше будет. Кроме того, вы и так будете заняты. Ты, Витя, выяснишь, когда Светиной матери дома не будет, а Гаврилка станет в этой операции тайным наблюдателем.
— Вот здорово, что тайным, — обрадовался Гаврилка, — а то Светка на меня сейчас как на самого вредного бандюгу смотрит! Даже неприятно.
— Ничего, — успокоил его Миша, — наших разведчиков, которые во время войны в тылу врага задание командования выполняли, тоже все предателями считали. А они терпели это ради победы.
— И мы ради победы вытерпим! — твёрдо сказал Гаврилка и важно посмотрел на ребят. Вот, оказывается, какой он герой!
— Это испытание будет для Моховой самым трудным, — решил Миша. — Выдержит она его — так наверняка храброй станет.
— А если не выдержит? — спросил Витя.
— Быть того не может! Первая-то наша стрела в самую пятёрку попала, — напомнил Миша.
— А папиросы она купила, — сказал Гаврилка.
— Ну и что? А ты хочешь, чтобы всё как по маслу шло, тогда её и исправлять было бы нечего, — засмеялся Миша и сгрёб своих подшефных в охапку.
— Ой! — вскрикнул от восторга Гаврилка. — Ну и силища у тебя!.. Мне бы такую.
— Теперь слушайте меня внимательно, — снова зашептал Миша. — Приказываю: во время наших сборов на пустыре метрах в ста от штаба выставлять караульных. Вдруг Света задумает пойти к орунзакам, тогда караульные нас предупредят, и мы разбежимся. Пока она ничего не должна знать.
— ОрунЕСТЬ! — почти одними губами произнесли таинственные орунзаки и распрощались с командиром.
Оседлав воображаемых коней, они во весь опор припустились к Наташе Максимовой. А Миша вернулся к бабушке и объявил ей:
— Всё в порядке. Озорники извинились.
Снова мечты
Письмо от орунзаков, которое распечатала Света, войдя в ванную комнату, было очень коротким. Всего в одно слово. Но оно хлестнуло Свету, как удар плётки.
Крупно, во весь лист, на фоне натянутого со стрелой лука, было написано: «ПОЗОР». И никаких новых приказаний и требований. Никаких рисунков с мишенями. Всего одно слово. Даже без восклицательного знака. Очевидно, Мишару-младшему на этот раз было не до грамматики. А Свете после такого письма вообще стало ни до чего. Как будто ей мало неприятностей с Гаврилкой. Целых полдня переживала: покупать сигареты или не покупать? И ещё голодной осталась да всяких страхов натерпелась. А в довершение ко всему орунзаки рассердились.
Нет, конечно, они не разбойники, а очень хорошие люди. И за Свету им обидно. Вот взбунтовалась бы она хоть около гастронома, так и письмо было бы совсем другим.
Света просто презирала себя за такую покорность. Даже рабы в древние времена не могли молчать и поднимали восстания. Нет, такой робкой жить нельзя! Ведь смогла же она побороть себя на уроке и поднять руку. И здесь могла бы не подчиниться Гаврилке. А если он даже наподдал бы ей после, всё равно Света осталась бы победительницей. А может, и не наподдал бы. Может, он из тех ребят, на которых стоит лишь прикрикнуть и они больше не пристанут.
Света легла на тахту, уставилась в потолок и подумала: как хорошо всё могло бы обернуться, если бы она не подчинилась Гаврилке.
Вот подходит к ней Гаврилка и приказывает:
«Купишь мне пачку сигарет на свои деньги!»
«Хорошо, — соглашается Света. — А ты мне купишь полкило сливочной помадки, и тоже на свои».
«Вот это загнула! — говорит ошарашенный Гаврилка. — Где я тебе столько денег возьму?»
«А я где?» — парирует Света. И Гаврилка уходит ни с чем.
А могло быть и так:
«После уроков купишь мне сигареты в гастрономе, — потребовал Гаврилка. — Понятно?»
«Совсем не понятно, ни одного слова не поняла, — бойко отвечает Света. — Скажи мне, пожалуйста, эту фразу по-немецки».
«Ты что? — таращит на неё глаза Гаврилка. — Я ж немецкий не знаю».
«Тогда по-испански или по-гречески», — просит Света и лукаво смеётся.
«А ну тебя, лучше я сам куплю», — машет рукой Гаврилка и оставляет её в покое.
А вечером мама вынимает из почтового ящика письмо от командира орунзаков. В нём тоже всего одно слово. Но разве можно сравнить его с этим! Поперёк всего листа крупными буквами написано: «Молодчина!» И стрела торчит в самой середине мишени. Разве после этого не будешь веселиться, как заводная матрёшка! А ведь всё могло быть именно так, если бы она не побоялась Гаврилки и его дружков. Значит, опять во всём виновата её противная робость. И тут Свете пришла в голову мысль, которая и обрадовала её и огорчила: если орунзаки сами узнали о том, что она не выполнила их новое поручение, значит, они следят за ней. И ей нечего было бояться Гаврилку. Только он вздумал бы стукнуть её, как орунзаки тесным кольцом окружили бы вход в магазин и, натянув свои луки с остроконечными стрелами, наметились бы Гаврилке и его сообщникам прямо в сердце.
Света представила, какой жалкий вид был бы у Гаврилки, когда он поплёлся бы со связанными за спиной руками от гастронома к пустырю, где находится боевой штаб орунзаков, и рассмеялась: как рассвирепел бы его дед, увидев внука пленным!
Но орунзаков он всё равно не посмел бы поколотить. А в домике на пустыре, одетый в рыцарские доспехи и блестящее, как металлический чайник, забрало, которое скрывает лицо, командир Мишар-младший взял бы с Гаврилки честное пионерское слово никогда больше не заставлять Свету прислуживать ему и врать…
Кончились мечты, и Света снова приуныла. Разве это жизнь? Вдруг завтра Гаврилка опять что-нибудь от неё потребует. Уж лучше бы они никуда не переезжали. В старой школе гораздо спокойнее было. Никто её не замечал, ничего от неё не требовали.
— Света, чего ты там застряла? — подойдя к ванне, постучалась мама. — Мой руки и иди пить чай.
«До чая ли тут! — нахмурилась Света. — Прямо голова кругом идёт, даже посоветоваться не с кем».
И Света решила во что бы то ни стало разыскать командира орунзаков и поговорить с ним. Жаль только, что этого нельзя было сделать завтра же. Завтра в их школе «день здоровья» и все ученики с раннего утра уедут за город.
Решение принято
Ох уж этот «день здоровья»! После него Света всегда болеет. Наиграется, набегается, разгорячённая, а потом остынет или ещё хуже — промочит ноги, вот и простудится. Лучше бы этого дня совсем не было. Но что поделаешь, если в школе в конце каждого месяца проводят такой день. Уж как Света оберегалась. И бегала мало, и по лужайке, на которой из-под травы вода выступала, не носилась, как Гаврилка Тюрин. И в поезде в окно не высовывалась. А приехала домой — расчихалась.
— Ну вот, поздравляю, — недовольным голосом сказал Свете отчим и добавил, обращаясь уже к маме: — Я же говорил, пускать её за город не нужно.
