Евгения Яхнина - Чердак дядюшки Франсуа
— Когда на улицах борются — не до спектаклей! — крикнул Араго. И, обращаясь к испуганному кассиру, вылезшему из своей будки навстречу директору, добавил: — Верните деньги за билеты!
Кое-кто из публики попробовал протестовать.
— В «Водевиле» не будут смеяться в то время, как другие плачут в Париже! — решительно заявил Араго.
Глава двадцать третья
Мы больше не обязаны повиноваться!
Бланки гордился тем, что первый в Латинском квартале прикрепил двадцать восьмого июля к своей блузе трёхцветную повязку.
Он охотно рассказывал всем, что её сделала для него собственноручно госпожа Боден из Торгового Пассажа. «Пусть и её имя войдёт в историю», — шутя говорил он.
Стояла палящая июльская жара. Вот почему почти не видно было костюмов. Рабочие, служащие, студенты — все надели блузы. А подростки, которые мелькали повсюду в эти бурные дни, те просто натянули брюки, рубашек не надели, а головы защищали от солнца бумажными колпаками.
Бланки жил на улице де ля Арп, напротив Медицинской школы. Поняв, что главные действия сосредоточены сейчас в центре, он, несмотря на то что улицы были переполнены восставшими, а кое-где их преградили жандармские и солдатские заслоны, добрался до Пале-Рояля.
Но здесь он пробыл недолго… Он хотел быть со своими товарищами-студентами в Латинском квартале. И, преодолевая вновь все трудности этого длинного пути, он добрался до Юридической школы. Здесь он немедленно оказался во главе студенческого отряда и начал с того, что вместе с другими стал срывать объявления декана факультета права, возвещавшие, что студенты, захваченные в толпе восставших, будут изгнаны из школы.
А вечером Бланки опять оказался на правом берегу Сены, на улице Монсиньи в редакции газеты «Ле Глоб». Бланки считал, что эта газета представляет современную, передовую Францию и передовую прессу.
Газета «Ле Глоб» была тайно напечатана двадцать седьмого, так как она в числе других газет попала под запрещение, и заготовлена в большом количестве экземпляров. Надо было позаботиться о её распространении. И тут, конечно, пришёл на помощь Бланки.
Не прошло и часа, как во всех районах Парижа студенты, взбираясь на скамьи, тумбы, большие камни, читали вслух выдержки из «Ле Глоб». Рабочие встречали криками «Ура!» каждое вольное слово.
Ксавье и Морис не возвращались домой, проводя ночи на улице в карауле, установленном восставшими.
Накануне они раздобыли себе оружие.
Морис первый заговорил о том, что бессмысленно идти безоружными на площадь Пантеон, где студенты Политехнической школы назначили сбор.
— У нас оружия нет… но его достаточно в оружейных лавках. Пойдём к Майу, — предложил Ксавье.
Морис безмолвно кивнул в ответ.
Вот и оружейная лавка! Удастся ли получить ружья, не прибегая к силе?
Как только друзья оказались у порога лавки, перед ними возник владелец богатств, выставленных в витрине.
— Что вам угодно?
— Господин Майу, — сказал Ксавье, — нам нужны ружья, патроны, пистолеты, сабли…
— Нет ничего проще, господа! Всё, чем я располагаю, к вашим услугам.
— Скажу вам со всей откровенностью, господин Майу, — и в голосе Ксавье в самом деле прозвучали искренность и убеждённость, — ружья и патроны нам нужны для боёв с солдатами и жандармерией. Мы идём защищать Хартию, которую нарушил король, но денег у нас нет… Мы просим дать нам оружие для защиты наших прав бесплатно!
— Господа студенты! Вы молоды и не знаете истории, — сказал оружейник, — но можете поверить мне на слово. Мой отец Фредерик Майу-старший был оружейником ещё во времена Людовика Шестнадцатого, и я горжусь семейным преданием о том, как в тысяча семьсот восемьдесят девятом году отец бесплатно отдал восставшему народу всё оружие, что имелось в магазине. Фредерик Майу-младший хочет быть достойным сыном своего отца. Денег мне не надо! Берите!
Широким жестом Майу показал на застеклённые шкафы, где висели всевозможные ружья, — охотничьи и боевые, двустволки и карабины, роскошные, украшенные камнями и резьбой, и скромные, без всяких украшений.
Отобрав вместе с Морисом всё, что казалось им наиболее подходящим, Ксавье сказал:
— Я верю, что победа будет на нашей стороне. Возврата к старому быть не может. Если Карл не вернёт наших прав добровольно, значит, мы получим их не из рук короля. Ждать осталось недолго. Дайте мне лист бумаги. Я напишу расписку.
И Ксавье выдал расписку. В ней были точно перечислены размеры и калибры взятых ружей, а также количество добавленных к ним патронов.
Но отобранного оружия оказалось так много, и оно было такое тяжёлое, что молодые люди на минуту задумались… Не оставлять же его в лавке, когда оно так нужно там, куда они идут? Скольких людей они смогут им обеспечить!
Через окна магазина Ксавье увидел группу товарищей из Политехнической школы, направлявшихся в сторону Пантеона. Недолго раздумывая он выбежал из магазина на улицу и окликнул товарищей.
А ещё через несколько минут Ксавье, Морис и ещё два студента, взяв всё оружие, какое только могли унести, покинули лавку, сопровождаемые добрыми пожеланиями оружейника.
Ксавье и Морис шли впереди. Ксавье тихо окликнул Мориса:
— Послушай, Морис. Мы идём сейчас туда, где будет жарко… В случае, если я не вернусь, а тебе повезёт… поручаю тебе заботу о том, чтобы те, кто станут нашими правителями, уплатили долг этому славному Майу…
— Если мы победим, конечно, — это ты забыл добавить, — попытался пошутить Морис. — Но давай уж раз так — примем друг от друга последнюю волю… Моё завещание просто: в деревне Ля Белль Балле живут мои старики. Впрочем, не так уж они стары: есть у меня и сестра, и двое братишек. Сестра чуть постарше меня, невеста славного малого, сапожника по профессии… Дашь им знать, и всё!
— У меня просьба посложней, — нахмурившись, произнёс Ксавье. — Отцу трудно без меня придётся, а ещё и Катрин. — Голос юноши стал глухим от волнения.
Морис сам так разволновался, что с трудом выговорил:
— Обещаю, что дядюшку Франсуа не оставлю. Можешь быть спокоен. А Катрин… я женюсь на Катрин.
Как ни были трагичны обстоятельства, при которых происходил этот разговор, последние слова Мориса вызвали улыбку на лице его друга.
— Катрин, она хорошая… Но совсем ребёнок!
Ксавье хотел сказать, чтобы, в случае, если он не вернётся, Морис передал Люсиль Менье то, что он так и не успел сказать ей: что он любит только её одну. Нет, надо передать — любил, потому что его слова дойдут до неё, только если его не будет в живых, — что никогда он никого не любил, кроме неё… Но эти слова так и не слетели с его губ.
* * *По дороге к Пантеону Ксавье, Морис и сопровождавшие их два студента видели, как из всех домов, тупиков, дворов выбегали люди, вливаясь в одну общую толпу.
Ещё не доходя до площади, они наполовину освободились от своей ноши, так как раздавали ружья и патроны шедшим им навстречу студентам, которые, как и они, вышли из дому невооружёнными. Многие из них сами нападали на жандармские патрули и вступали врукопашную с солдатами, отбирая у них оружие.
Увидев, что главной опорой правительства являются здесь швейцарские отряды, Ксавье бросился прямо в их ряды.
Вскочив на тумбу, он громко крикнул:
— Сыны Швейцарии! Вспомните о вашем герое Вильгельме Телле! Вспомните о вашем тиране Гесслере![27] И в вашей стране были и есть тираны и борцы против них. Уважайте же в нас граждан, которые борются, как боролся и ваш герой за свои попранные права! Да здравствует Хартия! Долой министров!
Звенящий от волнения голос Ксавье, искренность его слов, напоминавших о швейцарском народном герое, произвели неожиданное впечатление на начальника отряда. Он дал распоряжение опустить ружья прикладами вниз.
Ксавье сразу расположил к себе всех тех, кто оказался под его началом в сформировавшемся отряде студентов Политехнической школы. К отряду примкнули случайные прохожие и люди, вышедшие на улицу с тем, чтобы протестовать против действий правительства.
Воодушевлённый своим успехом у швейцарцев, Ксавье попробовал подействовать уговором и на отряд жандармов, теснивших студентов на этом участке.
— Я хочу напомнить вам, — взволнованно обратился он к жандармам, — что король Карл обманул народ, капля по капле отнимая у него то немногое, что было ему отпущено Хартией. А ведь Хартию-то дал народу тоже король, не Карл, так Людовик…
Французы, любящие побалагурить даже в минуты совсем не весёлые, стали отпускать всевозможные шуточки по адресу обоих королей. Молодой жандармский офицер, руководивший отрядом, выступил вперёд. Опустив саблю, он сказал:
— Студенты, ваши слова убедили нас! Мы дети одной страны! Так опустим оружие и пойдём все вместе в нашу казарму. Там к нам присоединятся остальные, и мы разделим с вами наше оружие. Довольно крови!
