Галина Гордиенко - Назови меня полным именем
Только сравнения оказывались не в пользу Бекасова.
Всегда.
И все же… все же… Таисия не забывала о нем. Правда, за эти секунды, минуты, часы, недели и месяцы она ни разу не назвала его Федей! Только по фамилии и имени‑отчеству. Таисия держала данное себе слово.
А когда они встречались — Федор Федорович по‑прежнему заглядывал к ней, — держалась корректно и почти не поднимала глаз. Так было легче… сохранять безмятежность.
Таисия редко выходила с Вячеславом вечерами, отговаривалась усталостью после рабочего дня. И в то же время наотрез отказалась перейти в его фирму — и правда, какая разница, где работать экономистом? К тому же Таисия привыкла к коллегам, особенно жаль ей было расставаться с Валерией Степановной.
Несколько раз они с Вячеславом ездили в театры. Дважды — за город на шашлыки. Иногда гуляли в сквере.
Вот уж от кого Таисия была без ума, так это от Суслика — потрясающе милый пес! Внешне грозный и даже страшноватый, на деле — ласковый, как дитя. И редкостный лакомка.
Криволапый горбоносый Суслик отвечал Таисии взаимностью. У нее обязательно в карманах лежало что‑нибудь вкусненькое для него, Суслик мгновенно это усвоил.
К тому же у Таисии были волшебные руки. Хозяин не умел так нежно гладить его по голове, по брюшку или чесать за ухом.
Как ни странно, Вячеслав еще не видел ее квартиру, а Таисия упорно отказывалась зайти к нему на чашку чая или кофе. Хотя не сомневалась ни секунды в его порядочности. Просто… не хотела спешить.
Морозов не настаивал. Он опасался спугнуть эту необычную девушку неосторожным движением, вопросом и даже взглядом. Радовался самому факту ее появления в своей жизни и не желал торопить события.
Ему впервые нравилось в человеке все. И обманчиво неяркая внешность, и манеры, и внутренний мир — ни на что не похожий, мучительно заманчивый…
Вячеслава не раздражали рассеянность Таисии, ее внезапная задумчивость, ответы невпопад и оторванность от реальной жизни.
Он спокойно принял ее заботу о маленьких беспризорниках и наивные рассуждения — опять баба Поля! — что непременно нужно делиться с ближними. Стыдно не замечать голодных детей, а самой есть досыта; стыдно иметь забитый одеждой шкаф, когда кто‑то рядом ходит полуголым…
И ладно бы взрослые, способные позаботиться о себе, а то ведь дети!
Морозов не пытался с ней спорить. Он просто вмешался по‑своему в жизнь Романа и его младшей сестры. Побывал как‑то вечером у них дома, посмотрел на пьяное чучело, бывшее по какому‑то недоразумению отцом, поговорил с соседями…
И уже на следующий день отправил мужика в частную клинику, где тот наконец протрезвел впервые со смерти жены. А потом показал видеофильм минут на сорок, чтобы этот кретин полюбовался, до чего довел собственных детей — грязные, вечно голодные, никому не нужные, превратившиеся в жалких побирушек…
Вот интересно, каково ТАМ его любимой жене, ведь это и ЕЕ дети, разве он об этом забыл? Таисия, например, искренне верила, что бедная женщина все видит…
Морозов не ошибся, лекарство оказалось сильнодействующим: у мужика глаза побелели от ужаса, когда он осознал, что натворил.
Дальнейшее оказалось просто: оставалось чуть помочь ему. В долг, разумеется, в долг, и только ради детей, иначе…
Иван Корякин, отец Ромки и Катеньки, на удивление, не пропил и не забыл окончательно такие понятия, как гордость и человеческое достоинство.
Корякин провел по требованию врачей три недели в больнице. На это время Морозов поместил ошеломленных переменами детей в соседскую семью, хорошо заплатив за их содержание.
Потом нанял бригаду строителей, и запущенная, неимоверно грязная квартира снова стала пригодна для житья. Купил недорогую, самую необходимую мебель — понятно, в долг! — иначе Корякин не принял бы. Через три недели устроил мужика по специальности в неплохую автомастерскую… все.
На этом история закончилась. Для Морозова — точно.
А для Таисии все закончилось еще раньше: как только несколько дней подряд не застала у кафе детей, и Антонина Павловна сообщила ей, что Ромка с Катенькой здесь больше не бывают, мол, все у них наладилось, отец пришел в чувство и сейчас лечится, мальчишка с девчонкой тоже неплохо устроены, кто‑то из персонала рассказывал, они в соседних подъездах живут…
Морозова не задевало, что Таисия не узнала о его участии в судьбе детей, да и не считал он, что сделал что‑то особенное. Вот потратить на белое платьице нищему ребенку два дневных заработка — это да, это серьезно. А он… ему благотворительность ничего не стоила, так, копейки — о чем говорить?
Морозов не считал себя добрым. И не задумывался о проблемах социальных низов, пока не сталкивался с этими проблемами лоб в лоб. Он не страдал из‑за несовершенства мира, как Таисия, Морозова практически все в нем устраивало.
Наркоманы, алкоголики, нищие, бомжи… неизбежное зло. Жизнь каждого в его собственных руках, и, если человек сам готов спустить ее в унитаз, флаг ему в руки, при чем тут он, Морозов?
Вячеслав не жалел, что помог Корякину, главное — Таисия теперь свободна и не спешит в обеденный перерыв к кофейне.
* * *Таисия и раньше частенько «медитировала» перед портретами бабы Поли, мысленно беседовала с ней. Так она не чувствовала себя одинокой, никому не нужной. Сохранялась хотя бы иллюзия того, что она не одна, что ее любят и о ней заботятся. Пусть даже Федор Федорович прав, и она все это сама напридумывала, ну и что здесь плохого…
Теперь Таисия могла часами смотреть на нянины фотографии, вопросительно и с надеждой, будто ждала указаний. Отходила печально и неохотно, так и не получив прямого ответа на вопрос: все ли правильно в ее жизни, или забрела куда‑то не туда?
Если честно, Таисия и сама не знала, что предпочла бы услышать.
Свое одиночество в эти месяцы Таисия почему‑то ощущала особенно остро. Постоянное беспокойство, какая‑то душевная неустроенность мешали ее странному счастью. И ее интуиция молчала, как Таисия к себе ни прислушивалась, чтобы лучше разобраться в происходящем.
Ведь что‑то все‑таки мучило ее! Что‑то она чувствовала! Не предупреждение о грядущем несчастье, не тревогу необъяснимую, а… волнение. Совершенно непонятное волнение.
Даже не волнение — ожидание. Да, пожалуй, именно ожидание. И ждала Таисия, кажется, чего‑то хорошего, очень хорошего — любви, быть может?
Она и в бабе Поле замечала это странное ожидание. А иной раз, как Таисии чудилось, улавливала и нетерпение. Будто баба Поля устала от неопределенности ее существования, будто хотелось ей ускорить события…
* * *Таисия по‑прежнему дружила с Эльвирой Эмих. Даже не то чтобы дружила…
Просто они продолжали встречаться. Элька приходила почти ежедневно, не игнорируя выходные. Забегала по‑дружески, без приглашений, как к себе домой.
Элька никогда предварительно не интересовалась планами Таисии. Спокойно воспринимала ее уходы, если подруга вдруг убегала на свидание с Вячеславом. И откровенно радовалась этим встречам. Расспрашивала потом: кто что сказал, как посмотрел да почему Таисия до сих пор не пригласила его в дом. Мол, сколько можно бродить по улицам, уже не лето, а сама Таисия давно не ребенок…
Скупые ответы подруги Эльку не раздражали. У нее и из них складывалось вполне определенное представление о Вячеславе как о человеке приличном и достаточно обеспеченном.
Элька не понимала равнодушия и бездействия Таисии. Считала — глупо упускать классного парня. И удивлялась про себя, что могло привлечь его в диковатой девчонке. Неплохой, конечно! Но предельно наивной и явно не от мира сего.
Элька часто оставалась ночевать, как‑то незаметно приучив Таисию к мысли, что это нормально, и узурпировав на веки вечные диван в гостиной. В ванной появились ее зубная щетка, косметика, банное полотенце и махровый халат. В прихожей стояли ее тапочки. На журнальном столике лежали Элькины книги.
Как‑то сложилось, что именно у Таисии она встречалась с Бекасовым. Будто случайно. И практически всегда они уходили вместе. По разным причинам.
То Федор Федорович предлагал проводить ее хотя бы до автобусной остановки. То оказывался на машине и тогда уж подбрасывал до самого дома. То вдруг приглашал обеих девушек в ресторан, Таисия неизменно отказывалась, а Элька так же неизменно соглашалась. То у него в кармане оказывались «случайно завалявшиеся» билеты в театр…
Забавно, но Эльке никак не удавалось затащить Бекасова к себе «на чай». Федор Федорович не отказывал явно, просто вечно спешил куда‑то, клятвенно заверял, что непременно зайдет в следующий раз.
Назавтра он опаздывал на встречу с другом. Через день его ждала мать, он обещал переночевать в родном доме и поговорить с ней, а уже поздно. Еще через два дня Бекасов тряс перед ее носом билетом на самолет — срочная командировка. Потом бывший однокурсник звонил среди ночи и просил о помощи…
