Эдуард Веркин - Мертвец
Катька остановилась. И я остановился. Думал, что сейчас вот-вот... Но она сказала:
— Смотри.
И пальцем указала. Я посмотрел.
Прямо перед нами на тропинке стоял блестящий пластмассовый грузовичок. Китайский, сразу видно.
Меня это несколько раздосадовало. Насколько я знал, целоваться в первый раз надо было как раз в непосредственной близости от камня, а не в пятнадцати метрах от него. Грузовичок же стоял как-то уж очень необычно, словно кто-то его тут нарочно выставил. И стеклянные фары так поблёскивали...
Красненько.
Но проявлять постыдное малодушие совсем не хотелось, я шагнул к машинке, наклонился, хотел откатить в сторону.
Не надо! — остановила меня Катька.
Почему?
Ты что, не видишь? Не видишь, как он стоит? Отойди лучше.
Я отошёл.
Он не хочет, чтобы мы тут были, — с досадой сказала Катька. — Не время, не место.
Ерунда...
Не ходи, говорю! — Катька поймала меня за локоть. — Тут постоим...
Как знаешь.
Мы глядели на камень.
А у меня в детстве нога подгибалась, — сказал я. — Бабушка меня на нём два часа держала. Потом прошло.
Чёртов камень. Тупой камень, не пустил. Не пустил, а мы могли бы и поцеловаться. Могли бы. Не везёт.
Раньше тут олень был, — сказала Катька. — Я фотографию видела...
Она уселась на пень от сгнившей сосны. Я стоял рядом. Я ждал. Брать инициативу в свои руки не хотелось — Катька вполне могла обсмеять, выставить идиотом, ну и вообще.
Злость. Я почувствовал её лёгкий толчок в спину.
Это правда, что тебя... — Катька кивнула в сторону музыки. — Ну, к нему... прикрепили, что ли... Правда?
С чего ты взяла?
Я постарался усмехнуться как можно более пренебрежительно, злость продолжала толкаться.
Да так, поговаривают...
Катька смотрела на меня и как бы сквозь.
Да, — я покачал головой, — придумают же...
А что, не так разве?
Я выдержал паузу, затем снисходительно сказал:
Видишь ли, у его отца случились некоторые проблемы. Ну, раньше, до того, как его сюда перевели. Бизнес-свойства проблемы. Он был вынужден даже город поменять. А Упыря... ну то есть Дениса вроде как выкрасть пытались. Уже давно, но отец его на всякий случай не хочет, чтобы пацан один оставался. Вот меня и упросил.
Так ты что, телохранитель, что ли?
Да не, какой я телохранитель... Просто на всякий случай присматриваю. Чтобы с парнем ничего не случилось, я же говорю.
Присматриваешь, значит?
Кажется, Катька не поверила. Как-то левая щека у неё презрительно дёрнулась, но только слегка, самую малость.
Угу.
И почём нынче рыбка? — ехидно осведомилась Катька.
Нипочём. Я же не за деньги, а просто, попросили. У его папашки брат родной в Москве в одном вузе ректором, так что вот.
Это я только что выдумал. Экспромт. Сказал с наивозможной небрежностью.
Нормально... — Катька кивнула уже без ехидства. — Нормально. Только он какой-то... Противный.
Привыкай, теперь он в нашем классе учиться будет.
Он же маленький! — удивилась Катька.
Это он только с виду маленький, на самом деле он наш ровесник. Просто... ну...
Я огляделся.
Он это... больной. Что-то эндокринологическое. Нельзя больше трёх килограммов поднимать. Жалко пацана, короче.
Ясно. А я думала, что ты к нему в холуи просто записался.
Промолчал. А что мне было сказать? Я бы и дальше молчал и наливался злобой, но тут из темноты вывалился Вырвиглаз как нельзя кстати.
Как это трогательно! — просюсюкал он. — Милые клянутся в вечной любви над гробом Бэмби...
Чего концерт не слушаешь? — Я отошёл от камня, с независимым видом привалился к сосне.
Всё, концерт накрылся, — сообщил Вырвиглаз. — У Пятака струны порвались, он всех подальше послал, теперь там диско-шмиско играет.
Я прислушался. «Маркус Вольф» больше не звучал, по парку действительно распространялось что-то приторно-карамельное: ты меня не полюбила — нечего любить дебила. Как раз те самые «бобики».
Так и знал, что вы тут, — Вырвиглаз кивнул на камень. — Романтики. А я к тебе, Леденец, между прочим, не просто так. По делу. Там не успел сказать, а сейчас вот...
Зачем? — не понял я.
За бронепоездом, — ответил Вырвиглаз. — У меня к тебе конкретное предложение — пойдём в батор.
Катька скептически хмыкнула. Всё-таки скот. Не мог потом подвалить со своим батором, нет, надо вот так, при Катьке...
Зачем? — опять тупо спросил я.
Ты чего? — хохотнул Вырвиглаз. — Не знаешь, зачем в батор ходят? Сегодня «Вольфы» выступали — это раз. Внеочередной дискач — это два. Все баторцы тут собрались, могу поспорить. А баторки у себя — они тяжёлую музыку не уважают. Так что батор в полном нашем распоряжении!
Катька громко прищёлкнула языком.
Какое везение! — сказала она. — Какая удача! Спешите, может, чего обломится...
А эту дуру, — Вырвиглаз кивнул на Катьку, — эту дуру брось, на фиг её.
Катька рассмеялась.
В батор, в батор, в батор! Пойдём, Леденец!
Прямо сейчас?
Не, блин, послезавтра! Конечно, сейчас. Пойдём-пойдём, давно же собирались.
Вырвиглаз толкнул меня плечом и поковылял по дорожке.
Катька смотрела на меня.
Я стоял. Привалился к сосне загривком, чувствовал, как воротник вляпался в смолу.
Ну, чего стоишь? — спросила Катька. — Давай поспешай. Батор ждёт своих героев. Беги, вы же давно собирались.
Да пошла ты, — сказал я ей.
Даже так? — удивилась Катька.
Даже так.
Я отлепился шиворотом от смолы и тоже попёр по дорожке.
Злость окончательно сконцентрировалась в основании черепа, злость вела вперёд, в голове у меня вскипело, стрельнуло концентрированным микроволновым зарядом, даже темнота и та стала какой-то бордово-злой.
Навстречу катили мотоциклы, все с фарами и с фырканьем — «оппозиты», но не наши, наших я знаю всех. Я для интереса посмотрел на спину лидера, «Zebliaki Motorcycles» на фоне двух револьверов. Понятно, зверьё из Зебляков, я посторонился, сдвинул чуть на правую часть дорожки, зебляки были вообще бандой, плющили всех, операторы машинного доения. А Вырвиглаз пёр как торпеда «Шквал», зебляки его почему-то объезжали.
Достали. Вообще достали. Тварюги.
Глава 15
Батор
— У них же туберкулёз... — с сомнением сказал я.
Да ерунда, — успокоил меня Вырвиглаз. — Тубер только к доходам прилипает, к нам не прилипнет.
А на фиг тебе они вообще? Зачем? Других, что ли, не находишь?
Как это на фиг?!! — горячился Вырвиглаз. — Все пацаны в батор ходят! Кто в батор не ходил — тот не мужик. Ты ходил вот?
Не...
Потому ты и лошандер такой. Я уже пять раз ходил, нормально там, реально.
Сам ты лошандер...
А ты лошидзе, — ответил Вырвиглаз.
Я не стал вступать в спор, начнёшь спорить — и узнаешь, что ты не только лошок и лошагер, но ещё и лошко, лошпен, лошуга, лошинда, лохштейн, ну и так далее.
Вообще ни в какой батор мне не хотелось. Я туда не ходил и ходить не собирался, баторские девчонки у меня никаких чувств не вызывали. Но тут уж так получилось. Катька...
Ну, короче, теперь отказываться было глупо. И к тому же я хотел сделать это назло.
Батор за городом. Как раз между городом и кладбищем, в лесу, может, я уже рассказывал. Там кедровая роща, довольно большая, в ней и устроены корпуса. Построено ещё до войны, раньше тут размещался противогазовый завод, а потом его перенесли за линию и привезли сюда туберкулёзников. С тех пор они тут и живут, отравляют окрестности. Сначала население наше немножко протестовало, потом плюнули, привыкли.
Я однажды видел паспорт баторца, так у него там написано было, что он здесь родился. То есть они вообще наши земляки. Забавно? Вообще, если подумать, у нас в городе много уже взрослых баторцев живёт, только они уже не воспринимаются как баторцы, потому что они взрослые, люди как люди.
Мы шагали по тёмной лесной тропинке, было довольно страшно, к тому же трусливый Вырвиглаз для поднятия собственного духа принялся пересказывать мне все виденные им фильмы ужасов. И в большинстве этих фильмов главные герои почему-то путешествовали по ночным лесам, степям и заброшенным зданиям.
Тогда он вдруг почувствовал, что за ним кто-то идёт. Такие мягкие-мягкие шаги и странный скрежет...
Я терпеливо всё это слушал, ожидая, когда Вырвиглаз сам испугается своих рассказов и заткнётся. Но он не заткнулся, а перешёл на другую тему.
Слушай, Леденец, — сказал он неожиданно, — я чего у тебя хотел спросить? Ты с каких помидоров с этим Денисом связался? У нас на отработке Кузьков говорил, что тебя к нему вроде как приписали...
Спокойно, сказал себе я. Никаких нервов, никаких оправданий. И откуда они все знают...
Баран ты, Вырвиглаз, — зевнул я. — Ты вот думаешь...
