Виктор Лихачев - Единственный крест
— В стакан горячего сиропа кладете два зубчика чеснока, можно добавить немного крахмала. Одна столовая ложка утром натощак — и все, я готова.
— В смысле, кашля больше нет?
— Разумеется.
— А я напираю на профилактику.
— Правильно.
— И, знаете, открыл для себя настоящее чудо — лук.
— Вот! Сергей Кириллович, дорогой, как мне было больно, я своему… неважно… говорю, ешь лук, ешь, а он…
— Элементарная безграмотность, Светлана Викторовна.
— Согласна с вами! А потом, когда рак свистнет, бежим в больницу, в аптеку…
— Врачей ругаем: плохие, лечение не помогает. А вот всего один пример: принимайте с осени по две таблетки аскорбинки по утрам после завтрака — и не заболеете. Я пью — и не простужаюсь. А если простужаюсь — лук. И здоров.
Лиза и Галина сразу почувствовали себя чужими на этом празднике здорового образа жизни. Им бы пришлось долго думать, чем заняться, но в прихожей раздался звонок. Когда Толстикова открыла дверь, на пороге перед ней стоял Сидорин.
***Лиза была растеряна. Она не знала, как вести себя с Асинкритом. Он больше не вызывал раздражения, более того, когда Сидорин стоял на пороге, весь сияющий и даже какой-то светлый, Толстикова обрадовалась ему. Как старому доброму знакомому, которого не видела много лет. А он поцеловал в щеку Галину, пожал руку Лизе, немножко дольше, чем принято — всего на мгновение, но дольше, — задержал ее руку в своей. Присвистнул, изображая удивление: «Однако, как вы легкомысленно одеты». Только пять минут спустя, Толстикова поймала себя на том, что на перебой с Глазуновой объясняет ему все, происходящее здесь. А Сидорин продолжал сиять, как медный грош в посудной лавке.А еще он был загорелый и пропыленный, пропахший зверобоем и донником. И все время повторял: «Как же я по вас соскучился». И в этом «по вас» не было намека, двусмысленности. Асинкрит просто радовался. Ибо как не прекрасны дороги и встречи на них, нет ничего лучше возвращения домой. Позже Сидорин скажет Лизе: «Ты открыла мне дверь в домашнем халате, и я вдруг понял, что вернулся домой». Но это будет позже, а пока он раскланялся с любителями здорового образа жизни, шепнув Светлане Викторовне и показывая взглядом на Романовского:
— Удивительный, глубокий человек. Горжусь знакомством с ним.
— Вы тоже психотерапевт? — также перешла на шепот Светлана Викторовна.
— Пожалуй, да. Только без «терапевт». Мы с Сергеем Кирилловичем каждое утро на углу Советской и Урицкого сдаем пустые бутылки. — Лизе потом пришлось долго объяснять тетушке, что это была всего лишь шутка.
— Хороши шуточки! — возмущалась Светлана Викторовна. — А ты представляешь мое состояние, когда на мой вопрос: «Какие ваши планы на завтра?» Романовский мне отвечает: «Как всегда, с утра — на угол Советской и Урицкого». Откуда же я знала, что по этому адресу находится городская больница?
…Сидорин вошел на кухню. Неужели когда-то на ней сидел Миша, часами разговаривая по телефону с деловыми партнерами. Лиза смеялась: «У нас все наоборот. Обычно женщины от телефона не отходят». — «Ничего, солнышко, — улыбался он в ответ, — я же не треплюсь, а нам деньги зарабатываю»… И когда она говорила ему, что нужно остановиться, успокоиться, Миша не понимал жену. Не понимал искренне…
После него кухня словно онемела. Никто не шумел, перекрикивая свист кипящего чайника, никто не кричал в трубку: «Все, Николай, по рукам!»
Что сказал Сидорин, впервые войдя на эту кухню? «Я готов к отчету».
***
— Я готов к отчету. Но вначале я хотел бы вас поблагодарить, Лиза.
— Меня? — удивилась Толстикова, очнувшись от воспоминаний.
— Асинкрит, ты, случаем, не в английскую палату лордов наведался? — как бы между прочим, ехидно спросила Глазунова.
— А как ты догадалась?
— Уж больно велеречив.
— Галка, не перебивай человека.
— Понятно… Молчу.
— Нет, правда, — Асинкрит говорил, доставая какие то свертки из рюкзака, — ведь как бывает: ходишь по одной дороге изо дня в день, живешь годами на одном месте, так привыкаешь, что уже ничего вокруг себя не замечаешь. Мне один человек рассказывал, приехал он с группой паломников в Дивеево, к преподобному Серафиму. Пошли, как принято, с молитвой по канавке, а вокруг — белье вешают, в домино играют, пиво пьют. Человек, который мне это рассказывал, был поражен. Им, приехавшим сюда даже из Сибири — за великое счастье пройтись по канавке, а люди, которые здесь живут… Ну да ладно. Так вот и я. Свернул с дорожки, предположим, ландыши нарвать, оглянулся по сторонам — и ахнул: «Красота!» И вовек бы мне ее не увидеть, кабы не ландыши…
— Нет, Сидорин, ты в другом месте был…
— Галя, я был в вашем озерном краю. Опять считал волков. Тебе могу сказать: за четырнадцать лет их численность сократилась с тридцати до четырнадцати.
— Как интересно!
— Вот именно. А потом, пометавшись по местным лесам, стал я выспрашивать про Богданова-Бельского. А мне все больше про Левитана.
— Да, он там «Над вечным покоем» рисовал, — сказала Лиза.
— Правильно. А как у нас бывает? Левитан, потом, разумеется, Венецианов — это же его вотчина — в хорошем смысле слова, Коровин и другие. Мы же щедрая страна. Раз в великих не числился, значит, попадешь «в прочие». Я уж было отчаялся, но тут меня с местным краеведом знакомят — Дмитрием. Бизнесмен — любитель местной истории — так мне его представили. Опять-таки, любим мы все эти словечки заграничные. Есть собственное дело у человека, бывший офицер. Не олигарх, разумеется, но живи он только для себя — спокойно и безбедно мог бы жить. А Дмитрий клуб организовал, ребятню военной подготовке учит, книги местных поэтов выпускает и, для меня самое главное — альманах краеведческий издает! Поговорили мы с ним, чувствую — струнку зацепил. Зачем, спрашиваю, тебе все это нужно? Помощников, небось, не легион? «Какое там», — отвечает. И как просто и хорошо добавил: «Если наши дети вырастут Иванами, не помнящими родства своего, все — конец России. Вот потому и тяну эту лямку». А сам рассказывает — про Левитана и Сороку…
— Ребята, мне стыдно, — Глазунова подняла руку, — кто такая Сорока?
— Галина, — это чудесный художник, ученик Венецианова. Крепостной.
— Покончил с собой, — дополнил пояснение Лизы Сидорин. — В деревню, где это случилось, Дмитрий меня тоже возил… Итак, Сорока, Чехов, Новоселов.
— Епископ Марк? — переспросила Толстикова.
— Да, — Асинкрит был слегка озадачен, — вы его знаете?
Лиза пожала плечами, а Галя прокомментировала:
— Ты нас совсем за серь не держи, Сидорин.
— Одним словом, — продолжил Асинкрит, — долго мы говорили, ведь в списке этом и Аракчееву место нашлось, и физику Попову, и физику Менделееву. Вот… Выдохся он почти, а я возьми его и спроси: «А как насчет Богданова-Бельского?» Дмитрий улыбнулся и вдруг говорит: «Поехали». А теперь, Лиза, слушайте очень внимательно. Знаете, куда он меня повез? Впрочем, это не так существенно. Важнее другое — к кому?
— К кому? — похоже, Сидорину удалось заинтересовать Лизу. Она вся подалась вперед, словно боясь пропустить хоть одно слово.
Асинкрит отпил глоток чая:
— Сейчас отвечу, но сначала спрошу: у вас есть дома репродукции картин Богданова?
— Конечно. Правда, в разных изданиях. Принести?
— Если можно.
Через пару минут на столе лежало несколько книг в глянцевых обложках. Сидорин собрался было искать нужную страницу, но Лиза остановила его:
— Асинкрит, сделаем проще: называйте картину, а я ее буду находить.
— Хорошо. «Именины учительницы».
— Прекрасная вещь. Эта картина была на всемирной выставке в Риме.
— А еще в Мюнхене.
— Так, вот она.
— Спасибо. «Деревенские друзья».
— И это есть.
— Приятно иметь дело со специалистом. «У перевоза».
— Есть этюд к ней.
— Не важно. И, пожалуй, еще нам понадобится «Девочка среди берез».
— Моя любимая вещь.
— Правда? Ну, а теперь смотрите. В «Именинах» видите девочку, стоящую чуть дальше всех?
— В платочке? — переспросила Галина.
— Да. Теперь дальше. «Деревенские друзья» — нет, не та, что играет на… кажется это балалайка… Или мандолина? Не важно. Слева, опять в платочке.
— Слушайте, она же похожа, на девочку из «Именин»! — воскликнула Лиза.
— Что вы говорите? А что вы скажите…
— Не продолжайте, я все поняла… — перебила Лиза Сидорина. — И «Перевоз»… И «Девочка среди берез». Галя, видишь?
— Вижу, только среди берез скорее уже девушка стоит, а не девочка.
— Правильно, но черты лица — те же самые. Асинкрит, не смейтесь, мне это действительно важно: Дмитрий познакомил вас с потомками этой девушки? Вы можете назвать ее имя?
