Герхард Хольц-Баумерт - Автостопом на север
Вот так вот прошли день и ночь. А этот Гуннар даже не заметил, сколь чудесен финал нашего путешествия и как прекрасно он гармонировал с началом его.
— Гуннар, ты слышишь? Мы сейчас едем с тобой, как в самом начале. Мы и тогда тоже на мотоцикле ехали, и теперь под самый конец…
Гуннар ответил что-то нечленораздельное. Уронив голову мне на плечо, он крепко спал, время от времени похрапывая.
— Чудная вы парочка, — сказал Эберхард.
— Мы вообще никакая не парочка, мы чистая случайность, — ответила я, пытаясь освободиться от Гуннара. Голова его соскользнула с моего плеча и упала ко мне на колени. — Случайная встреча. Вместе прошли небольшой отрезок и через несколько минут расстанемся навсегда. Какое все это имеет значение?
— Все имеет значение, — ответил Эберхард. — И то, что я сейчас вас везу, тоже. Ты что, замерзла? Кончик носа у тебя побелел!
Хотелось мне ответить ему похлеще и сказать, что у него-то кончик носа тоже белый! Встречный ветер обжигал лицо, как зимой, да и сейчас, летом, перед восходом солнца всегда делается холодней. Я подумала: всегда перед чем-то решающим, перед завершением чего-либо все вновь движется быстрей, сумбурней — природа вокруг, Эберхард и я, погруженная в философствование…
— Слышу запах моря! — выкрикнул Эберхард вдруг. — Чувствую восход солнца!
Правда, на востоке обозначилась розовая полоска, нежная, как снежинка, — то заявлял о себе новый день! Я попыталась растолкать Гуннара, но он только пробормотал спросонок:
— Оставьте меня в покое…
— Этого мы теперь вообще не добудимся, — заметил Эберхард.
Элегантно взяв поворот, он, направил мотоцикл в сторону городка, и вскоре мы миновали желтую вывеску, светившуюся как только что вымытая росой.
— «Альткирх»… — прочитал он вслух.
— Альткирх! — мечтательно повторила я.
Свет! На турбазе горит свет! Меня ждут! Может быть, учителя? Или Лиана? А вдруг весь класс? Но я ничуть не виновата, что заставила себя ждать, — это будильник слишком тихо звонил, а может быть, и вообще отказал. Надо его отнести к часовщику…
Меня охватывает чувство гордости, хотя я ничем не выдаю его. Да, наконец я добралась. Я преодолела все препятствия, все невзгоды на долгом пути от Бурова до Альткирха!
Пусть попробует это сделать кто-нибудь из нашего класса! Думаю, и не всякий мальчишка справится.
Останавливаемся. Эберхард говорит:
— Вот что, Тереза, мне приятно было тебя подвезти, но ты запомни: в дороге никто никого не должен оставлять в беде. А теперь ступай, купайся всласть и не кружи чересчур уж многим парням голову!
— Разве я это делаю?
— Думаю, что да, — ответил Эберхард и добавил: — Ну, а так как меня среди них не будет, мне на уборочную спешить надо, прошу аванс: как ты насчет того, чтоб чмокнуться?
Я наклонила его голову к себе и поцеловала в обе щеки.
Эберхард поблагодарил и рассмеялся.
Я тут же бросилась к базе. Я знала — они ждут меня. Там все еще горел свет. «Лиана! — внутренне ликовала я. — Подруга моя сердечная!»
Но оказалось, это заведующий базой. Лежа на кровати, он тер свои красные, воспаленные глаза, когда я ворвалась к нему, зовя Лиану.
— Тише, — сказал он, — дай людям поспать.
— Они ждут меня!
Да, он ждал меня. Наливая из термоса кофе и предложив мне чашку, он рассуждал:
— Каждый раз кто-нибудь опаздывает. То проспит, то просто проворонит. И каждый раз потом является среди ночи. Я уже привык.
Его приветственная речь подействовала на меня как холодный душ. Впрочем, горячий кофе оказался кстати.
Ни Лиана, ни мой класс — никто не ждал меня. Все они сладко спали, покуда я в кромешной ночной тьме спешила к ним. Да, в какой-то мере это разочаровало меня.
Я вышла на террасу. Совсем рядом шумел морской прибой. Я подумала: передовица в стенгазете так и будет называться: «Автостопом в Альткирх». Неплохая шапка.
Глава XVIII, или 3 часа 41 минута
Пробормотав, что холостой ход надо увеличить, Эберхард нажал на газ, и мы покатили.
— Гуннар, ты слышишь, как в первый раз…
— Какой еще первый раз?
— Мы же с мотоцикла начали. И сейчас на мотоцикле едем, теперь уж под самый конец. Чудесно, правда?
— Но я тогда сидел позади дедушки…
— А теперь ты мой Беппо. — Тереза ерошит мои волосы, выбирает соломинки.
Густав, признавайся, устал ты как собака. «Тотальный коллапс», — сказал бы Крамс.
Цыпка переговаривается с Эберхардом.
— Забрезжил рассвет — это чудесно…
Должно быть, сейчас и стишок подберет к случаю: «…Могучий великан взмахнул неистовым мечом…» или еще что-нибудь поглупее.
Мегрэ, держите ухо востро! В любую минуту может что-нибудь произойти, и железной рукой следует выяснять обстоятельства…
И как это Мегрэ вдруг превратился в советника юстиции Шнуффеля, того, что вечно злится на мышку Пипе?
Отец громко смеется и вдруг кричит: «Гуннар! Ты сел в лужу. Теперь выбирайся сам».
А Шубби выдает серию прямых — бум-бум-бум!..
Трясу головой — сны разбиваются об асфальт, вылетающий из-под наших колес. Небо справа чуть порозовело. Сейчас Цыпка это заметит и непременно оповестит меня, Эберхарда, спящих жаворонков и даже мотоцикл, на котором мы сидим. Нет, пока ничего не заметила.
— Гуннар, ты чего разлегся? Ты тяжелый очень.
Медленно голова опускается вперед, падает на грудь. Мысль еще работает, хочет заставить голову подняться, но липкий, как клейстер, сон не позволяет.
— Гуннар, ну проснись, Гуннар! Солнце… Вот ведь болван какой! Теперь спит. Проспать все прекрасное на свете…
И слышу, и хочу, и не могу ответить. Вдруг голос Эберхарда:
— Этот вообще теперь не проснется…
— Проснусь! — выдавливаю я из себя и тут же протираю глаза.
Солнце уже встало. Клочья тумана над полями. Мотоцикл стоит. Мотор выключен. И Тереза пихает меня в бок. Эберхард соскакивает на землю.
— Авария?
— Нет, Гуннар. Приехали. Ты посмотри, как чудесно вокруг… А вон там наша база и… слышишь, море шумит!
У меня еще от сна в голове шум стоит. Вот, значит, та самая база, куда я, испанец, и кавалер, и джентльмен, обещал доставить маленькую девочку… Простой дом, какие у нас везде в деревнях. На заборе сушатся купальники…
— Смотрите — меня ждут там. У них свет горит!
Эберхард потягивается, приседает, а я наношу несколько прямых и правых снизу по воображаемому противнику — надо ж согреться!
— Спасибо, что довезли! Большое спасибо!
Цыпка прыгает на Эберхарда, чмокает его прямо в губы. Эберхард сияет. Я говорю: «Вы что?» — и думаю при этом: «Она ведь с ним так не первый раз. Может, довольно им лизаться?»
— Чао! — крикнула Цыпка и помчалась к своей базе.
Думает, что ее там ждут. Это сейчас-то, в половине пятого утра? Чайником будет, кто в это поверит! Просто-напросто забыл кто-то свет выключить, железно определил комиссар Мегрэ.
Цыпка бежит — пятки в стороны. Никакого стиля!
— Ушла, и нет ее, и песен нет ее… — утешаю я Эберхарда, а он все так же стоит и все так же сияет.
— Что ж, пора! — говорит он и хлопает меня по плечу. Потом вскакивает в седло и нажимает на стартер.
— Люси приветик! — ору я вслед. Пусть не зазнается, не только его целуют на прощанье. — Передай, чтоб не ругала тебя зря. Альберта прикройте. Скажи, Густав велел.
У Эберхарда челюсть отвисает.
— Это она только так, понарошку! — кричит он. — Совсем она не строгая. Сердце доброе у нашей Люси, ты не думай. Но дело свое знает. Бывай, старик!
И остался Густав один-одинешенек.
Надо подпрыгнуть повыше. Вот так. Чувствую, будто на меня ведро снега высыпали, волосы наэлектризовались и потрескивают, как у кошки.
— Стой, погоди, Эберхард! — кричу я изо всех сил.
Но он уже не слышит ничего. Стоп-сигнал подмигивает мне, как покрасневший глаз…
Нет моего треклятого мешка!
Да я ж его не погружал, когда мы оттуда отъезжали. Это я точно помню. У тетушки Иды, где мы с паном Болеком кофе пили, он еще мне мозолил глаза…
Где же это он отстал? Вспомнил: там, под скирдой, и лежит! Я же его наверх не поднимал. Как сбросил с плеч, так и оставил. Может, веселая уборочная братва сейчас с ним в медицинский мяч играет? Нет, Люси этого не допустит. Надо ж! Возвращаться придется.
Ну что ж, в путь так в путь. Стиль — индейский: сто шагов шагом, сто — бегом. Ацтеки говорили — так легче всего через Кордильеры перебраться.
