Герхард Хольц-Баумерт - Автостопом на север
— Алло! Алло! Говорит «Воробей»… «Коршуна» мне… «Коршуна»…
— Это ты, Люси? — квакает в трубке.
— Я. Говорю тебе — ничего они не сделали, не приготовили ничего. Альберта снимать придется… Чего?
Снова из трубки доносится кваканье:
— Колонна на подходе… Колонна на подходе…
Люси шмякает трубку и снова ругается так, что я опускаю наушники, — у нас в школе никто так не умеет, даже педсовет.
— Эберхард, едут они. На подходе! С ума тут с вами сойдешь!
— Правда, рокот слышно, — говорю я. — Далеко еще. Это ваша колонна и есть?
— Прав, прав ты, парень. Чтоб его черти сожрали, этого…
Бедный Альберт!
С другой стороны шоссе тоже слышно бубыхание. Подкатывает «Ф-8» и, два раза чихнув, затихает.
— Альберт! — зовет Люси.
Комиссар Мегрэ с ледяным спокойствием ждет: сейчас должно произойти убийство! Выразительное лицо комиссара преображается: сейчас он смотрит баран бараном. Но это маскировка…
— Люси… — чуть не стонет Альберт.
— Ты что нам обещал? Чистый жилой вагончик. И со всеми удобствами! С большим термосом кофе, умывалкой и всем, что полагается… А теперь стоишь тут, как пес побитый. На правление тебя вызываю, понял?
Альберт хватается за голову. Под курткой у него видна ночная рубашка.
— Вон они! — Люси показывает на шоссе. Рокот делается громче.
— Для начала я им сообщу, как ты слово держать умеешь и… какая ты шляпа.
— Люси!
А вдруг это танковый полк на марше? А Люси — генерал Народной армии. И маневры у них.
«Густав, ты потерял ориентировку!» — сигналит большое полушарие.
— Люси, очень тебя прошу!
С шоссе сворачивает мотоцикл. Делается светло, как днем. И грохот совсем не от танков — это десять здоровенных сине-белых домищ на колесах. Народу сразу — жуть! И все девчата в комбинезонах и с большими очками на лбу — точь-в-точь как у профессора. Что-то кричат, визжат и обступают нас со всех сторон. Перед Люси выстроился широкоплечий парень и представляется — правда, только после того, как он сперва подошел к Эберхарду, а тот уже подтолкнул его к Люси.
— Четвертая молодежная бригада Сельхозтехники прибыла по расписанию. Минута в минуту. Переход занял тридцать три часа.
— Рады вам, товарищи и друзья! Горячий привет! — выкрикивает Люси, вскочив на ящик с лимонадом. — Речи отложим на потом.
— Ура! — слышатся выкрики из темноты.
— Ждали вас с нетерпением и от имени окружкома, местного совета СНМ и профсоюзов…
— …и так далее, и так далее… — пищит какая-то девчонка.
— Правильно! Согласны? Согласны. Добро пожаловать! Тут у нас только немного лимонада…
— А у меня и большой термос с кофе, и жареная колбаса в машине, — заявляет вдруг Альберт.
В ответ крики: «Ура!», «Здорово!», «Даешь!».
Люси шипит:
— Чего же ты молчал, Альберт? Смотри, это я тебе тоже припомню! Придется поговорить особо.
Бежим к «Ф-8». Альберт, Эберхард, Люси и я, мешая друг другу, выволакиваем из кабины два здоровенных термоса. Крышки с треском отскакивают…
То, что моя мать, когда с работы приходит, ноги растирает, мне понятно. Но что она сразу бежит на кухню, ставит воду для кофе и потом, прихлебывая черную жижу, причитает: «Нет, без кофе жить невозможно!» — этого я никогда не пойму. Меня спросить — я кофе от какао не отличу. Крамс в таких случаях говорит: «Индифферентный тип!» Но зато сейчас, когда кофейный дух защекотал у меня в носу, я готов нырнуть в этот самый кофейный термос!
— Альберт, давай половник и щипцы для сосисок!
— Все есть, все приготовил, Люси.
Снова мчимся к «Ф-8». Тащим половник, щипцы и мешок с булочками, правда, булочки какие-то сырые. И еще — гору тарелок.
Старина Густав находит, что Альберт не такой уж отпетый парень.
Я — на выдаче сосисок. Будто из аквариума, я вылавливаю их половником и шмякаю на тарелку. Совсем как повар из передачи «Советы молодым хозяйкам».
Вспомнил я и типа с «мерседесом». Вот обозлился бы, увидев меня тут в роли дипломированного раздатчика сосисок!
— Твердо обещаю… чего там — клянусь: завтра утром будет у вас вагончик со всеми удобствами!
Опять крик «ура», и громче всех — высокий голос:
— Обязуемся, как только сойдет роса, все без исключения выехать в поле!
Теперь уже Люси кричит: «Ура!» — и хлопает в ладоши, правда, совсем одна. Мировая она тетка, ничего не скажешь! Я ей сразу сосиску подаю, а она берет и мне откусить предлагает.
Вдруг опять один голос громче всех. Меня всего передергивает.
— Гуннар!.. Гуннар!..
Готов сквозь землю провалиться, как когда-то город Виньета со всеми лагунами. Не хватало мне, видите ли, Цыпки здесь! Она ж нам сейчас все прогрессивное настроение испортит.
— Гуннар!
— Слезай! — громко приказывает Люси командирским голосом.
— Слезай! — приказываю и я. — Куртку и сандалии захвати!
Покачиваясь из стороны в сторону, появляется Цыпка. Получает сосиску, булочку, кофе, пьет, ест и начинает оглядываться, явно ничего не понимая.
— Это я для тебя все достал, — шепчу я ей. — Но чтоб ни слова, поняла? А то — раз-два-три, и все исчезнет! Твой Густав волшебник.
Ребята с комбайнов уже осмотрели скирду и теперь заявляют, что в настоящий момент им никакой комфорт не надобен, отдохнут на соломе. И сразу всем отрядом ползут наверх. Смех, визг, крики…
— Тебе выносим благодарность за помощь. Согласен?
— Согласен, — отвечаю и лихо захлопываю крышку большого термоса.
— Что мне теперь с вами-то делать? — спрашивает Люси, трет себе лоб и… вызывает Эберхарда: — Знаешь что? Отвези-ка ты эту парочку эсэнэмовцев в Альткирх. Туда всего…
— …сорок километров, — подсказываю я.
При свете карманного фонарика Эберхард принимается изучать карту, которую Цыпка ему подала.
— Какой вопрос! Через час вернусь.
Но тут же, спохватившись, говорит, что не может отлучиться: в его «газике» телефон, надо здесь дежурить.
Кишка, значит, тонка, жалуется он, и Люси с ним согласна:
— Ничего не поделаешь — дисциплина!
Густав, держись и не падай.
Тереза — сразу хныкать.
— Спроси мотоциклиста, может, он… — сердито велит Люси.
Зовут мотоциклиста. С треском он сваливается со скирды. Подходит.
— Ты сколько часов за рулем? Десять. Нет, тогда не подойдет. Если мы не будем соблюдать закон, то кто же?
— Не реви! — цыкаю я на Цыпку, как Люси — на Альберта.
— Давай я их отвезу. На мотоцикле. На полчаса дольше, вот и всё, — вдруг предлагает Эберхард, водитель «газика» в ковбойской шляпе.
Понимаешь, Эберхард, знаем мы друг друга без году неделя, да ты и старше меня на годик-другой, и неизвестно мне, боксер ты или рыбак, средний балл твой такой же, как у меня, или немного хуже, куришь ты или сластена, — но ты мне друг, и никаких гвоздей! По рукам!
Цыпка, должно быть, прочитав мои мысли на расстоянии, подскочила — в свете фар она похожа на обезьянку! — и чмокнула Эберхарда в щеку.
— Ну, вот что, этого в нашем проекте не было предусмотрено.
— Ишь, какой мещанин нашелся! — замечает Люси.
— Всем комбайнерам два дюйма ржи под килем! — выкрикиваю я в темноту.
— Большое вам спасибо за то, что вы велели меня в Альткирх доставить! — пищит Цыпка и делает книксен перед Люси.
Эберхард торопит нас. Ему надо скорей вернуться — уборка в разгаре.
Мотоцикл весь в пыли. Машина общества «Спорт и техника». Мощный коняга. Нам обоим велят залезть в коляску — это чтоб никто с заднего сиденья не упал, если заснет. Эберхард, Эберхард, сильно ты сдал в моих глазах. Дружок ты липовый: сперва лижешься с Цыпкой, а потом меня с ней вместе запираешь!
Цыпка сигает в корзиночку, не обращая на меня никакого внимания. Даже ногу отдавила.
Еще раз, и притом последний, мы даем слово Терезе. Теперь нам абсолютно ясно, почему мы не хотели показывать ее записи Гуннару. Во-первых, сама она такого пожелания не высказывала. А сохранение чужих секретов, как говорится, дело чести. Потом, Гуннара мы бы этим просто сбили с толку. Он сказал бы: «Это ж совсем другая история! Тереза все выдумала! И не мое это совсем путешествие там описано, не наше, то есть».
Однако старая пословица говорит: ум хорошо, а два лучше. Ну, а кто ж все-таки прав, Гуннар или Тереза? Или правда и у того и у той, или между ними, или?.. Это уж придется нам самим выяснять. А отчет Терезы мы перешлем знакомому журналисту, нашему однокашнику, затем студенту, редактору окружной газеты, чете учителей и далее — матери Терезы. Она-то уж найдет для него применение.
Последний отчет Терезы
Завтра последний день в Альткирхе. Чудесно мы провели здесь время. Я совсем ничего не записывала. Неинтересно мне было рассказывать о том, как я в тот сумасшедший день добиралась сюда. Значительно важней мне представлялась моя жизнь здесь.
