Ахто Леви - Такой смешной Король! Повесть первая: «Король»
— Ешь раков, — буркнула Лонни Королю. Она не любила длинных речей, не любила лясы точить. А была Лонни еще молода, ей едва исполнилось двадцать, это лишь для Короля она была старая. Говорили, что Лонни — дочь старого Ранда, который шлам возил. Король это не мог знать, а спрашивать не хотел, он до всего любил доходить своим умом, это у него с детства такая привычка.
— Спасибо! — сказал Король и начал грызть рака.
Таким образом, не увлекаясь болтовней, они сидели с Лонни, Король грыз раков, в шесть часов появился из камышей Антон, и они начали выгонять с пастбища коров. Наступил час вечернего коровьего хода.
Но как в этот вечер хохотала Лонни! Как она смеялась! И как была красива! Бенита, дочь Калитко, красивая — это все говорили, и ее подруга Илона тоже красивая — тоже говорили об этом люди. Они одевались модно, шелковые чулки и туфли на высоком каблуке. Король не мог себе представить Лонни в туфлях, да еще на высоком каблуке… Но если бы Лонни модно оделась! Э нет! Не станет она так одеваться. Король однажды ошивался около ресторана, когда там была уборка. Лонни тоже была и поначалу играла. Потом девушки-официантки и повариха сели за стол, стали вино пить и неприличные песни петь о том, как на мельнице в комнате дочки кто-то мешок оставил, как ночью этот мешок, когда все спали, в углу зашевелился и двинулся к кровати мельниковой дочки и о том, что было дальше, да с припевом: «А чиммай рууди ралла!» Лонни тут же встала и ушла, она все эти штучки не любила, хотя и ходила босая, в навозе испачканная. Король подумал, что если бы его избранницей была не Эльна, то, конечно, только Лонни! Но не Лоннины были те глаза, которые следили за ним неотступно с лица Эльны. А вот чьи? А Лонни…
Как же она в тот вечер хохотала! Казалось, от смеха лопнет.
Да, коровы пошли домой. И люди из Закатного леса, нагулявшись, тоже возвращались по домам. Многие шатались и пытались петь, и даже пели, и по-эстонски, и на русском языке, а вообще-то разобрать было невозможно, поскольку это и пением со словами и каким-нибудь правильным мотивом назвать нельзя. А оттого что коровы слились с возвращавшимися из леса людьми, они приняли людей за своих и стали «подпевать», так что все мычали: и рогатые и безрогие. А Лонни хохотала.
— Иисус Мария! — стонала она от смеха. — Такое кино я сроду не видела, чтобы и пожарные мычали, и господа…
Коровы такого адского шума испугались, их понос пробрал, и они всю дорогу загадили, так что и гуляющим и шатающимся досталось. А поскольку все они смешались, люди шли, обнимая коров, и одинаково мычали, то горожане, которые своих коровушек обычно узнавали по мычанию, теперь были не в состоянии распознать, кто есть кто. Лонни хохотала. Хохотал и Король…
Он пришел домой, когда и солнце уже прилично устало и смотрело прямехонько на заднюю дверь небесно-синего дома. Хелли и Алфреда по-прежнему дома не было, и Король не знал, что и подумать, это было ни на что не похоже! Никогда такого еще не бывало, чтобы он искал старших, обычно наоборот — они искали его. Что они себе позволяют?! Ведь, действительно, надо же кому-то побеспокоиться о том, что Его Величество и проголодался… А если бы не было доброй Марии Калитко, а если бы Король раков не наелся? Да, если бы не было раков?
Уставший немного от такого сумбурного дня, Король прилег в своей комнате на кровать не раздеваясь и вскоре заснул. Снились ему ромашки, падающие с неба в море, и коровы. Пьяные, помахивая хвостами, остервенело мыча и плача, они шли, шатаясь из стороны в сторону, поднимали тучи желтой пыли, а Лонни хохотала и расшвыривала босыми пятками коровьи лепешки. Шум и крики заполнили все вокруг. Наконец, эти крики разбудили Короля, и оказалось, что в комнате темно, потому что уже ночь. Только что ему снились мычащие коровы, сейчас же шум доносился из спальни Хелли и Алфреда.
Король лежал с открытыми глазами, прислушивался к яростным выкрикам Алфреда и к плачу Хелли. Он понял: нечто страшное происходит в доме. Дрожа он встал с кровати, подошел к полуоткрытой двери в спальню и сунул в нее голову. В этот момент Алфред ударил рыдающую Хелли по лицу, и та, не удержавшись, упала на пол.
— Не виновата я, — плакала Хелли, — я только с ней пошла, чтобы ее проводить, она меня сама просила. Этот офицер к Валве уже в парке подошел, он шел с нами, но никто его не просил, ну честное слово.
Алфред не слушал ее, продолжал осыпать бранью, произносил такие слова, которые — Король в них теперь уже отлично разбирался — никому произносить не положено. Ведь сам же Алфред его учил: «Не всякое слово сказать можно, слов много… разных, но, услышав новое слово, посмотри сперва в словарь, чтобы понять его значение, а если в словаре его нет, заткнись».
Хелли плакала, и Король, стоя в дверях, тоже заплакал. Увидев его, Алфред рявкнул:
— Ты что здесь торчишь, марш спать!
Король отправился обратно в свою комнату, но спать… Как бы не так! Да и как тут уснуть… Сердце его оцепенело, и мысли, какие-то болящие мысли овладели не только головой, они всем организмом завладели. Он вдруг как-то по-особенному остро ощутил, как дорога ему Хелли, которая ползала там, в спальне, на коленях. Она, конечно, строго к нему относилась, но всегда справедливо, уж это-то он в глубине души понимал. А как ей приходилось много работать для них — Алфреда и Короля, а теперь Алфред бьет ее за что-то, хотя она, Король не сомневался, не виновата. А сам Алфред!..
Как радовался и гордился Король всегда, когда заказчики удивлялись мастерству Алфреда, как они ахали да охали, гладили полированные столы, изумлялись умело подобранному рисунку, а Король был доволен: это его Алфред — такой умелый мастер!
Да, ему было очень жаль, что такой хороший мастер… А ведь только он один, вспомнил опять Король сумел тогда на Сааре сложить деду Юхану и Ангелочку новую печь — ни Хуго, ни Манчи этого не смогли. И такой хороший, умный мастер… А ведь Алфред, не мог не вспоминать Король, и братьям своим по велосипеду подарил, хотя и не был богачом, разве можно об этом забыть! И такой заботливый человек теперь бьет Хелли! Почему такая несправедливость?
Король лежал на своей кровати, и слезинки скатывались на подушку, а тут еще и Эльна стала крутить с Виктором Трейманом. Он их видел вместе в Закатном лесу. Обидно! Этот Трейман еще больший драчун, чем он, Король, и это было ему хорошо известно, поскольку он и сам от Треймана тумаков отхватил. Единственно этого Виктора Треймана да еще его друга Валентина Транстока Король и побаивался. Валентин хотя и прихрамывал, но тоже дрался здорово — обидно все! Одно к одному.
Еще долго раздавался в спальне Хелли и Алфреда громкий разговор, но к утру все образовалось лучшим образом. Алфред был необычайно приветлив, особенно с Хелли, ласков, даже нежен, и Король сообразил: видно, было какое-то недоразумение, а теперь они все выяснили, и Алфред понял, как был несправедлив. Король не мог знать, что был свидетелем вполне распространенного явления, когда терроризирующий безвинного приобретает кажущееся право на превосходство.
Насколько подобное лжеблагородство обманчиво, Король убедился в тот же день после обеда. Его ториская команда в лице Валдура и Свена с криками «ура!» восторженно доложила ему об открытии в этом сезоне железнодорожного движения грязелечебница — Птичий залив. Это значило, что старый Ранд и его лошадь начали возить шлам. Пассажиры стремглав побежали на «станцию» — на Садовую улицу дожидаться «поезда», а сюда на Садовую, как известно, выходила калитка из сада Землянички. Каково же было удивление Его Величества, когда сквозь деревянные прутики он увидел — хорошо еще, что этого не заметили пассажиры, — Алфреда и Земляничку. Они стояли обнявшись и целовались. Вот уж такого Королю и во сне не могло присниться! Он был до того потрясен, что чуть было не ринулся к ним. Затем повернулся и поспешил прочь, за ним бежали ничего не понимавшие друзья. Он объяснил, что ему расхотелось ехать на «поезде». Пассажирам некогда было выяснять причину резкого изменения в настроении своего предводителя, как раз подъезжал состав, и они вскочили на вагонетки. А Король присел в камышах, чтобы прийти в себя.
Такого вероломства от Алфреда он не ожидал, это не укладывалось в его понимании. Как они целовались! Такое он раньше только в кино видел, после чего ему представлялось, как он сам целуется с Эльной так же долго и крепко, он не мог только понять, зачем надо так долго, как это делали те, в кино… А теперь он увидел, как Алфред с Земляничкой так же долго целовались. Ему снова на мгновение почудилось, как он сам обнимает Эльну, но — что за наваждение? — глаза у Эльны были опять чьи-то чужие, а тут же ему представилось, как Эльну, так же как Алфред Земляничку, целует и обнимает Виктор Трейман — тьфу! У него стало горестно на душе.
Король не знал, как ему теперь быть: рассказать об увиденном Хелли или не рассказать? Он подумал, что если расскажет, то получится, что он ябедничает, а Алфред и Хелли сами ему в свое время разъясняли, что это нехорошо. Так делал в Звенинога Эдгар с хутора Кооли, когда они жили в У Большой Дороги, хотя он и говорил правду, хотя и учил Алфред Короля ремнем кое-каким общественным наукам. Да, но не рассказать — стать сообщником в тайном деле и предать Хелли. Как же быть? Но Земляничка! Кто бы мог подумать! Как она любезна с Хелли, приходит к ней в гости, как лучший друг…
