Екатерина Вадимовна Мурашова - Барабашка - это я: Повести
Вернуться в прежнее нельзя, потому что того Сеньки, который уезжал из Сталеварска, уже нет. Есть другой, привыкший к новым и чудным людям, к их разговорам, к книгам, ко всей новой жизни, которая теперь, когда ему грозила потеря ее, казалась гораздо интереснее предыдущей.
И все же выхода было только два: убедиться, что его странные способности, когда-то пугавшие почти до истерики, а теперь вроде бы и желанные, остались при нем, или возвращаться домой, в Сталеварск.
А что дома? Сенька вспомнил распаренные от стирки, теплые руки матери, смутную улыбку отчима на кирпично-красном лице, запах кабачковых оладий, и на мгновение его обдало теплой волной, засосало под ложечкой и отчаянно захотелось, чтобы все сложилось именно так… Но в следующую секунду перед его глазами уже встала тесная, заставленная мебелью комната, огромный материн живот, который теперь небось уже вопит в облупленной, еще от Сеньки оставшейся кроватке… а потом — вздернутый нос и сильные, вечно разбитые на костяшках руки брата… И вдруг как-то очень ясно Сенька, никогда, несмотря ни на что к блатным не тянувшийся, понял, что для него сейчас дорога домой — это дорога Коляна.
Стало смутно и зябко. Выходит, правы были затюканные училки, которые и говорить-то уже почти разучились и только кричат осипшими голосами? И правда, что яблоко от яблони?..
Сенька сжал голову руками и глухо застонал сквозь стиснутые зубы.
* * *Каждый раз Глашка исчезала именно тогда, когда была нужна. Вот сейчас Сенька прочел новую книгу про викингов, и ему так хотелось кому-нибудь рассказать о том, какие они были замечательные и сильные люди, и как их все боялись, и сколько добычи привозили они в свои холодные скалистые фиорды, где преданно ждали их светловолосые жены….
Но Глашки, как назло, нигде не было. И в столовую она не пришла. Сеньку так распирало, что он решил написать письмо Коляну. Наверняка брату понравились бы викинги, да он и сам, родись в то время, небось не отказался бы стать морским разбойником. Грызя колпачок ручки, Сенька представил Коляна в доспехах, на носу гордого драккара, рассекающего холодные пенистые волны… В уме все получалось очень красиво, но на бумагу ложились корявые, ничего не выражающие слова. Промучавшись с полчаса, Сенька разозлился, отшвырнул листок и, чтобы успокоиться, вышел в коридор.
Пошел к Глашкиной двери, постучал, но, как всегда в таких случаях, ответа не получил. Злость подкатила к основанию языка, распирая горло, и вдруг захотелось ногой вдарить по двери, так, чтобы петли затрещали…
Сенька с трудом удержался, повернулся, чтобы уйти, напоследок обернулся, мазнул взглядом по матовому стеклу… И вдруг оно мягко и бесшумно, сотней осколков опало на пол. Грохот и звон Сенька услышал позднее, но сразу в рамке из ощетинившихся осколков увидел сидящую на кровати Глашку. Длинная ночная рубашка, натянутая на колени, прозрачные бирюзовые глаза, расширенные от удивления, из сползшего набок широкого ворота торчит узкое, острое плечо.
Почти в то же мгновение Глашка вскочила на ноги, спрыгнула на пол прямо в молочно-белые осколки, с ошалелым восторгом глянула на Сеньку:
— Это ты, да? Ты?! А еще можешь? Вон то, то разбей! — Глашка указала на оконное стекло. — Я хочу! Ну, чего же ты? Ну!!
— Глашка!.. — испугавшись, Сенька попытался ладонью заслониться от Глашкиного яростного напора, но и в нем самом изнутри поднималась какая-то радостная бешеная волна, сметающая сомнения и страхи, несущая упоение силой и вседозволенностью…
— Трус! Трус! Тряпка, огрызок! — завизжала Глашка. — Ну же, давай! Не можешь, не можешь, да?!
Оконное стекло с хрустальным звоном опрокинулось во двор.
— Ага! — бесновалась Глашка. — Еще! Еще! Бей все, Сенька! Круши! Пусть знают!
— Глашка, не надо! — беззвучно прошептал Сенька, но она услышала или догадалась, и знакомая крысиная мордочка проступила сквозь стертые возбуждением черты:
— Ты! Ты их боишься, да?! Вы все, вы все боитесь! Все паиньки! Все служите, как собачонки за конфетку! Пляши, пляши, Сенька! Не бойся, им понравится! — Она сама приплясывала в куче осколков, переступая босыми ногами, и Сенька, окинув ее взглядом, вдруг с кошмарной ясностью представил себе, как с ног до головы вспыхивает голубая фланелевая рубашка, как оранжевые языки лижут острое, высунувшееся из ворота плечо…
Чувствуя, как мутнеет сознание и жжет разом воспалившиеся глаза, Сенька согнулся, как от удара под ложечку, прикрыл голову ладонями и, задыхаясь от страха, понял, что не успеет, не сможет остановиться…
Тяжелые шаги бегущего человека громом отдались в ушах. Сенька, не разгибаясь, обернулся, глянул из-под локтя, увидел белого как мел Воронцова с застывшей улыбкой на губах, а над его плечом лучистые глаза Гаянэ…
Отшвырнув Сеньку к стене, Андрей прыгнул вперед, подхватил на руки скорчившуюся Глашку, прижал к себе. Она завизжала пронзительно, попыталась укусить его за руку.
Под плотно зажмуренными веками непонятно откуда взявшийся жар сжигал Сенькины мозги.
— Се-эня-а… — пропела Гаянэ и вытянула вперед узкую руку.
На открытой ладони лежала горсточка серебристого пепла. Гаянэ шагнула вперед и с неожиданной силой растерла пепел у Сеньки на лбу. Тут же сжала ладонь и отвернулась. На мгновение погас свет в лучистых глазах, обернулся внутрь.
— Гла-аша-а, — пропел хрустальный голос, и новая горстка пепла лежала на ладони.
Воронцов придержал Глашкины руки, повернул ее лицо к Гаянэ.
Сенька ощутил, как словно в прохладную ароматную воду окунулось его лицо. Огонь под веками потух, а в ушах зазвучала прекрасная спокойная музыка. «Во дает Гаянэ!» — восхищенно подумал он и выпрямился, прислонился спиной к стене. Ноги казались немного ватными, но в целом было очень хорошо…
Вспомнив, нашел глазами Глашку. Она скорчилась у ног склонившегося над ней Воронцова и тихо и беззвучно плакала. По коридору, не оборачиваясь, уходила-плыла, как в сказочном фильме или во сне, грузинка Гаянэ…
— Чем? — коротко спросил Воронцов, мотнув головой в сторону осколков.
— Так… — Сенька помахал в воздухе рукой. — И чего мне теперь будет?
— Ничего не будет, — устало сказал Воронцов. — Запомни состояние, в котором был. Как можно точнее. Иди к себе и вспоминай. Все, что сможешь.
— А она? — Сенька кивнул на Глашку.
— Она сейчас уснет.
— А откуда вы…
— Меня Гаянэ привела. Только я долго не мог понять, чего она хочет. Поэтому опоздал…
— Не опоздали, — вспомнив, поежился Сенька и вдруг, подавшись к Воронцову, крикнул шепотом: — Я убить могу!
— Знаю, — спокойно кивнул Воронцов. — Все могут. Кто топором, кто словом, кто взглядом… Но убивают не все. Будешь человеком — никого не убьешь.
— Но как?!
— Иди к себе, — повторил Воронцов. — Вспоминай. Запоминай. Думай.
* * *Разные люди приходили к Воронцову. И разговаривали о разном. Андрей Сеньке ничего не говорил, но и не гнал его. Сенька редко уходил, чаще оставался, забивался в угол и старался стать как можно незаметнее. Понимал мало, больше слушал. Потом иногда из книг некоторые места услышанных разговоров прояснялись, как использованные переводные картинки. Это было почти как чудо.
А посетители и впрямь попадались чудные. Однажды пришли трое, завернутые в желтые занавески. У старшего на шее висел продолговатый барабан, похожий на переспевшую дыню. Сенька так пялился на их странную внешность, что почти не услышал, о чем они с Воронцовым толковали.
Бывало наоборот: посетители с виду — обычные люди, а как говорить начнут…
Часто приходил лохматый Игорь, которого Сенька приметил на общем сборе. Он начинал спорить с Воронцовым еще с порога и не переставал до прощального рукопожатия. Сенька иногда даже поражался: что за натура такая поперечная? Хоть бы когда с чем согласился, для разнообразия… Кое-что из их разговоров было для Сеньки вполне понятным…
— Не понимаю я тебя! — возмущался Игорь, стряхивая со лба непослушные пряди. — Ты — как та собака на сене! Владеешь таким материалом..
— Это не материал, это — люди, — устало возражал Воронцов. — В основном дети.
— Не придирайся к словам! — кипятился Игорь. — Я говорю про сугубо научную информацию. Ты же водишь всех за нос, думаешь, я не вижу? И другие видят… Засекретил сам себя до предела, вешаешь всем лапшу на уши… Зачем?
— А ты не понимаешь? Правда?
— Категорически не понимаю! — Игорь строптиво мотнул головой, словно хотел боднуть Воронцова.
— А что же я, по-твоему, должен делать? Обмотать их всех проводами и подключить амперметры? Продать на Запад за валюту? Открыть совместное предприятие по производству и эксплуатации барабашек?
— Хорошо, тогда объясни мне, что ты делаешь? — несколько обескураженно спросил Игорь. — Если хочешь знать мое, да и не только мое мнение, ты, владея уникальным материалом, да, научным материалом, тянешь резину. По совершенно непонятным ни для кого причинам. Честно говоря, я не понимаю, как тебя начальство еще терпит…
